Он возвращается с бокалом на кухню и наливает себе ещё. Он садится за кухонный стол. Он устал. День был долгим. С тех пор, как он виделся с ними в последний раз, на похоронах матери, Оуэнс и Юинг, владельцы бюро похорон, отстроили себе новое здание. Архитектура здесь не имела значения. Белые колонны, красный кирпич и газон, который, в отличие от бурых гор, возвышающихся над ним, даже в декабре оставался зелёным. Он разговаривает с двумя приземистыми мужчинами в костюмах и галстуках. Они отвечают шёпотом, изо рта у них пахнет содовым полосканием. Один из них хорошо помнит Сьюзан с похорон Эндрю Джуита, похорон Элис Джуит, похорон Ламберта. Вопреки его совету, Джуит выбирает деревянный гроб. Такова была воля Сьюзан.

В домике настоятеля, безвкусном и крытом коричневым гонтом, что стоит в тени магнолий за церковью Св. Варнавы, Джуит разыскал священника. Это стеснительный молодой человек в поношенных брюках, расползающемся по швам свитере и грубых замшевых ботинках с высокими каблуками. Он удивляет Джуита тем, что знаком с её работами, а не с нею лично. В комнате неопрятно. Он роется в лежащей на полу кипе журналов и достаёт номер «Ньюс-Уик», где её работы упоминаются в рубрике, посвящённой искусству.

— Наверное, это звучит провинциально, — сказал он, — но я гордился тем, что в нашем городе живёт женщина с мировым именем.

Он печально склонил голову над журналом.

— Если бы я знал, что она наша прихожанка, я бы непременно её навестил.

Он посмотрел на Джуита с сожалением.

— Если бы я знал, что она больна, я бы навестил её обязательно.

— Она была очень замкнутым человеком, — сказал Джуит. — Не могли бы отслужить по старому молитвеннику?

— А мы только им и пользуемся, — печально улыбнулся молодой человек. — Вот почему приход едва сводит концы с концами. Мы наказаны за то, что не идём в ногу со временем. Как это глупо. Новая книга не нравится никому.

Он отрывает взгляд от иллюстраций с работами Сьюзан и смотрит наверх.

— Это что, дождь? Чёрт. — Он подпрыгивает на месте. — Крыша церкви прохудилась, и я должен расставить вёдра.

С поднятым воротником и сунув руки в карманы, Джуит плёлся под градом дождевых капель, которые падали на него с мясистых ветвей магнолий, и думал об Унгаре. Интересно, как сложилась его судьба? Если бы не молодой Оливер, он мог бы до седых волос оставаться здешним настоятелем. И служил бы сейчас заупокойную по Сьюзан. Первый мужчина в моей жизни, который обратил на меня хоть какое-то внимание. Интересно, можно ли навести справки о священниках епископальной церкви, думал Джуит, садясь в машину. Он покачал головой и включил зажигание. Смешно. Унгар и не вспомнит о Сьюзан. Да и остался ли он священником? Жив ли он? Было столько войн. А кроме того, Унгар воевал с самим собой. Он снял машину с тормоза парковки и выехал на мокрую улицу. Что если бы Унгар женился на Сьюзан? Тогда бы на её долю выпало ещё больше страданий.

Джуит встряхивает головой, пытаясь избавится от дремоты. Он смотрит на часы. Время сна ещё не пришло, но он почти засыпает. Ему не хочется идти в комнату Сьюзан. Но нужно снова попробовать дозвониться до Акмазяна. Он уже трижды звонил ему после полудня, представился и наговорил номер телефона Сьюзан на автоответчик. Впрочем, он выходил из дома. Возможно, Акмазян уже пытался дозвониться ему сам. Он смотрит на телефон. Ему не хочется смотреть на постель Сьюзан. Она аккуратно застелена. Сьюзан сказала ему, что это лишь временное ухудшение, которое проявилось кровотечением. Она обманывала себя в надежде вернуться домой. Он становится спиной к постели и набирает номер Акмазяна.

Ответа нет. Только запись весёлого голоса Акмазяна. Джуит вешает трубку, выходит из комнаты и закрывает дверь. Он сделал всё, что мог. Он сделал всё, что можно было сделать сегодня по всем возможным направлениям. Вот только еду не готовил. Но об этом он уже и думать не мог.

Он закрывает отверстие на дне ванны старой резиновой пробкой и включает воду. Из своей комнаты он приносит пижаму и кальсоны — в доме холодно. Он закрывает дверь, чтобы пар согрел воздух. Он закрывает унитаз крышкой, садится на неё и стряхивает пепел в раковину. Ванна наполняется. Он закрывает краны и раздевается, закашливаясь смесью пара и табачного дыма. Он погружается в горячую воду. Он никогда не был мастером на все руки и не может позволить себе услуги водопроводчика. Если бы здесь был Билл, он бы обязательно соорудил душ. Джуит предпочитает душ. Но вряд ли он когда-нибудь ещё его примет. Тепло пропитывает всё его тело, и он начинает думать, что в ванне не так уж и плохо. Он сползает в воду, кладёт голову на холодный изгиб фаянса, вздыхает и закрывает глаза.

Звонят в дверь. Он резко поднимается. Вода стала еле тёплой — он, должно быть, уснул. Он вылезает из ванны на холод. Воздух давно остыл. Его пробирает дрожь. Он хватает полотенце, спешно вытирается. Звонок снова и снова доносится с кухни. Когда-то звук дверного колокола был чистым. Но прошли годы, колокол много раз красили, и теперь его звон приглушён. Он распахивает дверь ванной, кричит: «Одну минуту — сейчас открою!» и быстро надевает пижаму. Он сдёргивает с дверного крючка халат, просовывает руки в рукава, туго затягивает пояс и спешит к входной двери. Кто бы это мог быть? Сьюзан ему ничего не говорила. Может, это Элизабет Фэйрчайлд, дама из Общества Защиты Животных, с очередной хризантемой? Нет. Она всегда приходила днём.

Он включает фонарь над крыльцом, открывает дверь и застывает от удивления. На пороге стоит Билл. На нём военный костюм цвета хаки. Колени и плечи насквозь промокли. Мокрые волосы гладко прилизаны дождём, что подчёркивает красивую форму его головы. — Господи, — говорит он. — Этот дом не так-то легко найти. Все улицы похожи. В Мар Виста мне сказали, что ты не оставил ни нового телефона, ни адреса. Но я подумал, что ты поедешь сюда. В справочник было лезть без толку — всё равно я забыл её фамилию по мужу. Я помнил только, как выглядит дом.

— Фамилия по мужу была Ламберт, — говорит Джуит.

— Была? Значит, она умерла? Сочувствую тебе.

— Она умерла сегодня утром, — говорит Джуит. — И ты не сочувствуешь. Входи. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где я. Важная почта всё равно приходит на имя Мори. Я попросил, чтобы её хранили. Входи. Ты весь вымок. Холодно.

Он уже поворачивается, чтобы пройти в дом.

— Я налью тебе что-нибудь.

— Я ненадолго. — Из внутреннего кармана жакета Билл вынимает конверт и протягивает Джуиту. — Я пришёл отдать тебе это. Я не могу этого принять.

— Это твоё. — Джуит скрещивает руки за спиной. — Мебель твоя. Я попросил человека, который купил её, переслать чек тебе. Ты же сказал, что мебель тебе не нужна. Мне тоже.

Билл пожимает плечами и опускает конверт в почтовый ящик, что висит у двери.

— Я должен вернуться к Шерри Ли.

— Вы снова стали общаться? — удивляется Джуит.

— Трагедия в Ривер-сити, — говорит Билл. — Лэрри выстрелил в Долана. Долан в больнице. Лэрри в детской колонии в Силмаре.

Джуит хватается за край двери, чтобы не упасть. Билл шагает к нему, берёт его за руку и снова приводит в равновесие.

— Эй, что с тобой? Тебе плохо?

Джуит пробует улыбнуться. Он качает головой.

— Я целый день не ел. Только и всего. Не было времени. Давай закроем дверь. Я замерзаю, а у тебя вся одежда вымокла. Подхватишь ещё воспаление лёгких.

Билл закрывает дверь.

— Хорошо. Я выпью с тобой. Тебе тоже не мешало бы выпить. Ты ужасно выглядишь. — Он проходит вглубь дома. — Кухня, кажется, там, да?

Он берёт с полки рулон бумажного полотенца, отрывает кусок и вытирает волосы. Он достаёт из буфета стакан и наливает туда виски из бутылки, стоящей на краю раковины. Затем наполняет стакан Джуита, который стоит на столе. Джуит напуган, однако он всё же спрашивает:

— Почему Лэрри стрелял в Долана?

— Потому что Долан оставляет оружие где попало.

Билл не садится. Он шарит по мокрой одежде в поисках кармана, где лежат его сигареты. Пачка Джуита лежит на столе. Билл вопросительно на неё смотрит, и Джуит кивает.