«Интересно, почему здесь такая слабая охрана? – подумала Ева, предъявив паспорт на пропускном пункте единственному человеку в форме. – Ах да, периметр безопасности…»

Конечно, здесь тоже использовали то, что так хорошо работало в Париже. «Приоритетные» (читай: криминальные) районы на севере французской столицы пять лет назад заключили в специальный периметр безопасности, пересечь который вне пропускных пунктов не представлялось возможным: заграждение было оснащено новейшей высокоэффективной технической системой. Это защищало жителей центра от экстремистов, постоянно совершавших налёты на благополучных сограждан. Злопыхатели тут же окрестили эту конструкцию Парижской стеной, в память о Берлинской, существовавшей в годы холодной войны.

Оказавшись в полном одиночестве на совершенно безлюдной территории, да ещё под неприятно моросящим дождём, Ева немного растерялась. Хорошо, что она догадалась надеть шапку: было совсем не жарко! Человек, который должен её встретить, ещё не пришёл. Стоит ли звонить самой? Наверное, пока не нужно…

Девушка хорошо видела импозантное сероватое главное здание со шпилем, увенчанным красной звездой: спутать его с чем-либо было невозможно. Кругом возвышались похожие по стилю невысокие корпуса, окружённые убранными в осенние цвета деревьями. Навигатор на её коммуникаторе не включался – по-видимому, здесь специально глушили сигнал. Жаль, сориентироваться самой не удастся!

В этот момент Ева увидела приближающийся силуэт: коренастый мужчина с большим синим зонтом быстро шагал по направлению к ней. Всё ближе, ближе…

– Простите, вы – Ева? – осведомился человек с зонтом, остановившись в нескольких метрах от неё, как будто не решаясь подойти ближе.

– Да, – решительно сказала она и шагнула вперёд.

Всё в одежде незнакомца казалось довольно заурядным: свободная серая куртка старого фасона, словно с чужого плеча, шерстяной шарф, перчатки. Шапки на нём не было, и Ева сразу отметила нечто необычное для мужчины из России: вьющиеся волосы до плеч – причёска, которая ему очень шла. Светлые глаза, тёмно-русые волосы, широкое, довольно открытое лицо – пожалуй, очень русское. Да, определённо русское!

Ева сомневалась, нужно ли здороваться за руку. Она знала, что в России по-прежнему использовали такой тип приветствия, однако делать это под дождём казалось глупым.

– Меня зовут Ева Берже. А вы…

– Я – Левин. Ренат Левин, – представился он, казалось, без особого энтузиазма. – Вы не слишком долго ждали? Меня отвлекли на охране. Может быть, возьмёте зонт?

Отказавшись, Ева последовала за новым знакомым.

Несмотря на непогоду, суровая красота зданий и классическая организация пространства показались ей чем-то знакомым. Пожалуй, слегка напоминает Париж – как если бы их столицу растянули в пространстве на половину региона Иль-де-Франс.

Миновав корпус физического факультета (это было единственное пояснение, которое Ева получила по пути), они молча добрались до входа в главное здание.

Казалось, этот русский вообще старался не смотреть на неё. Своеобразный тип! А ведь он довольно молодой, наверное, тридцать с небольшим…

– Я могу снимать – то есть фотографировать? – спросила Ева, оказавшись на уже знакомой ей по Инфосети широкой монументальной лестнице.

– Конечно. Но внутри есть некоторые ограничения. Впрочем, это больше касается архивных данных… Ведь вы хотели посмотреть чертежи, старые снимки?

– Да, очень хотела бы! – подтвердила Ева. – Но особенно хочу максимально изучить само здание, изнутри.

– Ясно… – обречённо произнёс Ренат. – Учтите, у нас на это будет не больше часа… К сожалению, я занят, – добавил он поспешно, чувствуя свою невежливость и полное неумение общаться с иностранцами, а уж тем более с иностранками.

– О, я постараюсь всё делать быстро, – заверила Ева и, миновав очередной пункт досмотра, последовала за своим немногословным экскурсоводом.

