— Спасибо, Стасик, удружил, ничего не скажешь.

Он развел руками и скрылся.

— На выставку, так на выставку, — вздохнула я.

— Иностранца себе найдешь какого-нибудь, — язвит наша рухлядь.

— Ага, шейха казахского.

— Заберет тебя целину поднимать…

— Михайловна-Михайловна, завидуйте молча.

— Ой, можно подумать! Было б чему завидовать.

Перепалку прервал телефонный звонок. Ниночка была где-то неподалеку и захотела выпить со мной кофе. Так она сказала. Совсем врать не умеет. Любопытство не грех, а профессиональный навык. Что ж, сама напросилась. Пусть берет жилетку, да потолще, плакаться мне после этих выходных, не выплакаться.

Встретились в кафе на перекрестке Пушкина и Татарской. Я пришла на десять минут раньше назначенного времени, с удовольствием уплетала яблочный штрудель. Ниночка буквально влетела в зал и принялась душить меня в объятиях и расцеловывать, словно не виделись сто лет. Сахарная пудра и сухие крошки микровзрывом заполнили ротовую полость, попали не в то горло, вызвав кашель и обильные слезы.

— Видишь, как я вовремя подоспела, — причитает Нина, хлопая меня ладонью по спине.

— Не то слово, — огрызаюсь кряхтя и квакая.

— Ну что там? Что? Рассказывай. Как всё прошло?

— Бесследно прошло.

— В смысле? Ты же встречалась с этим твоим Серёжей?

— Угу, — всхлипнула я и уставилась на неё красными воспаленными глазами.

— А ты знаешь, мне сразу эта затея не понравилась.

— Затея, как затея. Не самая худшая. Просто, странный он какой-то.

— Обидел тебя?

— Ещё как. Злая, как собака. Представляешь… — на одном дыхании рассказала про первое свидание, и про дорогу в Касимов, и про вечер на стоянке перед школой, и про то, как мне дома от родителей влетело, и про скучнейшие выходные в моей жизни, и про незнакомца в кофейной лавке тоже не забыла упомянуть. Ниночка слушала с открытым ртом, а когда подошла официантка и спросила, будет ли она что-то заказывать, грубо отмахнулась и прогнала её таким взглядом, что даже мне стало жутко.

— Вот ведь… — пробурчала Ниночка, подбирая в голове подходящее ругательство, но, так и не подобрав, продолжила, — ненавижу таких.

Я кивнула, грустно поджав губу.

— В девятом классе за мной ухаживал парень, — начала она робко, озираясь по сторонам. — Аршак. — Сказала она загадочно, словно речь идет о нашем общем знакомом. — Мы долго встречались. Родители об этом знали, и мои, и его. Иначе и быть не могло. Я тогда занималась латиноамериканскими танцами. Танго, пасодобль. У меня хорошо получалось, — она запнулась, снова осмотрелась. Я удивленно подняла брови и выпучила глаза. Воображения не хватало, представить нашего гномика на высоких каблуках в бальном платье с разрезом и открытой спиной. — Аршаку не нравилось, что я танцую, — продолжила Нина, — мы из-за этого часто ругались. Как-то он пришел на соревнования. Честно, думала, он убьет моего партнера, а потом меня и всех кто там был, но обошлось без скандала. Аршак предложил выбирать между ним и танцами. И выбор-то был несложный, но родители так гордились моими успехами. Не смогла бы сказать им, что я ни с того ни с сего, вдруг, бросаю танцы. Отец много лет отдавал последние деньги на мои костюмы и тренировки, возил меня на занятия и ждал по три часа на стоянке, пока они закончатся. Он бы не понял. Тогда было решено, что если я получу более-менее серьезную травму, то никому ничего объяснять не придется, на восстановление уйдет время, а там или ишак сдохнет или падишах, как говорят в восточных сказках. Была осень. Темнело рано. Выехали за город с Аршаком и его друзьями. Чтобы нас никто не видел, свернули на проселочную дорогу и стали метрах в ста от трассы. Далеко уезжать тоже нельзя было, ведь мы ехали ломать мне ногу. — Ниночка говорила спокойно, со стороны казалось, что она пересказывает сюжет фильма, но вздувшиеся на шее жилы выдавали внутреннее напряжение. — Пути назад нет. Мосты сожжены. Закинула ногу на багажник машины, стиснула зубы и ждала. Один его друг придерживал меня за локоть, чтоб не упала, когда всё случится, другой пытался нас отговорить, шутил, что ещё не поздно оформить страховку, ведь за сломанную ногу хорошо заплатят. А деньги поделим поровну. Время остановилось. Аршак обхватил двумя руками бейсбольную биту, примерил удар, поднес биту к ноге, я почувствовала холод алюминия, снова оттянул в замахе, я зажмурилась, внутри всё сжалось комом, но страха совсем не было. Хотелось закончить это дело как можно скорее. Минуту ничего не происходило. Слышала, как в венах пульсирует кровь, слышала ветер и отдаленный шум дороги. Потом он швырнул биту в сторону и сел в машину. Его трясло, дрожь долго не унималась, и контролировать себя он не мог. Возвращались в полнейшей тишине, а когда подъехали к моему дому, он не вышел проводить, как делал это всегда, до белых костяшек сжимал руль и молчал. В тот же вечер мы расстались. Аршак не простил мне, что я оказалась сильнее его. Свою слабость мужчина никому не сможет простить. Вот и с Серёжей твоим, видимо, что-то такое случилось.

