– А ну стой. Сейчас же вернись обратно и доешь свой удон, – направил грозный взгляд блондин.

– Я не могу доесть, – попытался отбиться Кен.

– Конечно, не можешь. Чтобы доесть что-либо, надо для начала приступить к этому чему-либо. А ты просто глазами обвел еду, – Аято сжал запястья Кена, толкая его назад. Но мальчишка резко отпихнул блондина от себя и вырвался их крепкой хватки.

– Нет! – воскликнул Кен и стремительно убежал на второй этаж.

Входя в свою комнату, мальчишка громко хлопнул дверью. Кен подошел к большому зеркалу на дверце шкафа и вгляделся в своё лицо. Он потрогал свои щёки и опустил глаза вниз. Мальчик перебирал пальцами подол своей рубашки, а затем задрал её вверх. Кен смотрел на отражение своего тела. Он видел выпирающие ребра, грудь, которая вздымалась при дыхании и свой смуглый живот. Кареглазый вспомнил, как видел старших парней в раздевалке. У тех были накаченные, подтянутые тела, солидный пресс и мускулистые руки. Ещё раз взглянув в своё отражение, Кен вздохнул, опечалено поправляя рубашку и, кажется, плюхаясь на кровать, мгновенно погружаясь в сон.

Проснулся Кен, когда уже за окном стемнело. Он медленно открыл глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Странно, но мальчик не помнил, как очутился в кровати, как уснул и, что вообще произошло, только вот голова кружилась и тошнота разрывала пересохшее горло. В комнате было темно, а окно нараспашку открыто. Кареглазый вдохнул порыв свежего ветра, но, внезапно, в комнату просочился свет. Обернувшись, Кен увидел входящего в спальню Аято. Тот, заметив очнувшегося Судзуки, рванул вперёд, запрыгивая на кровать и устраиваясь на ногах младшего.

– Очнулся. Живой? – сказал Аято, на что Кен в ответ недоумённо закивал головой. – Это хорошо, что ты очнулся.

– Аято, а что произошло?

Светловолосый хмуро оглядел Кена, отвечая:

– Я в комнату за тобой пошёл, поесть тебе принести решил, захожу, а ты на полу лежишь без сознания, – Кен удивлённо вылупил глаза. – Это хорошо ещё, что башкой не треснулся, – прошептал Аято. Вдруг он со всей силой стукнул Кена по плечу, начиная злостно дубасить младшего и безостановочно тараторить. – А если бы ударился, то что тогда, а? Ты хоть понимаешь, что ты умереть мог, а я тебе говорил, чтобы ты пообедал, придурок, Кен, ты придурок, придурок, слышишь?

Кен стыдливо понурил свою голову и тихо, почти полушепотом отозвался:

– Я уродлив, – горько усмехнулся кареглазый.

Аято вмиг перестал истерить и растерянно убрал руки с груди Кена.

– Что за бред? С чего ты это взял?

Аято знал. Знал, отчего у Кена в голове подобные мысли. Вопрос вырвался как-то невольно, словно блондин переспрашивал его у самого себя. Впрочем, Кен был готов ответить, кареглазый почувствовал, что может доверить абсолютно всё человеку, сидящему напротив него. И младший заговорил. Он начал издалека, припоминая Аято, как месяц назад рюкзак кареглазого измазали растопленным шоколадом, а на рубашке написали «Сахарная девчонка». Рассказал, что это была не единственная надпись, и рассказал, как неоднократно сравнивал себя с парнями из старших классов. Кен извинился перед блондином за то, что доставил ему столько проблем своими головными болями и на пару секунд умолк. Младший отвел свои глаза в сторону и продолжил:

– Прости, прости меня, пожалуйста, за то, что так получилось, извини за всё. Если ты больше не хочешь со мной возиться, то всё хорошо, я пойму, – голос мальчишки начал подрагивать. – У меня слишком много проблем, а тебе… Тебе непременно счастливым быть надо. И если ты решишь разорвать со мной дружбу, то пусть даже так, ты только не злись и не обижайся на меня.

Дослушав Кена, Аято устало прикрыл веки. Он крепко сжал бежевое одеяло, но в ту же секунду ослабил хватку. Светловолосый раскрыл свои тревожные глаза и неспешно слез с кровати. Он нагнулся, присев на пол, и начал что-то доставать из-под кровати. Это был поднос с сэндвичами. Аято поставил его на ноги Кена, а сам залез на постель с другой стороны.

