Реальность – одна из ипостасей сна.

Хорхе Луис Борхес

Не знаю, сколько я находилась во тьме, казалось, что прошла целая вечность, прежде чем перед глазами замаячил пронзительно яркий свет. Он нарастал стремительно, заполняя все пространство вокруг. В какой-то момент я почувствовала, что глаза слезятся от боли, словно у заключенного, вышедшего на свет после нескольких лет, проведенных в темнице. Через некоторое время в ярком свечении стали вырисовываться какие-то силуэты и фигуры. Я пыталась прищуриться, чтобы разглядеть их получше, но это не помогало. Наконец, когда глаза привыкли к свету, я смогла немного оглядеться. Оказалось, что причиной, повергшей меня во временную слепоту, стала висящая на потолке лампа в белом абажуре, свет которой, отражаясь от белого потолка, создавал немыслимую яркость. Проведя несколько долгих минут в наблюдении за световым прибором, я наконец смогла немного приподнять голову и рассмотреть ближайшую обстановку.

Как оказалось, я лежала на больничной кушетке, в самой обычной палате, подключенная к каким-то приборам, регулирующим мое дыхание, давление и прочие показатели. Больничный запах, резко ударивший в нос, окрашенные в грязно-белый, почти серый цвет стены, одинокая лампочка на потолке и тусклый свет из единственного узкого окна – все увиденное повергло в шок: «Я что, жива? Но как же так? Если жива я, значит, моя дочь должна уйти вместо меня? О боже!!!» Вихрь мыслей захлестнул сознание, я судорожно пыталась вскочить с кровати, выбежать в коридор и закричать, но мне не удалось даже сесть, а дыхательная трубка в пересохшем рту не давала сказать ни слова. В отчаянных попытках вырваться из «оков» я задела какой-то провод, идущий к медицинскому прибору, отчего тот стал издавать писклявые звуки. Видимо, именно они и привлекли в палату медсестру, она вбежала ко мне с выражением паники на лице.

– Вы пришли в себя! Это прекрасно. Вам необходимо лежать, вы очень слабы. Я сейчас позову доктора.

Всеми силами я пыталась остановить ее и расспросить о том, где моя дочь, как она себя чувствует и что вообще я делаю на этом свете. Но сестра не дала мне возможности заговорить, сразу выбежав из палаты в поисках доктора. Я чувствовала себя такой разбитой, словно пять минут назад в одиночку разгрузила целый вагон. Сил встать и пошевелиться не было, даже рукой я не смогла дотянуться до дыхательной маски, чтобы снять ее. Из глаз хлынули слезы отчаяния и боли. Я безумно хотела и в то же время боялась узнать о моей дочери. «Что с моей малышкой? Почему я осталась жива? Неужели вместо меня с источником жизни “расплатилась” моя дочь?»– эти мысли вихрем проносились в голове, наводя ужас.

Я вспомнила об Алексе. Он звонил мне во время родов, значит, остался жив. Он наверняка захочет разыскать меня, скорее всего, в ближайшее время я увижу его снова, моего любимого. Тут в голове всплыли воспоминания о выздоровлении отца и Майкла: «Хорошо, что их я смогла спасти! Но что же с моей дочерью, как там моя Натали? Кто-нибудь, наконец, скажет мне, что с ней?» Я попыталась обратиться к Сестре. Звала ее мысленно, но на мой клич никто не отзывался. Я подумала, что мои способности еще не до конца восстановились. Возможно, я увижу Сестру во сне и там задам ей все вопросы.

Долго пребывать в неведении не пришлось, ибо через пару минут в палату зашли уже знакомая мне медсестра и мужчина в белом халате, с висящим на плечах фонендоскопом, судя по всему, врач. Он тут же приблизился ко мне и стал осматривать реакцию моих зрачков на свет, а сестра начала измерение давления и температуры. Убедившись, что физически со мной все в порядке, они сняли кислородную маску. Я тут же попыталась начать разговор, но язык не слушался, вымолвить ничего внятного не получилось.

