— Зачем тогда ты говоришь со мной? Похоже, ты уже все решила.
Хелен опустила прохладную мягкую ладонь на руку Мелиссы.
— Я хотела узнать, не хочешь ли ты со мной. Ты выглядишь утомленно, выгорела, Мелли. Может, дома тебе будет лучше.
Она покачала головой.
— Тут теперь мой дом, Хелен. На планете ничего для меня нет.
— Но как же…
— Никого нет, Хелен.
Хелен доела батончики и встала, понесла поднос к стойке.
— Если передумаешь, я буду тут еще несколько дней, пока оформляю документы.
Мелисса заставила себя улыбнуться.
— Я буду в порядке. Спасибо за предложение.
Позже за столом, заканчивая документы с прошлой смены, Мелисса подумала о коллеге. Они общались, но Мелиссу не интересовала дружба. Она даже не была уверена, как Хелен провела другую половину дня, это не было работой Мелиссы.
Она взглянула на куб Хелен с проекциями ее детей и внуков. Роммель занимал большое пространство на стене, его загорелое лицо расплылось в широкозубой улыбке. В Стоматологии были люди, которые могли убить за эти зубы. Она оглянулась на свой собственный куб, на мигающий синий свет на ее консоли, сигнализирующий о прибытии тела, и вздохнула, готовясь к работе.
Перчатки, маска для лица, синяя униформа: Мелисса надела их, как вторую кожу, тихо ожидая, пока медработники принесут тело для подготовки. Два медбрата вкатили тело, подняли его с каталки на металлический стол, кивнули ей и покинули комнату. Мелисса подвинула к себе яркую галогеновую лампу, осматривая тело.
Мужчина, за пятьдесят, слегка ненормальная припухлость в районе живота — может быть, рак желудка? Хотя они в значительной степени искоренили мутацию у более молодых граждан, пожилые люди, особенно первое поколение, перемещенное с Филиппин в эту колонию, были не столь восприимчивы к генной терапии, введенной онкологами хосписа. Мелисса взглянула на карту, сопровождавшее тело. Мануэль Ко. Имя казалось знакомым, но, опять же, она предположила, что мужчины определенного возраста были частью того же корабля, на котором она прибыла в колонию.
Работа была утомительной, но знакомой. Плоть легко отделялась, позволяя ей читать тело, как тонкие страницы из старой книги, как бумажные, которые она видела только за стеклом в музеях. Она подумала, будет ли материал ощущаться так под ее прикосновением: эластичным и гладким. Она читала о его детских болезнях и незначительных раздражениях, об удалении желчного пузыря, слегка обесцвеченной печени (Алкоголь? Лекарства?), Сердце все еще было плотным, с переплетенными мышцами и венами, которые удерживали его на месте. Мелисса молча работала над телом, ее единственной музыкой было царапанье лезвия по коже, по кости.
Глаза были мутными, радужка стала светло-коричневой. Она вырвала их, как цветы, из глазниц и погрузила в жидкость. Щелкая переключателями машины, она слушала знакомый гул нейровизуальных проводников, извлекающих изображения из бледных сфер, плавающих в жидкости. Ожидая, пока машина начнет проецировать изображения на стену напротив нее, она приступила к методической задаче распределения органов тела по контейнерам для доставки. Когда тело опустело, она начала зашивать оставшуюся кожу.
Ее стежки были узкими, аккуратные линии подчеркивали плоть мертвых. В конце концов, ее мать была швеей и хорошо ее учила.
Маленькая печь в задней части лаборатории была закрыта, и только Мелисса и Хелен знали коды, которые менялись каждые двадцать четыре часа. Когда тело господина Ко было готово к утилизации, она сняла перчатки и ввела последовательность действий по активации печи. Чистой энергии, полученной от мертвого тела, было достаточно для питания многих машин «Природных ресурсов», включая нейровизуальные проводники. Мелисса решила, что в этом есть какая-то поэзия, но она никогда не любила литературу.
Погружая тело в печь, она на миг задалась вопросом, каково это — проскользнуть через это отверстие, сползти в недра планеты и остаться там, укрывшись во тьме и тепле.
