- В чем дело, как ты думаешь? - хмуро спросил Максим. - Что умеешь писать, об этом можешь не говорить, но, быть может, не попадаешь в струю очередного журнала? У каждого ведь своя направленность, этакая укатанная колея.

   - Есть и такое, на это указывали. Но было и другое. Одни, например, говорили, что хемингуэевский лаконизм нынче не в моде; другие, напротив, узрели высокопарность. Иные упрекнули в отсутствии оптимизма, а кое-кто вообще счел мои повести за байки. А однажды высказались так: "Ну, дорогой товарищ, в таком возрасте поздновато начинать, вам пора уже пожинать лавры". Потом я послал фантастический рассказ на конкурс в одну из газет. Любезно извинившись, вернули: не годится. Все это, мол, уже известно, внедрено... ну, будет внедрено когда-нибудь, весь вопрос во времени. Представляешь? И через пару месяцев в этой газете напечатали рассказ-победитель... Мать моя женщина! Ты бы видел! Упаси тебя бог читать что-либо подобное. И как только бумага терпит такую слякоть!.. Кстати, у меня есть новелла, где действие происходит на берегу испанской реки и сюжет сводится к тому, как некий крестьянин, удивший рыбу, повстречался с быком. Меня спросили с этакой едкой усмешкой: "А вы что, были в Испании?" Я вначале опешил, потом возразил: "А разве надо обязательно побывать в этой стране?" Они снисходительно посмотрели на меня, но промолчали. Тогда я добавил: "Вот если бы моя фамилия была, например, какой-нибудь Борхес, это бы возымело действие?" Но мой голос не был услышан. Они даже не стали читать дальше, а посоветовали обратиться в другой журнал.

   - И ты обратился?

   - К чему? Разве плечом сдвинешь с места паровоз? Эту каменную стену мне никогда не пробить. Я долго думал над этим, как Мартин Иден. А однажды мне прозрачно намекнули, что в журналах, особенно в толстых, печатаются только "свои" или уже достаточно известные авторы. Тут я и понял о никчемности моих усилий. К чему попусту обивать пороги? Наверное, нужен друг, который посодействовал бы, подсказал, порекомендовал... И я позвонил тебе, Макс.

   Максим безучастно слушал, уставившись на пустую бутылку, сиротливо лежавшую в траве у их ног. Андрей перевел взгляд туда же, негромко вздохнул, посмотрел на друга и... отвернулся. Максим молчал. О чем думал сейчас - неизвестно. Может, вообще пропустил мимо ушей?..

   Неожиданно он выпрямился, потянулся, хрустнув плечевыми суставами, и произнес, не сводя глаз с четвертинки:

   - Еще бы "мерзавчика" раздавить.

   У Андрея отвисла челюсть:

   - Макс, куда ты катишься, в какую компанию попал, что за выражения! Ты же литератор, тебе писать надо, люди ждут твоих книг, а ты?.. Мерзавчика... Я к нему как к писателю, как к другу, а он...

   - К черту! - обронил Максим и крикнул кому-то у входа в пивную, где было многолюдно и шумно: - Костик!

  Какой-то типчик в серенькой кепчонке набок обернулся, поискал глазами и быстренько подбежал.

  - Чего, Макс?

  - Сбегай за "маленькой".

  - Сей секунд, давай "шайбы".

  Максим полез в карман, вынул пятерку, какую-то мелочь, стал считать. Потом досадливо сплюнул:

  - Черт, мало...

  И выразительно посмотрел на Андрея. Тот ни слова не говоря добавил недостающее, и Костик тут же испарился, как пар на морозе.

  Помолчали. Максим закурил, выпустил кольцами дым и, внезапно широко улыбнувшись, сказал:

  - Погода-то какая! Благодать! Сейчас бы на речку - с пивком, с девочками...

  И покосился на друга, с любопытством ожидая взрыва энтузиазма по этому поводу. Но тот только вяло кивнул как человек, которому все равно с чем соглашаться, и сунул в рот сигарету. Максим, не гася улыбки, долго глядел на него, потом ухмыльнулся:

  - Это тебе верно сказали. О журналах. Туда не просто попасть. Тут, брат, кормушка, чужих не пускают. Хотя, конечно, не без исключений... Может, не о том пишешь?

  - Да нет, как и все - о деревне. Как гуси гоготали на большаке, на плетне надрывался петух, а мальчик Сеня из Улан-Удэ в это время погнал стадо к водопою. Излюбленная тема толстых журналов. Кстати, редактор одного из них, возвращая рукопись, сказал: "Не литературно". Другой редактор по поводу того же самого изрек: "Грамотно написано, чувствуется, что вы уже печатались". Представляешь?

  Максим усмехнулся:

  - Да-а... Россия... Сколько голов, столько умов... Только вот что: ты бы о чем-нибудь другом. Знаешь, я где-то читал: научиться писать может каждый, но все дело в том, есть ли тебе что рассказать людям? Сможешь ли поведать им такое, чего они еще не знают?.. Вот ты говоришь, деревня... Согласен - неярко, серые тона. А ты - о городе, нашем современнике, из своей жизни что-нибудь возьми, да характеры цветистые, сюжетец поострее - чтобы рвало, а не царапало.

  - Есть у меня все это - новелл двадцать, наверное. Еще десятка полтора в плане, так и просятся на бумагу, но, знаешь, если честно, не хочу больше писать. Когда тебе без конца по рукам - то ничего уже не хочется делать этими руками. Отбиты. Вот и думаешь: для кого, для чего? Снова в стол? Там уже и места нет, около трех тысяч страниц...

  - М-да, невесело, - обронил Максим. - Хотя, припоминаю, у меня поначалу так же было: не брали. А потом что-то кому-то понравилось, наверное, под хорошее настроение попал. Тут ведь тоже, иной раз - как угадаешь... Ну, и пошло... С Сашкой вместе начинали, тоже печатался. Помнишь Сашку-то?

  - Еще бы! Я его сто лет уже не видел! Слушай, где он сейчас, как он? Вот бы собраться всем втроем!

  - О Сашке и не мечтай, - хмыкнул Максим, - он теперь другого полета птица. С литературой завязал, говорит, неблагодарное это занятие и не прибыльное. Подался в бизнес. Сейчас у него бензоколонка.

  - Жаль, - протянул Андрей. - Давно его не видел... Ну, а ты? У тебя какая колонка, пивная? С тобой-то что творится, отчего зачах? Ведь так гремел, так купался в лучах славы! Фамилия твоя была на слуху у всех: Бельский! Вы разве не читали? Да быть того не может! Все читают!..