– А чего так решил?

– Глаз у него недобрый. Марту вон как охомутал. Будет от него еще приплод… Вот тогда забегают бабы к нему, особенно те, кому родить не получается. Священников нарожают. Ха-га-га!

Они хлебнули вина и старик спросил:

– А ты, дорогой мой, чего в такую рань в лесу делал? Мешка у тебя не было, значит хворост ты не собирал.

– Да я… пошел к Кристине – внучке покойницы. Ох, нет, она не внучка, раньше воспитанницей была у нее.

У Янека основательно заплетался язык, но старик был внимателен и Янек продолжал: –А теперь приехала хоронить бабку. Ну я вечером, это, собрался. Повидаюсь, думаю с Кристиной. Я ж по похоронам не хожу. Повидался. Она стала ничего…

– Понимаю, – Томас оценивающе посмотрел на Янека, и зачем-то стал хлопать его по плечу.

– Погоди хлопать – болит тут, как с телеги упал. Вот. А когда я второй раз пошел, это, повидаться, спутал дома.

Старику было невдомек, зачем Янека угораздило ходить два раза за вечер к Кристине. Он с пониманием выслушал Янека и опять спросил:

– А в лес чего ходил?

– Чего?

– В лес, говорю…

– Так, Кристины-то в доме не было.

– А ты ж его не нашел… Дом-то.

– Потом нашел, а ее не было.

– Да-а – а, – старик было собрался опять свести глаза в одну кучку, но Янек перебил это его действие:

– Вижу. Ты ее тащишь в мешке.

– Ты в своем уме?

– То есть не ты…то есть не ее. Я это…

– А куда она в ту ночь подевалась?

– Так не нашел ее.

– Однако ей страшновато у старухи жить, у покойной? – прикинул Томас.

– У покойной?

– То есть в доме покойной, – поправился Томас, – Она объявилась или нет?

– К дому подходил – ни одной живой души.

– У кого-то живет, поверь моему слову.

Друзья вышли на улицу. Янек взял широкий шаг – старик, вызвавшийся проводить гостя, едва поспевал за ним.

– Янек. Слушай. А туману черт напустил, а? Ты это… не спеши. Мне не угнаться, – старик замедлил шаг, позвал еще раз, но никто не откликался.

– Пропал парень с глаз долой… Янек, дорогой мой, куда ты пропал?

Вдруг старик увидел перед собой широкую, темнеющую спину.

– Ух, Янек. Здоров же ты! Вот потеха. Хе-хе. Ты уже в рясу нарядился?

Но никто старику не ответил и снова он в тумане остался один:

– Фу ты черт!

Янек, болтая сам с собой, прошел немалое расстояние, пока вспомнил о старике:

– Томас? Томас! – Янек звал, но никого рядом не было. – Отстал совсем, – и он присел на лежащий ствол дерева – оставалась пара затяжек от самокрутки Томаса.

– Ай, Томас! Ты здесь? Да не лапай ты меня! Щекотно говорю! Отпусти, Томас. Га-га! – Янек скатился от щекотки в траву, оглянулся, опять никого. Он быстро поднялся и опять почувствовал щекотку на спине. Но в этот раз ему было не до смеха.

– Не ори, ошалелый. Чего ты орешь? – услышал Янек голос старика.

Тот вышел из тумана и смотрел на Янека так, будто не узнавал.

– Томас! Как ты подлазишь со спины? Извел меня щекоткой. От щекотки лошади дохнут.

– Договоришься… Убежал от меня. Переоделся.

– А ты сзади подлез лихо.

– Не трогал я тебя… не дури.

– Ладно, не отпирайся.

– А где ты сутану раздобыл? – этот вопрос сейчас больше всего беспокоил старика.

– Какую сутану?

– Вот передо мной в сутане бегал – думал я причащаться начну? Накось-выкуси!

Янек не понял, о чем говорит старик и стал уговаривать его возвращаться домой.

Старик не унимался и все бормотал:

– В лесу – в платье, здесь в сутане – ну парень, ловок ты.

– Не мели языком.

– Выйдешь из дому и чертовня сплошная. То священник, то эта прошла, на эту похожая…Ну как ее? Дочку Иоахима Меека…

– Померещилось.

