Легкий шорох платья вторгся в бархатистую тишину летней ночи, нарушив уединение Саймона. Он оглянулся. Какая-то дама в алом тоже решила подышать свежим воздухом. Она стояла у перил, обмахиваясь веером и обтирая лицо батистовым платочком.

Неожиданно этот легкий кусок ткани вырвал у нее налетевший ветер, и понес его прямо к ногам Саймона. Саймон поднял батист и подошел к даме:

— Ваш платок, миледи.

Она повернула голову — и Саймон чуть не вздрогнул. Вот кого он никак не ожидал встретить здесь!.. Гвен, лживая, вероломная баронесса Финчли!

Если она узнает его…

— Благодарю вас, — ответила она, и по выражению ее лица он понял, что не разоблачен.

Она посмотрела на него — сверху вниз, разом охватив все: костюм, фигуру и лицо. Саймон просто почувствовал, как щелкают в ее прелестной головке невидимые счеты, выставляя ему оценку. Кажется, много он не стоил, судя по тому, каким равнодушно-надменным стал ее взор.

Но он сделал вид, что не понял ее взгляда, поклонился, прижав руку к сердцу:

— Джеймс Догерти, эсквайр. Всегда к услугам миледи.

Слово «эсквайр» заставило кончики ее губ брезгливо дрогнуть. Она еще раз оглядела его, неторопливо обмахиваясь веером. Глаза ее задержались на широких плечах и узкой талии мнимого Догерти, затем, с все возрастающим одобрением, прошлись по стройным длинным ногам.

— Баронесса Финчли, — небрежно бросила она. Он снова поклонился, с нетерпением ожидая, что она сейчас уйдет, — а ведь когда-то один ее низкий чувственный голос будил в Саймоне целую бурю эмоций, туманил разум, заставлял трепетать и восторгаться… Сейчас же он ничего не ощущал, кроме гнева и презрения к этой змее, из-за которой он перенес столько страданий и унижений.

Но она вдруг спросила:

— Вас пригласил на помолвку лорд Корби, сэр?

Кажется, он все же возбудил ее интерес. Это было опасно. Очень опасно!

— Нет, миледи, меня пригласил герцог Рокуэлл.

— Вы его друг? — Она была удивлена и не скрывала этого: герцог — и какой-то деревенский эсквайр?..

— Мы познакомились недавно, но успели подружиться. У нас много общего. К тому же, его светлость облегчил мой кошелек на тысячу гиней, — объяснил Саймон.

— А! — Она улыбнулась, и снова оглядела его. Он читал ее взгляд как раскрытую книгу: надо же, у деревенщины есть состояние, и неплохое, судя по тому, как легко он говорит о таком крупном проигрыше! Нет, она недооценила этого Догерти… Надо к нему присмотреться.

Черт возьми, эта женщина не входит в его планы! Надо любым способом избавиться от этой прекрасной сучки и ее внимания к нему.

Впрочем, прекрасной он Гвен больше не находил. Нет, не то, что бы она сильно изменилась… Все та же белоснежная кожа, огромные карие глаза, роскошные черные локоны. Но, при близком рассмотрении, Саймон решил, что она, как сказали бы во Франции, выглядит чуть-чуть потасканной. В ней не было свежести, юности, невинности — и, как ему теперь казалось, она никогда не была непорочной девушкой. А, может, она и всегда была такой — просто он, околдованный ее красотой, безумно влюбленный, не замечал этого?

Как отличалась от нее Ева! Он представил свою жену — и кровь быстрее побежала по жилам, сердце взволнованно забилось. Гордая, своенравная, но в то же время чистая и доверчивая.

От мыслей о супруге его отвлек голос Гвен:

— Не хотите ли вернуться в залу, сэр? У меня случайно свободен следующий танец. Я с удовольствием подарю его вам.

— Вы оказываете мне огромную честь, ваша милость! — низко поклонился Саймон. — Но, увы, тоже абсолютно случайно этот танец я обещал ее светлости леди Корби. Она так просила меня, что я не мог ей отказать.

Он нагло лгал, и она поняла это. Поднятый веер не успел скрыть ее покрасневшее от злости лицо и искаженные черты. Но Саймону было все равно; он повернулся и отправился обратно в залу, беззаботно насвистывая какую-то задорную моряцкую мелодию.

