11, Сооцер Асиус

Смотря на грустноватые светящиеся ярким белым светом глаза, на тёплую ухмылку и тысячи морщин на несколько иссохшем лице старого сэллианца… Смотря на густые серые волосы, широкие пышные усы и небольшую беловатую бородку… Смотря на маленькие губы, грубоватый большой нос с небольшим шрамом и густые серые брови… и не скажешь, что этот доселе крупный и мощный сэллианец умирает.

Может я ошибся?

Он был ростом в два метра и тридцать-восемь сантиметров, всего на три сантиметра выше меня. В этом цикле ему исполнится ровно шестьдесят сэллианских циклов. Обычно наши погибают к циклам семидесяти или восьмидесяти, высшие живут гораздо дольше, могут дожить и до ста-пятидесяти, а то и больше, но Мастер Сооцер к таким не относился, к сожалению. А его работа была не самая безопасная и чистая, даже несмотря на то, что всегда проходит в лесах полных невероятно чистого кислорода. Множественные шрамы, перенесённые болезни, психологические травмы и урождённые проблемы со здоровьем крепко заявляли о себе. Его забывчивость, рассеянное внимание, заторможённые рефлексы и проблемы со зрением… а теперь и просьба. Просьба ко мне, его верного друга и глубоко уважающего его ученика, просьба позаботится о его единственной дочери.

Стелла, конечно, была не лыком шита и обошлась бы без меня, но мне показалось, что Сооцер специально подталкивал к ней именно меня, ибо видел во мне потенциал. Хороший для неё муж. Который если и не обеспечит материально, то хоть психологически не испортит такую добродушную, милую и воистину прекрасную девушку. По крайней мере мне хотелось так думать, что он просто хочет подыскать ей достойного мужа, а тут я! Хотелось верить в то, что у него просто появилось на это желание, что это никак не связано с его состоянием здоровья. Но это была лишь попытка закрыть глаза на реальные факты, которые можно было сложить как небольшое паззл, выстраивающейся не в красивый пейзаж, портрет или эротическую картинку. Нет. В картину, показывающая истину, которая так режет глаза и душу.

Сооцер умер.

На своём шестьдесят-четвертом цикле, после двух с половиной месяцев со своего дня рождения. После трёх с лишним циклов спустя нашей охоты на фооруса, когда мы со Стеллой уже поженились. После его слез счастья, когда он обнимал свою дочь в тот прекрасный день, когда все мы пели песни, пили тёмный эль и танцевали почти всей деревней чуть ли не всю ночь!

Умер он от старости, его организм оказался не так крепок, как дух. Не сумев отразить все атаки, уничтожающие его все больше с каждой минутой, сердце дало сбой перестав качать кровь. Яркие белые глаза под густыми серыми бровями потускнели, крупная изрезанная тварями рука упала с кровати, ладонь костяшками ударилась об крепкий деревянный пол издав звук, позвавший наверх, в комнату Сооцера Стеллу, которая решила прибраться в доме отца. Сооцер очень уж не любил убираться.

Она без дольки сомнений поднималась в комнату отца, имея хорошее настроение и положительный настрой, ведь только час назад относила ему выпить воды и закусить горстью сладких ягод – венек. Длинные красивые ноги ступали по, пару циклов назад залатанной лестнице, которая благодаря починке наконец перестала скрипеть режущим ухо неприятным звуком. Она подходила к крупной деревянной двери, смазанной жиром вецеранского гласия, который неплохо препятствовал распространению на ней трещин и ухудшений.

Легким движением руки Стелла открыла дверь, которая также потеряла уже привыкший уху скрип. После чего в небольшой гортани молодой сэллианки встал загадочный ком, дыхание остановилось, а медленные неуверенные шаги приближались к сэллианцу, которого она видела практически ежедневно после своего рождения. Сэллианца, который учил её говорить, ходить, смеяться и плакать, грустить и любить, читать и учить. Который всю жизнь был рядом с ней, всегда без исключения помогал в любой просьбе, который говорил, что на этой неделе съездит в город купить бочку тёмного матерского нефильтрованного, которое совсем недавно завезли в известный всей деревне бар “Гарцующий Эквиус”. Ведь он всегда помогал ей, всегда был рядом, каждые два месяца ездил в бар “Гарцующий Эквиус” дабы забрать у своего друга Лаарса Вестимента бочку его любимого темного пива, но не сейчас.

