Со всей ответственностью могу заявить -- побитие мирового рекорда, это вам не баран чихнул. Спорт вообще дело серьезное, тут и физическая предрасположенность в теле должна быть, и тренировки опять же. Но самое главное -- цель. Спору нет, за медаль или за какой-нибудь кубок можно и гирю тяжеленную поднять, и прыгнуть, и пробежать. Кстати сказать, с одним моим приятелем, а именно с Мишей Костинским, тоже вышел случай, чуть было не побил он рекорд того американца, что пробежал по-марафонски меньше, чем за три часа. И побил бы он того чемпиона, не сомневайтесь, причем не за награды, а из моральных устремлений, так сказать, из соображения сбережения брака и дамской чести. Чуть-чуть не получилось, подвели Мишу его же собственная рассудительность и умственный подход.

   Дело было у нас, в Игнатьевске, вернее, по пути от Игнатьевского вокзала до железнодорожной станции Лопухи. Замечу, что такие географические подробности очень важны для сути рассказа, ибо от Игнатьевска до Лопухов будет аккурат сорок верст - я справлялся на этот счет у Бориса Ермолаевича, нашего землемера. Это классическое расстояние Миша Костинский... Нет, историю следует рассказать по порядку и с самого начала.

   В свое время, по чести говоря, не такое далекое, Миша учился в гимназии, в старших классах которой математику ему преподавал Сергей Алексеевич Вежин. Сергей Алексеевич и сейчас в нашем городке почитается за франта, а тогда, только закончив университет, он приехал к нам из Москвы и свел с ума всех дам и девиц покроем своих пиджаков. Об охоте на столь заметного кавалера и жениха рассказывать не стану, дело прошлое. Однако, если принять во внимание тот факт, что женился Сергей Алексеевич на своей к тому времени уже бывшей ученице, Оленьке Ломакиной, а не на... Нет-нет, не стоит здесь говорить о прочих претендентках, лучше благопристойно не будем удаляться от наших молодоженов, то есть вернемся к ним, но уже ровно через десять лет.

   - Миша, дорогой, я по гроб жизни буду вам обязан!

   - Да что вы, Сергей Алексеевич, мне не сложно, посижу я с вашей собакой, завтра у меня все равно выходной. Только она...

   - Что вы, что вы! - Сергей Алексеевич замотал головой, отчего его модная летняя шляпа слегка съехала ему на затылок. - Вы же бывали у нас в доме, Берта вас знает. А ветеринар сказал, что никак нельзя допустить, чтобы собака сорвала повязку и принялась зализывать швы. Знал бы заранее... Но вот не подумал и Стешу, нашу работницу, еще вчера до понедельника отпустил в деревню к родне.

   - Не переживайте, посижу я с Бертой. Книжка у вас какая-нибудь найдется? Только чтобы без формул.

   - Вы, Миша, все такой же шутник и к тому же человек поэтического склада ума. Найдется. Диккенс вам подойдет? Не нравится? Тогда у Оленьки целых две полки романов о чувствах и таком прочем.

   Мишу его бывший учитель буквально за рукав поймал у парикмахерского заведения Осипа Загельсона. Математикам, даже самым порядочным, всегда присущ некоторый расчет. И всегда этот расчет абсолютно точен. Сергей Алексеевич знал, что отказано ему не будет: ни ему, ни его жене Оленьке, на которую гимназист Миша Костинский когда-то заглядывался и вздыхал самым нешуточным образом. Допустить отказ было никак нельзя. Десять лет семейной жизни -- это в некотором смысле событие достойное... Сергей Алексеевич рассудил, что такое событие достойно поездки с обожаемой супругой в Первопрестольную с посещением премьеры в театре, ужина в дорогом ресторане и волшебной ночи в роскошном номере "Гранд-отеля". Ничто не должно было помешать его планам, но Берта...

   Английский спаниель, умница, любимица семьи и защитница очага пострадала из-за своей охотничьей натуры. Всем известно, что утки -- законный трофей всякого уважающего себя спаниеля. Да, гуляли утки по соседскому двору, но от этого они не переставали быть утками. Возможно, все бы и обошлось, но соседская Чапа, дворняга с бульдожьими статями, приняла охотничью вылазку спаниеля за личное оскорбление и порвала своими клыками лохматый бок Берты. Теперь этот бок был острижен, зашит, измазан йодом, а поверх свидетельства поражения унизительно белела повязка из марли.

