В страшной боли застыла душа Наратзула от увиденного – в небесах поётся чудесный гимн добра, наверху, там, где свет всё объято ликованием, а в кромешной тьме ныне да пребудет стон вечный.

– Нельзя нарушить свободу разумных, – предвосхищая вопрос Наратзула, сказал Посланник. – Сотворённые по образу Истины, вы сами себе калечите. Вам дан свободный выбор, а вы его используете для своей погибели.

– Неужто я останусь во тьме? – стучится вопрос, и будь у Наратзула голова, её бы разорвало от силы этой мысли. – Неужто всё поздно? Неужто истинный свет не возьмёт меня?

– А ты сам скажи судя по делам своим?

Наратзул умолк. Ему стучится в душу чувство сожаления, за всё то, что он сделал. Всё, подошёл мир к черте ответа, и он не смог сберечь в своей душе свет, сердце своё посвятил делу разрушения. Наратзул уже понял, что был лишь отражением Рождённых Светом, путь к его «идеальному» миру вымазан кровью, обуян желанием властвовать и ведёт прямо в инферно. И как он может даже допустить мысль о том, что достоин той прекрасной страны? Его деяниями Вин стал на шаг ближе к падению. Ох, если он мог плакать, то возрыдал горячими слезами и сейчас он хотел бы этого сильнее всего.

– Предназначение, – проговорил Наратзул. – Я ведь исполнял предназначенное.

В ответ, Посланник лишь простёр руку и явил ему картину странную. На небольшом дворике у неимоверно красивого здания стоит седой старец в чёрной одежде. К нему тихо подходит молодой парень, так же в чёрном стихаре, с ладонью, сжатой в неплотный кулак.

– Старец, – обратился смуглый парниша из Аразеала, – скажи, есть ли в моей руке живая бабочка? – с этим вопросом, и коварная мысль прокралась в его ум – «если скажет, что она мертва – распахну ладонь, и та пусть летит, а если скажет, что жива, сожму кулак и сокрушу её жизнь».

Но старец, посмотрев в глаза юноше с такой любовью, ласково погладил его по щеке и кротко сказал:

– Запомни, всё в твоих руках. Запомни, мальчик мой – и боль, и плачь, и страх – всё зависит от тебя. Всё милый мой в твоих руках. И жизнь тоже.

– Ох, – смутился юнец. – А где взять сил на жизнь? Моя душа как эта бабочка – также слаба.

– Их может дать только Единый. Вся наша жизнь будто сон, не дай её проспать, а будь бдителен и пребывании в общении со Светом. Им же будешь и спасён.

Наратзул, увидев всё, понял. Все предназначения, если нет в них закона любви есть суть праха. Если бы он смог преодолеть всю тьму в себе, то не погибли все те, к кому его сердце «припало». Была бы жива Мариам, Треомар с тысячами жителями не сгинул в небытие, и его мать не испытала чувство шока от содеянного им. И с Вином всё было бы в порядке.

Вот они снова переместились туда, откуда Арантеаль начал путешествие по миру загробья. Наратзул видит, что его тело всё ещё не упало на землю.

– Я не хочу в объятия «высших», – сказал Наратзул. – Лучше вечность в бесчувствии, чем минуту рядом с этими тварями зла. И прошу тебя, упроси Того, чтобы Он послал тех, кто смог бы сломать это колесо циклов, – если бы у Арантеаля была возможность, он бы рухнул в «ноги» Посланника и стал его молить слёзно о просимом.

– Приставлен, чтобы исполнить закон возле меча. Силой, могу тебя переселить в обители меча. Только вот повеление – ты не говоришь о том, что услышал и увидел, ибо это посеет ещё большую смуту.

– Да, – ответил Наратзул, чувствуя, что пребывание в клинке нарушится в момент суда, когда его призовут для воздаяния по делам; но даже перспектива тысячелетнего тягостного и жутко мучительного пребывания в сущности металла для него куда лучше, чем пара секунд в темнице, где его ждут голодные сущности – сеятели зла, не знающие пощады.

К сожалению, для Наратзула открылась истина после смерти. Его участь страшна – века внутри оружия и дай ему шанс всё исправить он бы его использовал. Он всенепременно удержался от убийства Боффора, ушёл бы от Зелары в момент предательства, сжёг все пророчества и бежал бы в эндеральское Дюнное от Треомара, только бы и шанса не допустить того исхода, до которого он довёл, даже если его путь будет лежать по битому стеклу или углю, а тело ломало от боли. Он бы прошёл этот путь… от тьмы к Свету.