– Клянусь крестом своим. Сначала священник показался, а потом слепая вроде, шла. И тянул ее кто-то за уздечку. Если бы ты не заорал – я остановил бы.

– Угомонись…Уздечку… Скажешь тоже. Городишь ерунду! Хотя не мудрено, чего в тумане не померещится!

– Пойду я, а то печь потухнет. Да и тебе пора – невесты заждались.

– Да уж!

– Давай. Давай. Сними вон с себя клок шерсти, да позови на свадьбу.

– Да ты ж и так первым прибежишь. А? – Янек оглянулся, – Где старик?

Последние дни июня, после костров и факелов на улицах в честь Рождества святого Иоанна Крестителя, и совершенно незаметно прошедшего Дня святых Петра и Павла, оказались сырыми и промозглыми, с нависающими серыми туманами, мокрыми ветрами. Церковные праздники не принесли успокоение в души людей, в которых гнездились самые тревожные ожидания. Не нашлась дочь Иоахима, пропал какой-то лесоруб, да еще ходили слухи о нападениях людей-волков на стада коров. Зрело, зрело понимание, что все не случайно – эти события наверняка были взаимосвязаны.

Весть о том, что ночью перед смертью старая Агнесса исповедовалась священнику, не сходила с уст верных сторонников церковного прихода, ибо знали все – Агнесса в церковь не ходила никогда и поговаривали, была богоотступницей. Как знать, может и унесла старая с собой в могилу и молодого дровосека из пришлых (имя его никто не знал), и дочь бедняги Иоахима. Как знать, передала ли она священнику свой страшный дар, перед тем, как испустить дух.

Если ты верующий, добропорядочный христианин – ты не можешь смириться с происходящим. На поиски пропавших вышли все мужчины города. Еще никогда так не искали, но никто и не пропадал так бесследно. Лес прочесывали днем на лошадях, а ночью с факелами, охотничьими собаками. Никаких концов! И тогда кто-то вспомнил о факельном обряде. И все, кто был в том дозоре, подхватили эту идею.

Зачем им факельный поход? Прогнать людей-волков, если они существуют. И обнаружить правду, если существует правда.

Каждый год, в первое воскресенье Великого поста люди шли на пологую гору, которая даже не имела названия, так и звали ее «Пологая», собирали хворост и солому, складывали на горе свою рукодельную гору, а в довершение сооружения, на самую его макушку добавлялась соломенная фигура… Огонь пылал страстно и языки его страстно облизывали ночное небо. Зрелище было видно со всех окраин города, хотя почти все население собиралось на этот случай на горе. Молодёжь с зажжёнными факелами в руках ходила важно и чинно вокруг. Многие произносили слова молитв и просьб о будущем урожае и о еще о том, что у каждого всегда есть на душе – его собственные надежды и чаяния. Народ усердно следил за направлением дыма, угадывая летний урожай.

Теперь решили провести факельный обряд во спасение как пропавших, так и тех, кто может попасть в беду. И пусть костер не осветит все темные места этой местности, пусть людей – раз-два и обчелся, но все же.

Чаще и невольно ко многим, особенно старым, многое повидавшим на своем веку, в их разные головы, приходила одна и та же мысль: не забрала ли Олину с собой сумасшедшая Агнесса? За ведьмами это водится, хотя мало кто мог признаться себе, что когда-нибудь видел живую ведьму. Да и была ли старуха ведьмой? Была, была – никто не спорил, а вот ночью-то перед отпеванием не прошла, как говорили по городу.

Как все случилось, допытывались те, кто шел на поиски впервые? Есть ли роковая связь между ночным приходом священника к Агнессе и ее смертью той же ночью? От них отмахивались – священник к каждому приходит на предсмертную исповедь, прощает грехи перед Богом и причащает. Его нельзя подозревать. Господь ему судья. Но те и другие сходились во мнении, что у священника существует странная связь с некоторыми женщинами-прихожанками. А если он – тайный соблазнитель девственницы Олины, слишком часто она ходила к нему на исповедь? Люди подозревали, но опасались это высказывать вслух.

После последних поисков не вернулся Суло. Вот уж новость – Суло мухи не обидит – ни в одну переделку не влезет – даже в стражники не приняли – недавно женился. Куда мог подеваться?