   Собаку невозможно было оставить без присмотра, кто-то должен был проследить, чтобы выздоравливающая охотница ни в коем случае самовольно эту повязку не сняла.

   Оленька в мыслях уже попрощалась с грандиозными планами на праздничный вечер. Но Сергей Алексеевич не мог себе такого позволить. Его острый глаз заприметил на улице Мишу Костинского, а находчивость и учительский авторитет окончательно решили дело.

   Домик Сергея Алексеевича, скромный, но такой же элегантный, как его хозяин, утопал в душистой зелени лип. Из приоткрытого окна с уставленным геранями подоконником доносились граммофонные страдания бедолаги-Канио из "Паяцев". Иголка совсем старая - отметил про себя наблюдательный Миша, уловив посторонний треск в теноре Компаньолы.

   - Проходите, Миша, проходите, - приговаривал Сергей Алексеевич, поворачивая ключ в замочной скважине, а затем распахивая дверь. - Прошу вас, прошу.

   Миша сделал шаг в прихожую, уступая уговорам хозяина, пропускающего гостя вперед. Сделал шаг и замер.

   Замереть Мишу заставила картинка запечатлившаяся в его сознании. Из темной прихожей, как из темноты под пологом фотографического аппарата он будто бы через линзу объектива смотрел на свет в просторной комнате. Там, в кадре, птицей взметнулась встревоженная сквозняком белая оконная занавеска, отразившись в чем-то темном и лаково-блестящем. Оленька в кремовом кимоно, расшитом алыми розами, оторванная от какого-то своего занятия, подняла лицо и взглянула на Мишу. Растерянность и даже испуг в ее глазах заставил гостя отшатнуться, и будь он прежним гимназистом, то в тот же миг в панике сбежал бы из дома Вежиных. Быть может, он сбежал бы и теперь, но со спины Миша услышал покашливание Сергея Алексеевича, вошедшего следом, а перед ним свет в дверном проеме вдруг померк, и они с хозяином дома оказались вдвоем в тесной темноте прихожей. Это Оленька молнией метнулась к дверям в зал и с грохотом их захлопнула. Канио умолк.

   - К-хе, - подтвердил неловкость ситуации Сергей Алексеевич.

   Теперь в голове у Мишы стала проявляться в подробностях вся увиденная им картина: испуг на Оленькином лице, тот отблеск на чем-то темном, выпуклом. Остальная обстановка представлялась совершенно обычной: цветы на подоконнике, туалетный столик на чугунных ножках, большое зеркало на стене, стол, стулья, и брюки... мужские летние брюки светло-серого оттенка, они висели на спинке стула. Еще какие-то мелочи на столе. Миша будто бы поправил объектив, наводя резкость. На лишенном скатерти столе стоял графин с водой, но его хрустальное сверкание было совсем иным, не тем, что блеснуло и врезалось в память. Рядом на салфетке лежало яблоко, а за пределами белого накрахмаленного прямоугольника вытянулся остро отточенный карандаш, и еще тут была такая цилиндрическая штука... Металлическая блестящая штука явно технического свойства, по форме и размеру ее можно было бы сравнить с пробкой от шампанского, разве что пробка, пожалуй, будет вдвое длиннее. Наверное, так мог выглядеть барабан для кукольного револьвера, если бы кто-то додумался снабжать тряпичных Зин и Маш смертоносным оружием. Миша, будучи человеком образованным, всячески приветствовал технический прогресс, но, увы, совсем в нем не разбирался. Молодой человек вспомнил о граммофоне, может быть, эта "половинка от пробки" служит для чего-то такого внутри этой музыкальной машины? Сравнение с пробкой потянуло за какую-то мысленную ниточку, и Миша подумал, что белая занавеска могла отразиться в темном стекле пузатой бутылки шампанского... При этой мысли его озарил свет, это рукой Оленьки двери снова распахнулись, и мужчинам было позволено войти в залу. Брюк на стуле не было. Не было нигде и бутылки, той, в которой могла отразиться взметнувшаяся занавеска. Берта, перебинтованная поперек себя, подняла голову со своего коврика и неодобрительно зарычала на визитера, потом увидала хозяина и приветственно вильнула хвостом.