Он снова умолк. Передохнул, выпил пива, поглядел в окно. Спустились сумерки.

   - Что же было потом, в новой семье? - спросила Ольга.

   - Сначала - идиллия, мы не могли насладиться друг другом. Да и теща глубоко прятала драконьи зубы, пока они, наконец, не дали всходы, как на поле перед Ясоном. А случилось это, когда родился ребенок. Но рассказывать об этом долго, можно до утра. Поэтому вкратце: это стал их ребенок, но не мой. Меня они вообще ни за кого не считали, я стал им не нужен. Какое там воспитание! Они и на дюйм не подпускали меня к сыну. Начались ругань, ссоры, скандалы, доходило до драки и даже до милиции. Я запил. Я не знал, что мне делать. Уходил из дому и до полуночи сидел на скамейке в обнимку с пачкой "Беломора", а потом тихонько, как вор, возвращался обратно. Они уже спали. Утром я уходил на работу, а вечером... мне не хотелось идти домой. Я часто задерживался, мы пили с ребятами вино, болтали о жизни. А дома - едва нога через порог - упрек в лицо: где шлялся, почему пьяный, откуда длинный волос на пиджаке? А тут еще теща: "Дочка, да он же к другой шастает, не видишь, что ли? То-то по вечерам уходит неведомо куда, да и с работы стал приходить позднее. А зарплату-то он всю приносит? Ты проверь, сходи! А то - ишь! На что пьет - спроси его! Нет, ты спроси, гляди, как он глаза-то прячет. Во, аж руками за голову схватился, сказать нечего, стыдно потому!.."

   - Какой кошмар! - покачала головой Ольга. - Какой ужас... И так постоянно?

   - Каждый день.

   - Когда же тебе было писать?!..

   - В электричке, в автобусе, на работе... На лавочке, ночью, при свете из окон домов.

   - Святой боже!.. Ну, а дальше?

   - Дальше? Кончилось тем, что жена стала мне изменять. Причем открыто. Начала с того, что перешла на другую работу: сутки, трое дома. Вот этими сутками она и занималась любовью со своим Парисом. А однажды привела его домой. Не успели одеться, я раньше пришел... Он - ничего так, спокойный, не стал суетиться, оправдываться, а тихо оделся и молча уставился на меня, как Гамлет на Лаэрта после смерти Полония. Я ничего ему не сказал, дал уйти, а на нее бросил лишь мимолетный взгляд. Знаешь, как она себя вела? Как Артемида, заметившая Актеона у входа в грот. Ей бы власть богини - вмиг превратила бы меня в оленя; дело было за малым, рогами я уже обзавелся. В общем, я предложил ей развестись, и она сразу согласилась... Так что, Ольга, я опять здесь, с отцом и мачехой... и все повторяется сначала.

   Генка замолчал, налил рюмку, выпил залпом, закурил и закончил:

   - Теперь я один. Совсем. И никому не нужен. Ребенок обо мне даже не вспоминает, у него теперь другой папа, ну, а они - тем более. Все старые друзья поразъехались кто куда, иные уж в мире ином. А новых не нажил. Так получилось. Начал менять любовниц, да пристанища нигде не нашел. Так и живу, будто между небом и землей. Вот уехали... приедут - и опять давай меня выживать. А куда бежать - не знаю.

   Он вновь замолчал. Молчала и Ольга. Тоже курила. Он не удивился, многие женщины курят. Чего ему соваться к ней с этим? Дело ее.

   - Ну, а как у тебя с литературой? - внезапно спросила она. - Все еще пишешь или уже бросил?

   - Не бросил. И не брошу, потому что это, пожалуй, единственное светлое, что осталось у меня в жизни, что поддерживает меня в трудную минуту, лечит, согревает... Мои герои... мои друзья, которых я люблю и которые не предадут...

   - Это хорошо, что у тебя есть в жизни идеал, - произнесла Ольга. - Не каждый может похвастать этим.

   - Так уж я устроен. Я влюблен в свою работу, и она отвечает мне взаимностью. Она одна - моя единственная и неповторимая любовь. Правда, времени всегда не хватало на нее - то одно, то другое... Писал отрывками, сценами, кусками диалогов. Но она не в обиде, она терпеливо ждала меня все эти годы... и вот дождалась. Отныне мы с ней неразлучны, и я счастлив этим. Кто-то из просветителей сказал: "В той степени, в какой человек тратит себя ради великой цели, в той же самой степени он обретает в своей работе высочайшее счастье".

   - Не Вольтер?

   - Не помню, да и не в этом дело. Все эти годы я учился, Ольга, познавал нелегкое искусство творить. Было тяжело, условий никаких. Мачеха не давала, да и сейчас не дает проходу. Она поставила себе целью во что бы то ни стало выжить меня, удалить с глаз долой. Гоняет меня по квартире, вопит, что от моей машинки у нее болит голова. Мне приходится запираться в ванной, на кухне, в спальне, снова в ванной. А потом приходит отец, и она закатывает истерики, требуя, чтобы он выбросил печатную машинку...

   - Боже мой, как ты все это терпишь!

   - Мне некуда идти, у меня нет своего угла... Но оставим это. Я возвращаюсь к своему рассказу. Ты была права тогда. Я стал читать наших и зарубежных классиков и многое понял. А еще мне удалось достать книгу "Труд писателя", и она стала у меня настольной. Я не просто читаю, а изучаю ее уже много лет. Все, что было раньше, никуда не годилось. Я выбросил эту писанину и стал работать по-другому, по-новому. У меня зреет план огромной эпопеи, но я боюсь к ней приступать, пока не найду себя. Сначала рассказы, повести, пьесы может быть, а уж потом...

   - Ты предлагал кому-нибудь свои новые сочинения?

   - Начал с Литконсультации. Отдал им три рассказа. Им не понравилось: масса ошибок. Послал еще три - та же история. Еще несколько - и вновь фиаско. В конце концов, они попросили меня не морочить им голову. Я внимательно просмотрел рецензии и вновь углубился в письма Чехова, рассказы современников и "Труд писателя". Бог знает сколько времени понадобилось, чтобы я понял свои ошибки и вновь переделал уже написанное. Но... прочел через полгода - и снова переделал. Потом я стал обивать пороги издательств. Месяцы складывались в годы. Но снова афронт, облом, выражаясь проще. Я был в пяти редакциях, и ни в одной мои рассказы не взяли. Хорошо хоть вернули, иные ставили ультиматум: "рукописи остаются у нас". Говорю: "С какой стати, я создавал их потом и кровью, каждый из рассказов - мое дитя, выращенное, выстраданное мною! Так почему я должен вам его дарить, если вы не желаете его печатать?" Они мне в ответ: "Таковы данные нам указания". Указания, представляешь?! Да это с какого же надо быть бодуна, чтобы выдумать такое!.. В общем, приходилось даже ругаться.

   Ольга часто закивала. Потом поинтересовалась: