Терпению и долголетию моих родителей, светлой памяти Алексея Шмакова и Зинаиды Беспалой, беззаветной преданности Лены Майстренко, лучшим дням Маши Америковой, и бесконечности Lee Kater посвящается

Я читала «Теологику», и было невозможно победить ощущение, что делаю это много сотен лет. С удовольствием поделюсь секретом действия подобного колдовства.

С начала чтения проходят минуты и начинает навязчиво казаться, что влюблён в эту книгу как в красавца-любовника, убитого шпагой в поединке, или как в голубоглазую ведьму, бессовестно преданную огню аутодафе – музыка, что плавает поверх слогов, откровенно гипнотизирует.

Как забудешь о гипнозе, месяц не откроешь этих стихов, так заскучаешь по гротескным сюжетам словно по родным берегам в мучительной разлуке, захочется броситься к парусам и повернуть корабль на верный курс – опять читать сборник с середины, на рандомном произведении.

Дальше больше, вспоминаешь о героях строк непозволительно часто, как монах по сотне раз на дню вспоминает о молитве – возвращаешься к книге снова и снова, с жадностью припадаешь к рифмам, пьешь вязкую но живую влагу смыслов страдальцем-путником южноафриканской пустыни. Иногда этот напиток жжет горло огнем, иногда дурманит холодом – колючками аллегорий бросит в жар и зальет щеки багрянцем. Зелье метафор расцелует рассудок северным ветром до жути крепко, тогда наяву приходится вжимать голову в плечи и растирать холодные ладони. Даже в африканских пустынях случается зима, пусть даже метафизическая.

Потом каждый вечер привыкнешь искать по оглавлению любимое стихотворение, шептать открытому окну причудливые строки, но перед отходом ко сну каждый раз главное не забыть закрыть томик Бернса на крепкий засов. Ведь страшно.

Только забудешь закрыть, той же ночью во сне по дорогам подсознания пройдут люди-произведения. Один проплетется в рубище или в саване, другой торжественно проплывет в королевской парче, третий – мёртвый воин с кровью на ранах, взмолится о мести. За ними ковыляет нимфа – злодейка тычет пальцем и хохочет над человеческими страхами. Эти образы будут смотреть в упор – «стих-жрец», «стих-зеркало», «стих-я», «стих-он». Останется вопросом кто же на самом деле породил эти привидения слов, возможно это человек или бесплотное существо, возможно что тысяча таких существ. Неясно почему стихи, что прочитал и запомнил, столько знают о земных душах. Зачем неумолимые глаза смотрят сквозь нашу память и мечты? Отвращения или приюта ищут внутри каждого странные ночные пришельцы? Наши риторические вопросы, полные скорби и восхищения, останутся без ответов.

В скором времени, когда проживешь сплетения ночных видений, познакомишься с каждым и подружишься с некоторыми, наутро с мимолётной улыбкой на лице будешь просыпаться и терпеливо ждать рождения нового читателя книги, который с первых произведений не отвяжется от ощущения, что читал «Теологику» много сотен лет.

Элен Сарнавская

Турция, Анталья, осень 2021 года

Свой наряд надела

Белая Принцесса,

И заря сгорела

Под покровом леса.

Где свободны крылья

Счастья и забвенья,

Мы покроем пылью

Фразы провидения.

Взмоем над мирами,

Долетим до неба,

Посидим с богами

И накормим хлебом.

Страха мы не знаем

Перед божествами,

Почему ж летаем

Горем над кострами?

Почему сковали

Нас оковы неба?

Чем околдовала

Пресвятая Дева?

Свой наряд надела

Белая Принцесса.

Там заря сгорела.

Там, в покровах леса.

Сочи, 28-31.03.95 года

Завоевали небо тучи,

Завоевала тьма леса.

В кого такой я невезучий?

Печальны в зеркале глаза,

И жрет зима остатки рая,

И плачет снег на волосах,

Ревниво корчась, плавно тая,

Смеются льдинки на устах.

Стоишь одна во мраке ночи,

Вплетая в волосы обман -

Чего хотела? Чего хочешь?

Идет по небу караван,

Стянула обручи лоза,

В уме лежат мечтания кучей,

Печальны в зеркале глаза.

В кого такой я невезучий?

Задач решение знаешь ты?

Молчит твой глас, глаза смеются,

Зачем в уме тогда мечты

Страдают, стонут, плачут, бьются?

Ты знаешь сотни разных слов,

Ты веришь в тонны глупых сказок,

И много рыцари голов

Сложили из-за черных глазок.

Иди ты к черту! Сон не мучай!

Течет в душе моей слеза.

За что такой я невезучий?

И чьи там, в зеркале, глаза?!

Сочи, 08.02.95 года

В старом доме нет дверей,

Окон тоже нет.

Дом не слышал звук людей

Вечность долгих лет.

Дом похож на саркофаг

С дырами для глаз.

Шпиль стоит, на шпиле флаг,

В нем огонь погас.

Стены дома холодны,

Мертвенен бетон —

Спрятал он стихов цветы

И предсмертный стон.

Бродит в доме злая тень,

Падая на пол.

В дыры смотрит новый день,

Видит стул и стол.

Видит тень и стоны те,

Что украл бетон,

А на каменной плите

От цветка бутон.

Старый, высохший бутон

Умер что давно,

Но его прозрачный звон

Слышен все равно.

Тень смеется и поет

Песни лет былых,

По ночам к себе зовет

Стариков седых.

Старики садятся в ряд

У плиты на пол,

Речи моря говорят,

Вглядываясь в дол.

Пляшет вальсы тень, кружит

Между бледных стен,

Как молитву все твердит:

"Нужно взять их в плен!"

Смертью пахнет в доме том

Вечность долгих лет.

Там увидим, как мой дом

Гложет юный свет.

Там сойдется ночь крестом

Тихо, не спеша.

Не могу разрушить дом,

Он – моя душа.

Сочи, 08.03.95 года

Мокрые парка аллеи

Жаждут моих сапог.

Юности архиереи

Пьют белоснежный сок.

Смех и глаза антилопы

В чарах могучих ундин —

Тайны и святы тропы

Где я брожу один.

Полнится мозг бездумьем,

Плавает плавно мак —

Я над великим раздумьем

Сильный и смелый маг.

Полный мечты и уменья

Гордый палач пучин —

Реки текут забвенья

Где брожу один.

Только свобода до неба

Даст мне испить пустоты,