Ренату всё меньше нравилось порученное ему мидовское задание: он ощущал себя крайне неуютно из-за присутствия этой худой мрачноватой девушки, постоянно буравящей его своими странными тёмно-карими глазами. Он сам не знал, в чём было дело: то ли в её едва уловимом французском акценте, то ли в особенном, каком-то закрытом выражении лица, то ли в том, что он уже много лет избегал женщин – не потому, что имел другие пристрастия, а просто потому, что так казалось проще и спокойнее… Как бы там ни было, Левин мечтал отделаться от неё как можно скорее.

– Вот это когда-то называлось «шайбой», – сказал Ренат, когда они оказались в знаменитом круглом фойе на первом этаже.

– Шайба… – с сомнением повторила Ева. – Это как в хоккее, правильно? Хорошо, что здесь включили свет.

– Да уж, включили – и хорошо… – немного невпопад отозвался он.

Договориться с немногочисленной технической группой обслуживания здания оказалось непросто: они и сейчас не до конца понимали, что вообще Левин и его команда делают в этом подлежащем реставрации гиганте.

– Хотите посмотреть актовый зал? – спросил Ренат, когда они поднялись по широкой мраморной лестнице и остановились перед скульптурой Менделеева.

Конечно, Ева очень хотела туда попасть!

***

Отторжение и ненависть – именно это ожидала почувствовать Ева, оказавшись в святая святых МГУ – импозантном актовом зале.

Тоталитаризм, репрессии, насильственная коллективизация, бесчеловечная индустриализация – всё это, тщательно изученное ещё в швейцарской школе, не могло не вызывать у неё отвращения. Штудируя исторические книги и онлайн-курсы, Ева навсегда впитала отвращение к советскому тоталитаризму как к самому ужасному проявлению несвободы. Вопрос, который давно её мучил, – как и почему это продолжалось столько лет, а миллионы граждан безропотно сносили идеологические издевательства? Учитывая высокий уровень образования в СССР, достижения технической мысли, ядерную программу, богатую культурную жизнь!

Стоящий перед ней человек, такой неприветливый и избегающий её взгляда, тоже казался ей одним из тех людей – исследователей, продолжавших дело зашоренных советских бедолаг.

Да ведь даже Анастасья не понимает всего ужаса российской истории! Как она может жить в этой стране? И ещё требовать, чтобы она, Ева, сюда переехала?! Да лучше умереть от рук зачинщиков французской интифады, чем оказаться в этой клетке!..

Однако, стоя вместе c Ренатом посреди гигантского, ярко освещённого актового зала, своим мощным великолепием способного затмить Версаль и Гран-Пале, Ева испытывала противоречивые чувства. Это было по-своему красиво! Очень красиво!

Она могла бы долго любоваться белым потолком с падугами и розетками, массивными латунными люстрами с молочно-белыми рожками, колоннами, роскошная лепнина которых превосходила все греческие ордера. Настоящий шедевр советского ампира – не зря об этом месте говорили именно так!

– А что это там – мозаика? – Ева указала на массивное, во всю стену, цветное панно за президиумом.

– Да, совершенно верно. Уникальное мозаичное панно. Автор, кажется, Павел Корин. Давайте подойдём поближе… Надо попросить, чтобы включили дополнительное освещение… Сейчас позвоню!

– Какие мощные флаги! – заметила Ева, не преминув заснять всё на свою мини-фотостанцию.

– Знамёна победы, – пояснил Ренат. – Знамёна победы СССР во Второй мировой войне. У нас, как вы знаете, это Великая Отечественная.

– Да-да. У вас – да… – протянула Ева.

– Знаете, я очень хотел бы, чтобы появилась наша, русская, виртуальная вселенная, посвящённая Второй мировой, – неожиданно для самого себя добавил Ренат, которого задел её пренебрежительный тон. – Есть «Пёрл-Харбор», но вы же понимаете, это не то… Обязательно нужно сделать «Сталинградскую битву». Это моя личная мечта!

– Да, но ведь Вторая мировая – прежде всего столкновение двух бесчеловечных режимов! – с авторитетным видом заявила Ева, но тут же осеклась. – Да, я знаю, здесь на это смотрят иначе! – поспешила добавить она: как-никак, обижать этого типа не следовало.