И где она теперь? Навеки потеряна для него?

Нет! Он сделает все, чтобы отыскать Гвен! Хотя бы ради того, чтобы просить у нее прощения за свои сомнения, за свое отвратительное поведение.

Может ли статься, что она простит его? Он сделает все для этого! Он не привык отступать.

В полнейшем смятении чувств, Генри вышел из часовни и направился в сад. Ему нужно было подумать, нужно было понять, как и где искать баронессу.

Может быть, он здесь встретит Пум-Пуфа? Песик всегда действовал на него умиротворяюще. Джейн должна сейчас как раз выгуливать малыша.

И тут Генри, к своему удивлению, увидел господина в темном плаще и треуголке, уносящего Пум-Пуфа прочь. Джейн рядом не было.

— Сэр, постойте! — окликнул его Генри.

Сэр обернулся, увидел виконта и вдруг, вместо того, чтобы остановиться, прибавил шагу, а затем и вовсе побежал. Генри бросился за похитителем, который старался затеряться между деревьев и кустов.

Что за бред? Кому понадобилось похищать собаку?! И почему Пум-Пуф, не терпящий чужих, столь спокоен на руках этого незнакомца? Но раздумывать над этим странным обстоятельством было некогда.

— Стойте! — крикнул Генри и побежал так, как не бегал никогда в жизни. Он легко догнал человека в треуголке, схватил его за плечо и резко развернул к себе… И оторопел. Из-под треуголки, из-под белых буклей парика на него смотрели огромные, донельзя знакомые глаза!

Он видел в этих глазах до этого самые разные чувства — и ласку, и гнев, и любовь, и ненависть. Сейчас в них были страх, отчаяние и, в то же время, вызов, — так смотрит на охотника загнанная волчица. Губы ее дрожали, грудь высоко вздымалась, она трепетно прижимала к себе притихшего Пум-Пуфа.

— Дайте мне уйти, виконт, — прошептала, наконец, Гвен, — прошу вас. Не выдавайте меня лорду Корби. Я виновата… Очень. Но я раскаиваюсь. Я больше никогда и никому не причиню зла. Я больше не буду. Аллейн… Он толкал меня на всё, что я делала. Я боялась его. Теперь я исчезну навсегда, обещаю. Я здесь только затем, чтоб забрать своего песика. Я без него не могу. Отпустите меня…

Слушая этот почти детский лепет, Генри ощущал, как сердце его наполняется безграничной нежностью. Он протянул руку и стащил с нее дурацкий парик и шляпу. Ее собственные густые волосы блестящими тугими локонами рассыпались по плечам. Как же он истосковался по ее кудрям, губам, глазам! И она хочет исчезнуть, после всех этих ужасных дней, когда он спал урывками, едва прикасался к еде, мучился неизвестностью — где она, как, с кем?..

— Не отпущу! — сказал он хрипло и резко, сжимая ее плечи.

***

Как же ей хотелось просто прижаться к нему, обнять его, положить голову ему на грудь! Его близость была как глоток спасительного воздуха для утопающего. Она бормотала что-то, сама не зная что и, глядя ему в глаза, казалось, читала в них и понимание, и нежность. Она купалась в его взгляде, забыв обо всем. Но его хриплый голос, эти два жестокие слова: «Не отпущу!» мгновенно вернули ее к действительности.

Она рванулась, но это было бессмысленно, его стальные пальцы лишь крепче сомкнулись на ее плечах.

— У вас нет сердца! — воскликнула она в отчаянии. — Вы хотите отдать меня на растерзание? Но я сделала все, чтобы исправить зло! Спросите Саймона, он подтвердит…

— Не отпущу, — повторил он, упрямо, но уже другим голосом, и Гвен подозрительно уставилась ему в лицо. Как странно! Оно вовсе не было искажено яростью или жаждой мести. Лайс смотрел на нее с необыкновенной нежностью. Сердце ее остановилось, а затем застучало быстро-быстро. — Как я смогу с тобой расстаться? Это невозможно, — продолжал он. — И не проси больше прощения. Это я виноват. Так виноват перед тобой!

Она не верила своим ушам. Он извиняется?..

— Дай мне надежду, что ты простишь меня. — Он взял ее руку и коснулся губами тыльной стороны ладони. — Дай, и всей жизнью своей, клянусь, я докажу, что ты простила не напрасно!

«Я сплю, это сон! — мелькнуло в голове Гвен. — Вот сейчас я проснусь… И он исчезнет!»