Акт

III

Нерим. Дом управы Четвёртой неримской армии.

– Войска под предводительством Флава Велисария и его союзников сокрушили в тяжелейшей битве за Арк корпуса неримской армии, – закончил доклад низкого роста мужчина, на плечи которого ложится тяжёлое тканевое пальто цвета индиго, с геральдическим символом золотой булавы.

Сапфирово-пронзительные глаза звёздника осмотрели собравшихся в небольшом прямоугольном кабинете, а добродушное лицо уставилось на фигуру в конце стола, грозно взирающую на него самого.

– Господин герцог Андреас, – твёрдо заговорил звёздник. – Противник рассеян, Эндерал выстоял, светоч не запущен.

– Хорошо, – махнул рослый мужик с серебром на волосах, и в роскошном порчовом дублете, выпирающем на животе. – Можешь сесть, Ха’Риаким, герцог чуть подтянулся на стуле и забасил. – Одной треклятой проблемой меньше, этот утырок Коарек получил по рылу и отдыхает в эндеральской тюрьме. Теперь можно подумать и о том, что готовится на юге.

– Господин герцог, – поднялся со стула и опёрся на зеркально гладкий стол высокий мужчина. – Мы ведём теневую борьбу против наших же сослуживцев. Но почему мы должны это делать? Из-за какой сволочи мы вынуждены работать с эндеральцами?

– Граф Шиллан, плохо вы учите историю. Я что, зря вас гоняю на политическую подготовку? Она вообще проходит? Покажите потом ваши записи, – фыркнул командир Дома управы, сложив руки на груди. – Ладно. Всё началось потому, что один Великий магистр Святого ордена не смог себя удержать и залез Рождённой светом под подол, – резко выразился Андреас, его лицо отразило неприязнь. – Потом родилась дитятка, настолько капризная, что решила – мир устроен не так как он хочет и принялась его менять.

– Наратзул Арантеаль, – озвучил имя Шиллан.

– Да. Вот эта морда в своё время подняла бунты, подумала, что сможет изменить мир, – герцог печально покачал головой. – Он смог поднять восстание и сверг Рождённых светом. Вместо него пришёл Коарек, и началось безумие в нашей стране – начиная от сумасбродных законов и заканчивая кровавыми казнями непокорных.

– Что ж, – Шиллан кивнул. – Неплохое решение.

– Если бы мы позволили делу Наратзула выиграть, если бы мы позволили его последователю Коареку уничтожить Эндерал, как оплот последнего поклонения Рождённым светом, то весь мир утонул бы в безумии, родившимся от… как там эту неудовлетворённую с высоким либидо звали?

– Ирланда.

– Да. Ладно, вернёмся к делам повседневным. – Герцог обратил лицо к звёзднику. – Что у тебя творится с воротами? Почему там три гоблина, а не три бойца? Они не могут справиться с ручкой от ворот и заградами? – возмутился герцог. – Если дело так дальше пойдёт, пойдут в казармы полы драить. Они у тебя что, спят там?

– Нет, господин герцог, – чеканно ответил Ха’Риаким. – Всё в порядке.

– Смотри у меня, а не то взору нафиг эти ворота с Олессом. Так, господа, – Андреас оглянулся и карие глаза отразили синеву сгущающихся сумерек за окном, – мы порядочно засиделись, пора и в дома. Никого больше не задерживаю.

Шесть воинов встали и пододвинув стулья стали спешно покидать палаты герцога, но один из них – граф Шиллан, облачённый в тёмно-синий камзол, подошёл к нему.

– Судьба этого мира мне неясна, господин Герцог, – с опаской в голосе заговорил Шиллан. – Действия Наратзула Арантеаля разорвали Вимн надвое. Под знаменем безбожия и нового порядка собирается Нерим, аразеальские вольные племена, килейские радикалы и кирийские повстанцы. То, кто выступит за старый порядок? – голос стал бедственнее. – Корона Киры слишком слаба, Коалиция Киле завязла в войне со скаррагами, Аразеальская держава практически уничтожена. Кто сможет восстановить порядок?

– Эндерал.