Но не сейчас.

Сейчас он лежал в своей кровати с потускневшими глазами повернутые в сторону от двери, к окну, опрокинутой рукой на деревянном полу и неслышным дыханием, на которое слепо надеялась молодая сэллианка, медленными шагами подходящая к массивной кровати. Надеялась потрясти руку отца и увидеть его глаза, услышать мягким бархатным голосом вопрос о причине его тревожения, улыбнутся ему и получить улыбку в ответ, а потом просто до убираться в его стареньком домике и пойти домой.

Но этого не случилось.

Случилось то, что называется агонией. Когда дочь подошла к кровати и взяла все ещё тёплую руку отца и с наступающими слезами тихо, дрожащим голосом произнесла:

– П-папа?

Услышав в ответ тишину, она решительно не желала сдаваться и задала трупу ещё один вопрос:

– Папа!?

Вновь услышав тишину, дыхание девушки прекратилось на три секунды. В это время слезы пробили маленькие яркие глаза, они начали медленно падать в атмосфере великой планеты Сатус-Сэллы на крупную руку сэллианца, которую держали две небольшие ручки, со средними по величине ногтями покрашенными в глянцевый черный цвет. По прошествию трёх секунд, которые в глазах Стеллы походили как три сэллианских цикла, она вновь сумела выдавить из себя несколько слов, каждое из которых отнимало у неё драгоценные крупицы рассудка.

– Папа нет, папа н-нет, п-пожалуйста нет, пожалуйста нет, п-пожалуйста нет, п-прошу т-тебя, п-пожалуйста, пожалу-уйста, п-папа…

Голос вновь затих на три секунды. Тихий, дрожащий голос контральто издавался из окон старенького дома небольшой деревни, в то время как на улице было яркое утро. Лучи Сэллы пробивали тысячи деревьев разных форм и окрасов, невероятный город Сэлла-Матер возвышался высоко, до самых облаков, показывая все величие Сэллианской Цивилизации, пока молодая сэллианка в нестерпимой агонии души склонилась над бренным телом только вчера, нет, час назад живущего, любимого сэллианца, который всю её жизнь был её отцом, оберегал её, защищал, поддерживал и любил так сильно, что невозможно передать на листе бумаги.

Но теперь всё.

Теперь он со своими отцами и матерями, с моим отцом и матерью, а его тело лежит в знакомой спальне, на родной кровати, над которой нависла девушка с длинной ярко-белой косой, поливающая простыни, подушки и одеяла, слезами, стекающими с лица и рук великого охотника округа Сэлла-Матера, которого знали практически все.

В теле Стеллы развивалась агония, пожирающая её душу, эмоции разрывали её пополам, руки начали трястись от нарастающей истерики, все тело начало покрываться мурашками готовыми взорваться от скорости сердечного ритма молодой девушки. Но это была не проблема, три секунды шока ужаса прошли и пришло время неконтролируемым эмоциям вырваться наружу, которые, впрочем, донесут до окружающих только десятую часть той боли, страха и ужасающей агонии, что испытывает ежесекундно маленькая белокурая сэллианка.

– ПАПА! ПАПА ПОЖАЛУЙСТА! ПА… – Не успел крик закончится, как девушку полностью поглотила неконтролируемая истерика, ноги подкосились, и молодая сэллианка упала к краю кровати, до сих пор держа в руке медленно остывающую руку, уничтожая рассудок неконтролируемыми слезами, которые каждую секунду перехватывали дыхание и вызывали режущую боль в глазах, которая была не так уж и заметна по сравнению с той болью, что испытывала её душа.

Когда эмоции покинули готовое взорваться тело-сосуд и отправились пугать до холодного пота всех тех, кто услышал душераздирающий женский крик полный отчаяния и невероятной боли от конечного осознания того, что та нашла отца мёртвым в его собственном доме, в его собственной кровати. Тогда и произошёл звонок, проходящего мимо дома Сооцера, старого оружейника Секуриса, который не смотря на свои немаленькие размеры и немного устрашающий вид все равно умудрился покрыться мурашками и немного вспотеть от услышанного женского звонкого крика, который чуть не порвал ей горло.