ГЛАВА 6

Ее первая свадьба теперь казалась Еве прекрасным событием по сравнению с тем, что происходило сейчас. Бесконечные примерки нарядов, обсуждение меню, споры о том, как лучше украсить дом, какие цветы должны стоять в залах — и прочее, прочее… до бесконечности.

И, может быть, вся эта суета приносила бы Еве удовольствие, если бы она выходила замуж за любимого человека. Или если бы мать прислушалась хоть к одному ее пожеланию. Но нет, леди Корби все решала сама, и непонятно было, зачем она при этом интересовалась мнением дочери. Порой Еве казалось, что мать специально делает все ей наперекор, и это несказанно раздражало. Хотелось сбежать от этого непрекращающегося безумия, но от леди Корби не так-то легко было улизнуть.

Вот и теперь она усадила Еву отвечать на поздравления, в неимоверных количествах присылаемые друзьями и знакомыми. И Ева послушно выполняла волю матери. Не слишком вчитываясь в повторяющиеся из одного письма в другое слова поздравлений, она быстро писала ответы. Но одно письмо ее удивило. Оно лежало в общей пачке и поначалу не бросилось в глаза, но, стоило Еве взглянуть на корявый почерк на конверте, как нехорошее предчувствие сжало сердце. Будто против воли девушка извлекла мятый грязный листок из конверта. Все тот же корявый почерк, написано с ужасающими ошибками, но это было не важно, важно было то, что содержалось в письме:

«Рано ты за муж сабралась. Забыла што со мной павенчана. За измену придеца бальшую цену заплатить. И не смей об этам письме никому гаварить иначи слизами умоешься. Я рядам и все вижю. Джек Гром».

Ева сидела ни жива, ни мертва.

Случилось то, чего она боялась больше всего на свете: ее муж жив. Проклятый старый бандит все-таки всплыл — вместе с прошлым, которое она так хотела забыть.

Господи, что же ей теперь делать?..

Первой мыслью было броситься к отцу, хоть муженек и предупреждал, чтобы она этого не делала. Но Ева тут же отмела эту мысль. Отец болен, его нельзя волновать, иначе ему станет хуже.

Может, обратиться к матери? Но леди Корби тут же покажет письмо мужу и взвалит на него решение этой проблемы.

Будто в полусне, девушка поднялась на ватные ноги и пошла вон из комнаты. Она должна успокоиться, должна подумать.

Очутившись в коридоре, она вдруг поняла, что все еще сжимает письмо и конверт в руках. Она быстро сложила их, спрятала в потайной карман в платье и направилась в сад. Там, в тиши деревьев, среди цветов она сможет еще раз перечитать письмо и все обдумать.

Внутри родилась надежда на то, что она неправильно все поняла, может быть, это лишь чья-то глупая шутка. Но разумом Ева понимала, что надеяться ей не на что. Джек Гром жив.

Ева была в таком состоянии, что шла, не разбирая дороги и не замечая людей. Не заметила она и своего жениха, который проводил ее удивленным взглядом, а потом, немного помедлив, двинулся вслед за нею.

Ева ушла довольно далеко от замка. Среди густых кустов и высоких деревьев спряталась скамейка, на которую она и присела.

Что ей делать? Глупо не обратиться к отцу. Но и волновать его опасно.

В полнейшем расстройстве девушка покачала головой и потянулась за письмом, но голос ее жениха, раздавшийся неожиданно совсем близко, заставил ее вздрогнуть.

— Не меня ли вы ждете, моя прелестница?

Ева быстро поднялась и повернулась к герцогу, который легко проскользнул меж кустов и встал перед ней с нахальной улыбкой.

Такой красивый, статный. И почему в его присутствии ей всегда делается не по себе? Насколько все было бы проще, если бы она испытывала к нему хотя бы симпатию. Но красивая внешность не затуманивала остроту ее взгляда: она видела перед собой напыщенного хлыща и гнусного типа. «И отчего мне так не везет с мужьями?» — невесело попыталась пошутить Ева.

— Что вам угодно, ваша светлость? — сухо спросила она.

«Утро на дворе, а он уже навеселе», — с неприязнью подумала она, наблюдая за герцогом. Но тут же поняла, что ошиблась, — мерзкая улыбочка и маслянистый блеск в глазах появились у Рокуэлла не из-за алкоголя. Он рассматривал свою невесту, и улыбка на его лице становилась все более отвратительной.