Она уловила звук, что машина наконец-то извлекла необходимые изображения и теперь объединяла их в повествование. Мелисса так и не поняла, как технология определяла единство, но, тем не менее, она была довольна тем, что она была не так уж необходима для создания видео НР. Все, что ей нужно было сделать, это убедиться, что все работает идеально.
Она увидела изображение, спроецированное на стену. Волосы на ее шее встали дыбом.
На экране по кругу показывалось изображение молодой женщины с бронзовой кожей и темными волосами, одетой в платье цвета солнца и улыбающейся Мануэлю, она протянула руку, как будто приглашала его в свой мир. Небо было ослепительно-голубым. Она никогда не видела такого синего на Марсе.
Мелисса смотрела на себя: когда она была матерью, когда она была женой.
Она одной из первых ответила на сцену. Великая Дрожь тогда была не такой сильной: гул земли, дрожащий пол, бушующее море. Но цифры на шкале Рихтера стали расти, и города начали рушиться. Манила была одним из самых страшных мест, пострадавших от землетрясений, сдвигов под растущим городом. Многоквартирные дома, забытые или проигнорированные властями города и оставленные на неустойчивых основаниях, немедленно рухнули, похоронив сотни беднейших жителей города под деревом, бетоном и мусором.
Мелли работала три дня, прерываясь лишь на минуту. Маленькая, она постоянно вклинивалась между кусками дерева или ржавой стали, пытаясь спасти человека. Выжившие выбирались, в крови и синяках, их кожа была в грязи, слезы лились по щекам от вида неба. Шаткие кареты скорой помощи скрипели на главных магистралях города. Вся улица Эпифанио-де-лос-Сантос-авеню, самая длинная дорога, проходящая через город, была закрыта для движения, по суше и воздуху. Дорожки быстро расчистили, чтобы доставить раненых в ближайшие государственные больницы.
Конечно, как только пыль улеглась, у Мелли был день, чтобы собраться с силами, прежде чем вернуться к работе в больнице Святого Михаила и Марии, где уже не хватало места для всех пациентов. В новостных лентах говорилось, что тысячи, десятки тысяч погибли или пропали без вести. Ее муж Мануэль тоже взял выходной и ждал ее дома.
Он обнял ее и сказал, что все было хорошо, пока она глубоко дышала, позволяя телу содрогаться. Когда Бенни, которому только исполнилось десять, прибыл домой из школы, он обнял ее. Он сказал ей, что станет инженером, когда вырастет, чтобы создавать дома для людей, которые не будут падать на них во время землетрясения. Мелли крепко сжала его.
Когда она вернулась к работе, она попросила переместить ее в Давао, где она выросла. Она была уверена, что здания там были безопаснее — все говорили, что в Давао не было землетрясений, и она верила им. Она слышала о землетрясениях, о том, как город устроен так, чтобы быстро и спокойно реагировать на любую чрезвычайную ситуацию. Она знала, что там ее семья будет в безопасности.
Конечно, она ошибалась.
Бенни было одиннадцать, когда это началось: красная сыпь покрыла его кожу, словно ожог. Он вернулся с поездки с одноклассниками, пожаловался на насекомых и постоянную лихорадку. Она перепробовала все: охлаждающие ванны, каламин, противовоспалительные мази и кремы, которые его кожа впитывала, но это почти не избавляло от боли. Он плакал, ногти царапали тело, оставляя порезы. Через неделю он почти не мог двигаться, его кожа постоянно опухала.
— Нужно доставить его в больницу, — сказал Мануэль. Но она не хотела, чтобы ее сын видел, что она делала на работе, пугать его. Она думала, что это была ветрянка. Семь-двенадцать дней, она знала литературу. У него были все прививки. Он будет в порядке.
Но после тринадцати дней Бенни постоянно было больно, и приходилось сдерживать его руки и ноги, чтобы он не вредил себе. Его простыни уже были в крови, он чесался так, что сдирал кожу. Мелли бросила взгляд на своего сына, завернула его в толстое одеяло, чтобы защитить его от внешнего мира, и взяла к себе на работу. Туда и обратно. Поездка будет быстрой, даже не на день.