– Успокойтесь, Кристен, – начал доктор, – вы очень долго спали, поэтому наверняка дезориентированы. Все в порядке, можете успокоиться. Сейчас вам лучше полежать в тишине. Сестра введет вам успокоительное, – мой взгляд скользнул по руке, в вену которой медработница уже делала укол, а врач настоятельно продолжил:– Когда вы придете в себя и сможете говорить, то зададите все интересующие вас вопросы. А мы пока сообщим вашей семье о вашем чудесном возвращении.

С этими словами доктор неспешно покинул палату. Конец его монолога я слышала плохо, казалось, что в уши залили какой-то сироп, который мешает четкому восприятию звуков. Глаза слипались, я с трудом удерживала себя от оков сна. Единственная надежда была на то, что во сне встречу Сестру и поговорю с ней обо всем.

– Не стоит сопротивляться сну, – проговорила медсестра. – Отдых поможет вам быстрее прийти в себя…

Она еще что-то говорила, но разобрать этих слов я уже не могла. «Где же ты, Сестренка, приходи, жду тебя», – только об этом я успела подумать, прежде чем провалилась в глубокий сон.

Удивительно, но в этот раз мне не приснилось ничего. Такое случалось крайне редко, обычно я видела подробные красочные сны, в которых могла встретить нужных людей и задать им определенные вопросы: «Как же некстати сегодня сновидения проигнорировали сознание, ведь я так рассчитывала увидеть во сне Сестру и выяснить все…»

Открыв глаза, я осознала, что так ничего и не знаю, что случилось с моей дочерью, где она и почему мне не приносят ее, ничего не говорят. Меня захлестнуло волной негодования и гнева. Я прокричала: «Сестра, ну где же ты?! Почему не приходишь, когда ты мне так нужна?!» К неожиданности, на мой зов в палату вбежала обычная медсестра, которую я видела несколькими часами ранее с доктором. С вопросом «Что случилось? Вам плохо?» она устремилась к моей кровати и начала проверять пульс. Только тогда я осознала, что прокричала вслух. Мой голос вернулся, стало быть, я могу говорить.

Не теряя времени, я схватила медсестру за руку, не без труда, но все же сделать это мне удалось, и начала сбивчиво бормотать:

– Что, что с моей дочерью? Где она? Она жива? Почему мне не приносят ее?

Вопросы пулей слетали с уст, и на каждый следующий из них медсестра все больше округляла глаза. Она несколько секунд с подозрением смотрела мне в глаза, затем, мягко освободив мою руку, сказала:

– У вас просто дезориентация в пространстве. Не волнуйтесь, такое бывает.

Ее ответ еще больше вывел меня из равновесия. Я сорвалась на крик, рискуя повредить и без того плохо работающие связки:

– Вы что, меня не слышите, я спросила вас про моего ребенка! Где моя дочь? Она жива? Куда вы ее дели? Я хочу ее видеть немедленно!

Медсестра же, понимающе кивая, продолжала укладывать меня обратно. Она ничего не отвечала, это вызывало еще большую панику. Наш с ней разговор был похож на общение психически больного пациента с лечащим его врачом. Эта снисходительная улыбка на губах медсестры, понимающей, что человек несет полный бред, но показывать ему этого не следует, пугала до ужаса. Неприятный холодок пробежал по спине.

– У меня был с собой мобильный. Где он? – не унималась я. – Дайте телефон, мне нужно позвонить, он был со мной во время родов.

– Простите, но мы не видели, чтобы с вами был телефон. Когда вас привезли в палату, при вас была только медицинская рубашка, не более…

Снова эта ужасная улыбка исказила лицо медсестры. Мне хотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы она начала отвечать на конкретные вопросы без этого снисходительного оскала. Я отчетливо помнила, что мобильник был со мной во время родов и я приняла входящий вызов от Алекса, и это не бред, не галлюцинация, а самая настоящая реальность!

– Если вы не можете дать мне телефон, то, пожалуйста, позвоните сами, – пробовала я зайти с другой стороны. – Наберите Алекса и позовите сюда, умоляю!

– Алекса? – с удивлением повторила сестра. – Да, конечно, хорошо. Он и сам хотел зайти к вам. Теперь отдыхайте. Я все устрою.