– Андрюха, ну сколько можно заниматься ерундой? Я думал, ты мне будешь помогать с машиной возиться, изучать строение ее. Научишься соединять синий и красный провода в электрике, а ты? А ты опять как кисейная барышня, – взмолился отец.

Я стоял потупив глаза, горло сперло от нехватки воздуха, и еле хрипел:

– Ну па-ппп-ппа, это моя м-мее-чта. Я хххоч-у пп-ис-ссать, – тянул я слова из последних сил.

Этому не бывать, заорал отец. Позвал свидетеля на растерзание моего сердца.

– Мать, иди-ка сюда. Ты посмотри, что этот щенок удумал. Писатель великий. Все твое воспитание, навоспитывала черт-те что. Сама глупая, так еще и ребенка за собой тянешь.

Все! Решено, после окончания школы ко мне пойдешь. А сейчас, будь добр, закрой и выбрось свою тетрадь или давай-ка мне, я сожгу, а ты иди полюбуйся, как она будет ярко гореть.

Я остался в своей каморке, такой же одинокий. Слезы бежали по щекам, и я дал себе обещание:

– Я все равно стану писателем! Ты мне не указ. Никто не имеет право отбирать мечту. Я не твоя собственность, я принадлежу только себе и распоряжаться буду сам своей судьбой.

Я сжал кулак для поднятия боевого духа.

Время судного дня пришло. Как я только ни оттягивал этот момент, он наступил быстро, как скоростной поезд, без остановок и выбора станции, на которой ты бы захотел сбежать. Я окончил школу, мне вручили аттестат зрелости, пожелали всего самого чудесного в моей взрослой жизни. А по сути отправили меня на все четыре стороны с хладнокровием и без жалости указали на дверь в новый для меня мир.

Это означало только одно: я попаду в цепкие лапы своего отца, и уж выбраться из них та еще работенка. Мне нужен план действий. Я опять сжал кулак, это стало неким талисманом верности боевого духа.

Я пришел домой, мама накрыла праздничный обед.

Ого, удивился я про себя. У нас отродясь не было в доме праздников, подарки мы не дарили друг другу, а уж тут просто пир.

Стол ломился от угощений, по такому случаю мама запекла целого поросенка. Видимо, намечалось что-то серьезное. Мама и отец сказали праздничную речь: я уже взрослый и теперь смогу самостоятельно себя кормить. Мама даже заплакала, она всегда не могла сдерживать слезы. Вот такая жизнь, сырая – я бы ее назвал.

– Мы положили все силы на твое воспитание, сын, – продолжил тираду отец. – Теперь и твоя очередь отплатить нам тем же. Завтра выходишь на свою первую работу, помощником шофера. А там дальше разберемся, – подытожил отец, выпрямил спину, поднял голову и гордо расправил грудь.

Я смотрел на все это действие с затуманенным и совсем безразличным взглядом, в точности как у поросенка на столе. С ужасом представил, что меня ждет впереди. Работа шофера – от страха и отвращения меня затрясло, лоб покрылся испариной, и я заплакал прям за столом.

Отец выпучил глаза от злости, мать побледнела. А я рыдал, что есть мочи.

– Все, закончился праздничный обед. Иди в комнату и приведи себя в порядок, противно на тебя смотреть, ничтожество сопливое.

Я поплелся в каморку, еле волоча ноги. За спиной вырос горб, шея опустилась, голова повисла и болталась, как у неваляшки, от собственной никчемности. Я уселся на кровать и еще сильнее разрыдался.

Я проснулся от лучей солнца, которые заполнили мою каморку, как будто мягко намекая, что пора тебе, дружок. Я закатил глаза от испуга, что сейчас войдет ко мне отец, водрузит кепку шофера, некий такой символ престижа.

Не успел я об этом подумать, как вошел отец. Он никогда не стучался, так как считал, что он единственный хозяин в доме и ему все позволено.

– Андрюха, пора вставать, опоздаем ведь. Тебе нужно зарекомендовать себя как ответственного человека, а ответственный человек никогда не должен опаздывать. Ты понимаешь, о чем я? У тебя пять минут на сборы.

Сегодня, в первый рабочий день, отец решил сделать послабление и отстранить меня на время от расписания. Позволил подольше поспать, все-таки бывали и у него проблески хорошего отношения.

Я кивнул своей рыжей гривой, в точности как конь в цирке, которого просят сделать поклон.

– Ах да, чуть не забыл, – развернулся отец.

Наглым образом прервал мои размышления – внутри меня поднималась волна гнева и злости, я опять сжал свой кулак. От ногтей мне становилось невыносимо больно, но я продолжал сдавливать тиски своего гнева. Отец молча протянул мне кепку. Да еще какую, свою старую, которая напрочь пропахла машинным маслом и потом. Меня чуть не стошнило прям на его руку, которая принесла мне этот атрибут серьезного человека.

Он ушел. Я разжал кулак, и на ладони остались следы, углубления от моей слабости. В комнате стояло одно лишь зеркало, старое и потрепанное жизнью. Такое ощущение, что оно впитало в себя все перипетии судеб людей, которые в него смотрелись.

Так вот, я тоже решил внимательно рассмотреть себя тем утром. Долго вел диалог сам с собой, спрашивал: а как же твоя мечта? И отражение щупленького юнца робко молчало, потупив взгляд. Ну и слабый ты, фу, противно на тебя смотреть – парировал я своему отражению. Слабость, она, знаешь, как яд. Поражает постепенно твое тело, заставляет корчиться и биться в мучительных содроганиях от собственной никчемности, а потом у тебя отказывается работать все живое, что есть в твоем теле, и ты умираешь. Слабость действует очень ловко и хитро, она ждет момента, пока ты не откажешь совсем, ляжешь тут в своей каморке и умрешь на диване. Задохлик Андрей. Ну беги, Андрюша, тебе ведь пора становиться взрослым человеком.

Я напялил белую рубашку, которую мне приготовила мама с вечера. Она была накрахмалена, чтобы воротник принял стойку смирно, а мне беспощадно сдавливал шею, как удав кролика. Я расстегнул одну пуговицу, чтобы уж совсем не удушиться этой серьезностью. Надел черные брюки.

– А как же кепка, – спрашивает отражение.

– Я так и не рискну ее напялить, уж прости.

Пора отправляться навстречу своему счастью или несчастью, подумал я. Во дворе меня уже ждал отец. Он окинул меня суровым взглядом, от которого меня прошиб пот на спине. Отец молча подошел ко мне, застегнул верхнюю пуговицу и махнул рукой, мол, поехали.

Не буду описывать весь свой день, думаю, ни к чему это. Да и интересного мало было, я только разгружал хлеб да слушал нравоучения отца. Аппетита совсем не было, и я сразу отправился в свою каморку.

Я метался по комнате, как раненый зверек. Смотрел на свое отражение, и мне в один миг показалось, что мне даже подмигнули – я – себе. Я опять сжал кулак, с такой силой, что у меня просочилась струйка крови. Запулил кепку куда подальше, отыскал свой рюкзак и давай метаться по комнате, собирая вещи.

Да, впервые в жизни я решил поставить на кон свою дальнейшую судьбу. Я решил сбежать. Если меня застукает отец за таким делом, то мне точно можно сразу же покупать наручники для собственной жизни. Меня прикуют надолго к моей каморке, чтобы я больше не занимался глупостями, да и хорошенько пройдутся по телу, чтобы урок был усвоен.