Но он не исчезал. Он целовал ее руку и повторял ей, что она — ангел, что он обожает ее и не может без нее жить. Что он глубоко раскаивается и хочет одного — чтобы она забыла обо всем, что он причинил ей, и позволила ему быть рядом с ней.

И она чуть не забыла. Чуть не позволила. Но вовремя вспомнила, что еще и получаса не прошло, как она видела его у алтаря рука об руку с другой. Ревность окатила горящую голову Гвен, как ведро ледяной воды. Она выдернула ладонь из руки Генри и отступила.

— Я прощаю вам все, виконт Мандервиль, — отчеканила она, — но о любви ко мне пусть никогда ни слова не сорвется с ваших уст!

— Гвен…

— Вы только что собирались венчаться с Евой! Я видела это собственными глазами.

Генри смутился.

— Поверь, тому были веские причины. Ты пропала и, я думал, навсегда уехала в другую страну. А Ева… она оказалась в непростой ситуации. Она беременна. Она страшно страдала по мужу, пока не узнала об этом. Ведь Саймона мы все считали погибшим. Ты умная женщина и понимаешь, какие последствия могли быть в свете, узнай кто-то об ее положении.

Гвен изумленно уставилась на него.

— Я не питаю к Еве никаких чувств. Как и она ко мне. Да, я согласился на этот брак. По двум причинам. Первая — я хотел помочь бедной девочке и ее отцу, своему лучшему другу, избежать скандала. Вторая — я хотел забыть тебя. И эта причина, поверь, была очень веская.

— Если так… — Она представила себя на месте Евы: одинокой, считающей мужа мертвым, да еще и ждущей ребенка… В этом свете согласие Генри на брак с Евой выглядел уже по-другому: как поступок человека благородного и преданного семье друга. — Если так, то, пожалуй, вас и за это нужно простить. — Она улыбнулась. — Вы образчик высоконравственности и великодушия, виконт. Вы это знаете?

— Уж если я заслужил такие похвалы, не могу не похвастаться еще одним благородным делом! — Он тоже улыбнулся.

— Говорите.

— Я спас из огня злейшего врага.

Глаза Гвен испуганно расширились:

— Аллейн?..

— О нет! — рассмеялся Генри. — Кочерга Шелтона сделала свое дело! Вот этого. — И он потрепал Пум-Пуфа за ухо. Песик довольно засопел. — Мы теперь лучшие друзья. Так что разлучить нас, баронесса Финчли, не в ваших силах. Мужская дружба — это святое!

— Придется покориться необходимости, — вздохнула Гвен, спуская Пум-Пуфа с рук. Он тут же рванул к ближайшему кусту. — Если вы дороги моему Пуфику, я буду вынуждена тоже терпеть вас.

— Только терпеть? — Теперь, когда преграды в виде Пуфа между ними не было, Генри крепко прижал ее к себе, с радостью чувствуя, как она обвивает его плечи руками.

— Поживем — увидим… — Она запрокинула голову, подставляя ему губы, и он внял призыву, прильнув к ним в пьянящем поцелуе…

Стоявшая за деревом Джейн, созерцавшая с начала до конца эту сцену примирения, тихо хмыкнула и потерла нос.

— Ну вот, опять у меня будет эта же хозяйка! — пожаловалась она подбежавшему к ней Пум-Пуфу. — Видать, судьба у меня такая незавидная. Одна надежда — мой виконт ее научит хорошим манерам да покажет, как вести себя с честной прислугой… Пойдем, Пуфик, им еще долго до тебя не будет дела! — И они с песиком отправились к замку.

ЭПИЛОГ

— Любовь моя, давай я принесу тебе шаль. Еще рано, и ветер прохладный.

Гвен, сидящая в шезлонге, улыбнулась. Муж, неслышно ступая по песку, подошел к ней сзади и положил ей руки на плечи.

— Не надо, Генри. Совсем не холодно. И, Боже мой, как же здесь хорошо! Это самое чудесное место на свете. Тишина, покой, только шум волн и крики чаек…

Но он не отходил, уткнулся лицом ей в макушку и прошептал:

— Не простудись. Не забывай, ты должна теперь думать не только о себе.

— Не забуду, — тоже шепотом ответила Гвен, поворачивая к нему голову и встречаясь взглядом с его глазами, полными нежности и доброты.

Но тут эту идиллическую сцену прервал стук копыт нескольких лошадей. Глаза Генри стали темнеть, как всегда, когда что-то его злило. Затем он отошел к кромке воды и посмотрел вверх. Над скалой, под которой, в укромном месте, расположились виконт и виконтесса Мандервиль, остановилась карета, рядом с которой гарцевал на лошади всадник.