Сердце кареглазого начало беспокойно стучать. Он смотрел на еду, которую хотел съесть, но не мог. Он не мог сделать это. Словно невидимая стена встряла между мальчишкой и подносом. Как же беспомощно ощутил себя Кен в этот момент. Но тут, к подносу потянулась бледная рука Аято. Парнишка схватил сэндвич и откусил его треть. А затем протянул оставшуюся часть Кену. Сэндвич уже касался сомкнутых губ младшего, когда блондин строго процедил:

– Ешь.

Неуверенно вздохнув и зажмурив свои глаза, Кен откусил небольшой кусочек. Губы мальчишки растянулись в улыбке, а сам он отобрал у Аято весь сэндвич, торопливо доедая его. Хлеб крошился на одежду и постельное бельё, но спустя пять минут, проведённых в абсолютной тишине, не считая шума с первого этажа и довольно причмокивающего Кена, поднос опустел.

– И всё-таки я был прав, – улыбнулся кареглазый мальчишка.

Аято недоумённо уставился на Кена. А тот ещё сильнее заулыбался, опустив голову вниз, дабы скрыть розовеющие щёки.

– Ты и впрямь самый добрый человек из всех, кого я знаю, – Кен ткнул пальцем в грудь Аято, а затем широко раскинул руки в стороны. – А я много кого знаю.

– Очевидно, с собой ты не знаком, – отшутился Аято, издав неловкий смешок в конце. А Кен сдвинул брови к переносице и поднял свои бездонные глаза вверх, устремляя взгляд прямо на блондина. – Прости, просто если ты считаешь меня самым добрым, это значит, что ты, Судзуки, непременно должен быть самым злым человеком во всей вселенной.

– Это ещё почему? – сквозь улыбку спросил кареглазый.

– Потому что, если в мире и есть добрые люди, то я бы скорее отнёс тебя к ним, но точно не себя.

– Но ты сам всегда очень добр и терпелив со мной, – уверенно стоял на своём Кен.

– С тобой, да и только, – перебил друга блондин. – А вот ты…(Аято взглянул в глаза Кена, положив ладони на его плечи). Ты со всеми такой, Судзуки. У тебя сердце тёплое, словно из веток сплетено, оно долго горит у тебя, знаешь ли, наверное, целую вечность. Завидую я тебе. Ты даже понятия не имеешь, как сильно я бы хотел иметь крошечную долю того, что есть в тебе.

Кен недопонял слова друга, но тёплое чувство внутри разлилось по всему телу. От этого стало так приятно и радостно, что мальчик не удержался и, раскинув руки, накинулся на Аято с объятьями. От такой неожиданности тело блондина сковалось, он не знал, что делать. Из-за этого ему стало неспокойно и как-то неловко. Кен почувствовал смущение старшего и оторвался от Аято, неуклюже почесав затылок. Кареглазый мальчишка повернул голову в сторону книжных полок, когда хитрая ухмылка еле заметно проскользнула на его лице.

Быстро подойдя к шкафу, Кен внимательно осмотрел полки, после чего вытащил небольшую по размерам книгу с синей обложкой. Когда он обернулся, перед его глазами встала неожиданная картина: на кровати шалашиком было приподнято одеяло, а под ним сидел Аято, держа включенный фонарик в руках. Свет от него исходил приглушенный, но тёплый и уютный. Улыбнувшись увиденному, Кен мигом запрыгнул в «шалашик», полностью накрывая их с Аято одеялом. Устроившись как можно удобнее, блондин лёг на бок, когда второй мальчишка раскрыл свою книгу, приступая к тихому чтению.

– Где-то в далёкой стране жил маленький мальчик. Худой, но до безумия привлекательный ребёнок. Но это был вовсе не простой малыш. Сын Венеры и Марса, маленький принц был вынужден всё своё детство проводить на одиноком островке, где лишь маяк шептался со звёздами по ночам, а ветер завывал свои мелодии с моря…

Слушая такой медовый голос кареглазого, Аято не заметил, как провалился в сон. Но Кен увидел и то, как Аято уснул, и ту улыбку, появившуюся на тонких губах блондина. Внутри от этой улыбки бабочки станцевали вальс, но внезапно они испарились, а Кен, потянувшись к лицу Аято, что бы прикоснуться к молочной коже старшего, резко одёрнул руку. Вдруг по щеке Кена скатилась слезинка. Затем ещё одна, а потом другая. Кареглазый был не в силах остановить этот внезапный порыв эмоций. Вот же глупость, подумал Кен, заплакать от счастья. Только вот слёзы никогда не могут быть от счастья. И мальчик был в этом строго убеждён. Ведь плачем мы лишь тогда, когда нам очень больно, или же, когда нам настолько хорошо, что страх потерять это хорошее убивает изнутри, душит, изводит, доводя до истерики.