Дар речи меня покинул. Ниночка ковыряла вилкой мой штрудель.

— Будешь доедать? — спросила она невозмутимо. Я покачала головой, пододвинула к ней тарелку. Нина наколола вилкой кусочек, закинула его в рот и быстро прожевав, добавила, — вкусная слоечка.

***

Сломать ногу? Сумасшедшая, идиотка, чокнутая на всю голову. Причинять себе же адскую боль, страдания, возможно, остаться на всю жизнь калекой. Ради чего? Ради кого? Но всё-таки счастливая, познавшая что-то такое, чего мне, видимо, уже не светит. Не припоминаю человека, ради которого согласилась бы прическу поменять, не говоря уже о том, чтобы увечить себя ему в угоду. Моя жизнь, и прежде пресная, теперь вовсе стала неполноценной, бесполезной, никчёмной, как какой-нибудь дорогой, но отслуживший своё предмет. Скажем, есть у тебя особенная шариковая ручка из подарочного набора с синей эмалью и позолоченным колпачком, в которой закончились чернила. И вот лежит она без дела, но ты не выкинешь её, потому что она же дорогая, и стержень новый никогда не купишь, потому что вспоминать о нем будешь только когда смотришь на ручку, а ты уже и не смотришь, так как лежит она в самом дальнем углу самого глубокого ящика тумбочки. Примерно так. Нужен ли человек, ради которого ты не готова ломать себе ногу?

Нина ушла минут десять назад, а я всё сижу, помешиваю ложечкой чай и никак не могу прийти в себя. Это ж надо было так высоко планку задрать? Что это было? Глупость? Любовь? Страсть? Помешательство? Юношеский деструктивизм — бессознательное желание что-нибудь разрушить? Всё перечисленное вместе взятое! Но есть и хорошая новость: Ниночка, сама того не осознавая, создала шкалу глубины и силы чувств, единицей измерения в которой служат части тела, а точнее готовность принести их в жертву. К примеру, Серёжа не стоит и волоса с моей головы. Пример, может и не лучший, но других пока нет. Вот найти бы мужчину, такого, чтобы хоть на ноготок потянул… Э-э-х.

К чаю не прикоснулась. На часах половина третьего. Не хочу возвращаться в пропахший нафталином кабинет, не хочу работать. В последнее время это мое естественное состояние. Реалити-шоу, внезапно свалившееся на мою голову, тут ни при чём. Энтузиазм угас примерно через год после того, как я устроилась в «Аграрный вестник». Каких-либо предвестников тому событию не помню. Может, они и были, и, может, были они связаны с тем, что Света устроилась на телевидение, половина наших одногруппников уехали работать в столицу, а я, некогда самая успешная студентка журфака, отличница, староста группы и активистка всего чего только можно придумать, осталась в Рязани, в маленькой, никому неизвестной газетенке, которую, если кто и выписывает, то лишь для того, чтоб подстилать цыплятам в лоток. Как бы там ни было, в редакцию меня не тянет уже много лет к ряду, но и менять в своей жизни ничего не хочу. Попасть бы скорее домой, да разобраться со здоровенным фурункулом, в который превратился вросший волосок.