- Да, Генка, милый, да!

   Генке хотелось ликовать, кричать от счастья, бегать по квартире и подбрасывать в воздух... что? - да все, что под руку попадется! Он вскочил с места, пинком отшвырнул стул, потом схватил его, высоко поднял и стал танцевать. Ольга, смеясь, села на диван. Повернувшись к ней, он бросил стул, в два прыжка очутился возле нее и упал на колени.

   - Сумасшедший, - ласково глядела она на него, - ты переломаешь всю мебель...

   - Мебель? Плевать! Хочешь, я разнесу в щепки этот сервант!

   - Сомневаюсь, что это вызовет бурю восторга у твоих родителей.

   - Что родители! Главное - это есть ты... моя Ольга!

   Он уткнулся лицом в ее колени и стал целовать их через колготки, а когда она обняла его за голову, схватил ее ладони и принялся осыпать их поцелуями.

   И вдруг... словно ворон пролетел над ними, каркнул сердито раз-другой, и зловещая тень от его крыльев накрыла их обоих, обдав холодом. Генку будто сковало морозом. Змея в мозгу, что раньше только покусывала, теперь впилась зубами в полушария и впрыснула в них яд. Он замер. Улыбки - как не бывало. Горячие губы в молчании остывали в двух дюймах от коленей.

   Ольга подняла ему голову, с тревогой заглянула в глаза:

   - Что с тобой? Тебе плохо? Генка!.. Да ответь же что-нибудь!

   Он ответил. И солгал. Нельзя было говорить правду, ложь была ему во спасение.

   - Так, знаешь, с сердцем что-то... Наверное, это от радости. Уже прошло.

   Она облегченно вздохнула:

   - Ты с ума сошел! Ну разве можно так, в самом деле? Нет, Генка, ты переутомился, тебе надо отдохнуть. И вообще, ты слишком близко принимаешь все к сердцу. Я понимаю, столько лет... мечта твоей жизни, и тут вдруг такое... Но так же нельзя! Так и до "скорой" недалеко.

   Он засмеялся. Но как-то печально, холодно, натужно. Открыл рот, собираясь возразить, но передумал. Она заметила.

   - Ты хотел что-то сказать?

   Он помотал головой.

   - Я же видела!

   - Тебе показалось.

   - Скажи, Генка! Это касается меня?

   Снова жест отрицания.

   - Тебя?

   - Да нет же.

   - Нас с тобой?

   Он помолчал, явно не желая отвечать. Потом спросил:

   - Скажи, а почему ты сама не пишешь? Ты же все знаешь.

   Она пожала плечами:

   - Я ведь говорила тебе, что у меня нет воображения, а без этого не бывает писателя. Мало кто пишет из тех, кто знает, как надо писать. Вспомни Анжелику и ее слова: "Все знают семь нот октавы, но только один господин Люлли может сочинять оперы". И потом: "Проявить мудрость в чужих делах куда легче, нежели в своих собственных". Это Ларошфуко или Лабрюйер. Но ты не то хотел сказать, я чувствую. Почему ты не говоришь правды?

   Молчание. Иногда оно бывает красноречивее слов. Но здесь был не тот случай, а ему будто губы смолой залепили.

   Ольга напряженно ждала.

   Наконец он бросил на нее короткий взгляд и грустно обронил:

   - Я потом тебе скажу, когда-нибудь... Только сейчас не спрашивай. У меня все перепуталось в голове... это так неожиданно...

   У нее заметно упало настроение. Увидев это, он попытался вернуть улетавший из нее оптимизм:

   - Только ты не думай, Оленька... у нас с тобой все было хорошо и даже очень. Ты такая милая, славная, такая чудесная, ты самая прекрасная на свете, только...

   И ни слова больше. Рот снова на замке. Но это "только" объяснило Ольге всё. Вот, оказывается, в чем дело! Теперь она поняла. Но поняла она также и другое: действовать надлежало ей самой, он ни за что не сделает первого шага. Какая же она глупая, зачем открылась ему!.. Ах, Генка, Генка, как все же мало я тебя знаю, а ты вот, оказывается, какой... Благородный Атос! Граф Монте-Кристо! Такой же, как герои твоих любимых книг. Ты готов даже пожертвовать собой, своей жизнью во имя чести!.. Горд, чересчур горд! Но, черт возьми, как это прекрасно! Где сейчас встретишь такого рыцаря? Кругом фальшь, ложь, лицемерие... Ах, Генка ты мой, как же я тебя люблю... а за это еще сильнее!

   Теперь она знала, что делать. Настроение вернулось к ней. Она приободрилась. Начиная с этой минуты и до... - воображение уже рисовало ей, до какой именно - инициативу берет в руки она. Он теперь не способен на решающий шаг. Будущее отныне - в ее руках.

   Она поднялась:

   - Мне пора. Мать и дочь уже волнуются. Хоть я их предупредила вчера, но ведь обещала быть утром. Скажут, мать где-то загуляла. А Ленка сейчас точно додумается позвонить, она умеет. Пойдем, проводишь меня.

   Они вышли из подъезда. На дворе чисто, тепло, свежо, все кругом в цвету: стоял май. И так же, как кипела на газонах сирень с вишней, приглашая к себе в компанию душистую черемуху, так цвела и душа у Ольги. Она уже знала, что скажет, и где. Всего несколько сот шагов было до ее подъезда, и все это время она без умолку говорила о чем-то, не держа паузы, а Генка шел рядом, слушал ее и, натянуто улыбаясь, глядел себе под ноги. Мысли его были не здесь...

   Наконец, они дошли. Остановились на площадке у парадных дверей. Повернулись друг к другу.