Лара присела на корточки, чтобы лучше рассмотреть картину, и подняла раму с пола. Цвета в комнате с ярким светом смотрелись совсем иначе, чем в слабо освещённом коридоре на фермах Кабо.

– Если я и храбрая, то научилась этому у тебя, матушка. Спасибо тебе.

Ощупывая раму, Лара думала о том, как сильно мать помогала ей в эти месяцы. Хотя она часто закатывала глаза по поводу суетливости Одри, та создала для неё безопасное пространство, когда всё остальное развалилось на части.

– Ничего из этого я не смогла бы сделать без тебя.

Одри покраснела и оправила рубашку, засопев, будто вот-вот заплачет.

– Ну всё, ладно тебе. – Меняя тему, она принялась расстёгивать чехол, как Лара предполагала, с каким-то нарядом.

– Ты сказала, это для приёма, да? – Пока мать держала вешалку, Лара стянула мешок, и наружу хлынула волна тёмно-синего шифона. Платье с лифом без бретелек подошло бы кукле, винтажной Барби. С узкой талии струилась вниз пышная юбка из многочисленных слоёв фатина разной длины, сплошной водопад ткани, переливающийся всеми оттенками павлиньего пера. – Господи, оно, должно быть, стоило кучу денег.

– О да, – согласилась Одри. – Не запачкай его в пыли. Ну что, хочешь его как-то изменить?

Лара улыбнулась.

– Нет. Оно идеально. Спасибо тебе!

Одри проигнорировала её и отвернулась, прерывая трогательный момент.

– А эта картина будет отлично смотреться с ковром, который я тебе только что купила. Лиловый с золотом, очень нарядный. В самый раз для этой комнаты. Ещё тебе нужны деревянные ставни. – Одри окинула комнату изучающим взглядом. – И серебряный чайный сервиз.

Пришёл Оджоб и уселся у ног Лары, привалился к ней.

– И его тоже можешь забрать, когда захочешь. Он по тебе скучает.

Словно в ответ на её слова, Оджоб вздохнул и растянулся на полу в позе сфинкса. Оджоб принадлежал ей, а Мисс Маннипенни – её матери. Хьюго, их вожака, крошечного вельштерьера, сегодня не было.

Одри заново надела солнечные очки, висевшие спереди на вороте её футболки, и двинулась к двери. Оджоб и Манипенни вскочили и опрометью бросились к выходу, чтобы женщина, которая их кормит, не забыла их здесь.

– Я заеду завтра в шесть забрать тебя в цирк.

Лара нахмурилась.

– Я вряд ли поеду в этом году.

– Глупости, – отрезала Одри. – Если ты не поедешь, Риволи обидятся.

Спустившись по ступенькам, она открыла заднюю дверь машины, впуская собак, и Оджоб тут же устроился между передними креслами, чтобы, как всегда, наблюдать за дорогой через лобовое стекло. Уже с водительского сиденья Одри подытожила, высунувшись в окно:

– Цирк, завтра в шесть! Никаких отговорок!

Лара отсалютовала ей.

Одри стянула очки на нос.

– И ещё, Лара…

Лара нагнулась к ней.

– Он в любой момент мог не вернуться к тебе, ты это знала. Я рада видеть, что ты налаживаешь свою жизнь.

Лара посмотрела вниз на свои пыльные кеды. Она никак не могла избавиться от ощущения, что Одри говорит ей не всю правду. Они никогда не лгали друг другу, но мать однозначно что-то скрывала.

– И пригласи рабочего отремонтировать пол, хорошо?

После этих слов дверь машины хлопнула, и чёрная «Сьерра Гранде» с логотипом «Фермы Кабо» поехала прочь.

Вернувшись в дом, Лара остановилась и посмотрела на картину сверху вниз, прежде чем её поднять. Маленькая рама была очень тяжёлой на вес. Лара прикинула, что в ней, должно быть, фунтов пятнадцать золота и дерева. На картине была изображена миниатюрная блондинка в приглушённо-бирюзовом трико с коричневыми самоцветами, стоящая на спине белой лошади. Её высоко поднятые руки замерли в идеальном равновесии. Лошадь, украшенная убором с бирюзовыми перьями, летела вскачь. Хотя черты лица молодой Сесиль были видны совершенно чётко, в остальном картина как будто побывала под дождём; на масляной краске были отчётливо заметны потёки. По первому впечатлению взгляд приковывали фигуры лошади и наездницы, но также с большой тщательностью художник уловил лица зрителей в первом ряду. Одетые в свои лучшие наряды, несколько посетителей на галёрке держали фужеры с шампанским, лица подсвечивали огни сцены. В середине бородатый мужчина с копной рыжих волос указывал на арену, а женщина рядом с ним закрывала лицо руками, будто боясь, что наездница вот-вот упадет.

