День уже клонился к вечеру, когда Джеб вышел на широкую, слабо освещенную скупым зимним солнцем поляну, и остановился. Нет, сегодня ему явно не везло. С досады охотник плюнул.

   Еще утром, до встречи со старым Хэнком, он упустил подсвинка, которого наверняка уложил бы на месте, если бы не предательски хрустнувшая под лыжей ветка. Рука дрогнула, дробь пролетела мимо, и зверь был таков. Второй заряд, пущенный вдогонку, тоже ушел в неизвестность.

   Потом он набрел на глухариный ток. Но только он поднял ружье, как из лесу, ломая ветви деревьев, вышел крупный лось. Вспугнутые его появлением птицы улетели прочь, но они уже не интересовали охотника. Не сводя глаз с новой цели и перезарядив винчестер, Джеб поднял дуло. Голова зверя, увенчанная большими ветвистыми рогами, уже покоилась на мушке прицела, когда Джеб вдруг подумал, что он будет делать с громадной тушей, когда уложит зверя наповал. Волочить добычу по снегу, привязав веревкой к поясу, конечно, можно было, но дорога с таким грузом вымотает его вконец, ведь до поселка путь неблизкий. И все же пусть к вечеру, но он доберется до приятеля, зато у них будет сразу много мяса, плюс шкура и рога, которые можно хорошо продать.

   Если бы не одно "но". Когда он шел сюда утром, ему казалось, будто кто-то преследует его, буквально идет по пятам. Если это волки, обратно ему не дойти. Он только подарит им свою добычу, хорошо, если сам останется в живых. Впрочем, волки крайне редко нападают на человека, исключение - когда они сильно голодны. Нет, пожалуй, ему не стоит убивать лося; будь он поменьше, его можно было бы взвалить на плечи и живо добраться засветло до поселка, а так... И все же это была верная добыча, упускать такую нельзя. Ведь тогда ему придется вернуться ни с чем! Хорош приятель, нечего сказать - не от болезни умрешь, так от голода, поджидая его с неудачной охоты.

   Джеб больше не раздумывал и вновь поднял уже опущенный ствол, но... где же лось? Джеб растерянно заморгал: сохатый исчез. Пока охотник взвешивал все "за" и "против", лось спокойно ушел. Видимо, человек встал с наветренной стороны, и животное почуяло его. От злости на самого себя хотелось завыть по-волчьи. Джеб от души выругался и с досады чуть не пальнул вверх.

   Потом он повстречал старого Хэнка и рассказал ему о своих неудачах, но охотничья гордость не позволила ему взять предложенную Уильямсом долю.

   И вот теперь, когда об охоте нечего было и думать, он пожалел об этом.

   Джеб огляделся. Вокруг ни единого живого существа, - ни зверя, ни птицы, - ничто не шелохнется и не дрогнет. Могильная тишина.

   Он достал трубку, не спеша набил ее табаком и только собрался зажечь спичку, как вдруг невдалеке послышался треск ломаемых ветвей, запорошенных снегом.

   Сердце охотника радостно забилось. Вот он, желанный миг! Он укрылся за деревом, осторожно выглянул и снова спрятался. На поляне стояла высокая лосиха. Она била копытом вокруг кустов и, опустив голову, отыскивала под снегом пищу.

   Джеб не спеша взвел курок винчестера и снова выглянул. Животное, не подозревая об опасности, безмятежно щипало мох.

   Джеб решил подойти ближе, чтобы неточным выстрелом не испортить шкуру, которую уже рассчитывал хорошо продать. Он быстро перешел к другому дереву, потом к следующему, еще ближе... Животное подняло голову и замерло.

   Охотник затаил дыхание. Прошло, наверное, с полминуты.

   Лосиха снова уперлась взглядом в снег и ударила копытом.

   Тогда Джеб, все так же стараясь остаться незамеченным, не торопясь поднял ружье. Он положил палец на спусковой крючок, поймал в прицеле голову животного и уже хотел выстрелить... как вдруг из соседних кустов вышел лосенок и, раздувая ноздри и пофыркивая, заторопился на тонких ножках к матери. Жадно припав губами к ее животу, он тотчас принялся, причмокивая, сосать теплое материнское молоко. Лосиха обернулась, посмотрела на него, фыркнула и снова склонилась над мохом.

   У Джеба сжалось сердце, и он опустил ружье. В тот же миг, как назло, он вдруг остро ощутил чувство голода, и рука его снова поднялась, готовая разить... Но тотчас опустилась. Воображение живо нарисовало картину убитой матери, из головы которой фонтаном бьет кровь, и маленького лосенка, который в испуге отпрянет, тщетно пытаясь понять, почему это вдруг его мать упала и ее сосцы стали холодеть.

   Джеб представил себя на месте этого малыша. У него даже выступили слезы, и он, улыбнувшись, принялся с любопытством наблюдать за сценой материнства, развернувшейся перед ним в каких-нибудь пятидесяти футах.

   И вдруг что-то промелькнуло у него перед глазами. Он перевел взгляд на противоположную сторону поляны и увидел, как из-за дерева поднялось дуло ружья.

   Сейчас грянет выстрел!

   Неужели у этого негодяя нет сердца? Ведь он также видел, как самка кормит своего детеныша. Неужто не шевельнулась в нем жалость? Да есть ли у него мать!

   Джеб вскинул винчестер и спустил курок. Пуля с визгом впилась в ствол дерева над самой головой второго охотника; видно было, как его ружье дрогнуло и выстрелило. Джеб облегченно вздохнул: заряд пролетел мимо зверей.

   Мать и дитя в испуге подняли головы и заметались по опушке, не зная, в какую сторону бежать.

   В это время невидимый охотник выглянул из-за своего укрытия и снова поднял ружье. Джеб понял, что выстрел предназначается ему и юркнул за дерево. Но немного опоздал: пуля задела плечо, и он почувствовал, как по телу заструилась горячая кровь. В тот же миг вторая пуля вонзилась в дерево на дюйм выше его головы. Дело принимало нешуточный оборот. Тот, второй, отпетый, кажется, изверг, решил устроить дуэль.

   Подумав так, Джеб осторожно выглянул, и тут снова раздался выстрел. Возле лосенка вздыбился снежный фонтанчик, и оба животных, сообразив, наконец, в какую сторону бежать, бросились прочь с этого места. И тотчас из-за дерева показалось дуло карабина. Еще секунда - и это дуло нацелилось в убегающего лосенка! Казалось, вот-вот пуля должна свалить с ног насмерть перепуганного малыша, но тут... грянул выстрел, и приклад карабина разлетелся вдребезги.

   Джеб опустил дымящийся ствол винчестера, постоял немного в раздумье, слушая вопли и проклятия, раздававшиеся по ту сторону поляны и, развернувшись, медленно побрел прочь. Несмотря на ноющее плечо, на душе у него было радостно оттого, что он спас от смерти мать и дитя. У человека, замышлявшего их погубить, не было ни души, ни сердца, и сам он, верно, никогда не знал любви и ласки матери...