Хотя картина была написана не в реалистической манере, её нельзя было назвать полностью модернистской. На полотне были хорошо заметны крупные, фактурные мазки, так не похожие на гладкие залакированные холсты, которые Лара видела в музеях Нью-Йорка, Вашингтона и даже Парижа и Рима – когда была там во время учёбы в колледже.

Лара хорошо знала историю своей семьи. Сесиль Кабо уехала из Франции в сентябре 1926 года с грудной дочерью Марго. Об отце Марго мало что было известно, Сесиль сообщила, что он умер от инфлюэнцы, и в целом его персона ни на что не влияла. Сесиль совершила плавание через океан: отплыла из порта Гавра на лайнере «SS De Grasse», прибыла в гавань Нью-Йорка спустя пять дней. У неё было мало денег, она услышала о работе на стекольном заводе неподалёку от Керриган Фоллз и устроилась туда на сборочный конвейер делать банки для горчицы «Золтан». Она проработала на конвейере шесть месяцев, когда попыталась получить место портнихи при Дафне Лунд, жене владельца фабрики Бертрана Лунда. Сесиль нарисовала для миссис Лунд несколько эскизов платьев и доказала свою изобретательность как швеи, придав парижский шик весеннему гардеробу Дафны. Великая Депрессия не так сильно ударила по семье Лунд, как по другим предпринимателям, так что Сесиль сохранила место и продолжала придумывать для миссис Лунд преимущественно вечерние платья, ездила с ней в Нью-Йорк выбирать шёлк и тафту и расшивала корсажи бисером. В течение года она сделалась незаменимой.

В одну из редких верховых прогулок, на которые она выбиралась с детьми Лундов, Сесиль спасла их младшего сына от понесшей лошади, догнав её и втащив мальчика в своё седло, когда кавалькада уже почти влетела в рощицу, где ветки снесли бы ребёнку голову. Супруги уже потеряли двоих детей, и миссис Лунд была так благодарна Сесиль, что Бертран Лунд вознаградил её за героический поступок, наняв управлять довольно развитым семейным конехозяйством. Мистер Лунд прежде не знал, что его портниха – превосходная наездница. Позже она приобрела у Лунда пятьдесят акров земли и построила современную ферму, а её дочь, Марго, воспитывалась вместе с детьми Лунда.

В 1938 году на скопленные деньги Сесиль, оставив службу у семьи Лундов, основала выездное конное шоу со своим пикапом «Шевроле» и прицепом, полным пенсионного возраста лошадей. Лошадей подарил ей на прощание её наниматель. Это были частью старые, частью просто негодные для работы животные, которых мистер Лунд собирался списать или пристрелить. Сесиль распустила слух, что хочет нанять клоунов, а позже – воздушных гимнастов, и назвала своё предприятие Цирком Марго в честь дочери.

За несколько недель до того как цирк приезжал в городок вроде Шарлоттсвилля, Роанока, Гейнсвилля, Пенсаколы, Мобила и Гэффни, по улицам расклеивались постеры, и юная Марго на них служила прекрасной приманкой для зрителя. Цирк давал два представления, дневное и вечернее, прежде чем свернуть шатры и места для зрителей. Автофургоны, использовавшиеся как билетные кассы, подъезжали ко входу в шапито. Входной билет стоил 75 центов, забронированные места – доллар 25 центов.

Тринадцатилетняя на момент основания цирка Марго Кабо и сама постепенно становилась опытной наездницей. Ранние афиши в 1940-м изображали юную Марго Кабо, висящую вверх тормашками на белом жеребце; она удерживалась на спине животного одной только правой ногой. На второй волне афиш 1941 года Марго в красном трико и в уборе из перьев во весь рост балансировала на спине белой лошади, а на фоне алели буквы, которые впоследствии станут логотипом компании: «Цирк Марго».

Настоящая Марго тем временем затмевала собою весь цирк. Дикая девчонка-подросток, курящая и пьющая джин, Марго Кабо при этом была невероятной красавицей. Но девушка, давшая имя цирку, никогда, похоже, не собиралась принимать наследное дело. В семнадцать лет Марго сбежала – довольно забавный поворот событий, так как мало кто сбегает из цирка. Она влюбилась в водителя из команды выездных гонок на выживание, и Сесиль не смогла её остановить.