Сотовый, который она сжимала в руке, неожиданно проснулся. Звонил сын Антон:
– Ма, привет… Что у вас там происходит? Я понимаю, вы разбежались… Но не до такой же степени! Батяня недоступен, естественно.
Что-то в голосе сына проступало такое, отчего воздуха стало не хватать еще больше. В виске стрельнуло – саморез уже не вкручивали, по нему долбанули молотком.
– Привет, сынуля… Говори толком… Что ты имеешь в виду? Почему естественно… недоступен? Он и для меня недоступен.
– Потому что сейчас собственными глазами видел из автобуса, как его под белы рученьки выводят из полиции, садят в автозак и увозят в неизвестном направлении.
Вика переложила трубку из правой руки в левую, а освободившейся попыталась открыть окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Но – ничего не вышло.
– Какое отделение?.. Которое на Кировоградской? – мгновенно пересохшим ртом уточнила она. – Неподалеку от нашего дома?
– Ага. Ты откуда знаешь? – удивился сын на том конце. – Когда я выскочил из автобуса, было уже поздно. Судя по всему, ты в курсе…
– Да в курсе я, в курсе… Не бойся, ничего страшного. Подержат и отпустят… Так же, как и…
Ей, наконец, удалось приоткрыть окно. Она сделала вдох и… споткнулась на полуслове, прикрыв рот ладонью.
Ты что несешь, конопатая? Уймись! Это же твой сын, ему совсем ни к чему знать, что ты видела утром. Пощади хотя бы его психику! У него, между прочим, жена на сносях!
– Ма, ты в порядке? Что за скрипы там у тебя? Так же, как кого? – невозмутимо поинтересовалась трубка.
– Антош, давай не по телефону. Это я окно открываю… Заезжайте вечером с Оксаной на огонек…
– Окси я отвез только что в роддом, на скорой, схватки начались. Ты скоро бабушкой станешь. Колись давай, за что дедушку нашего замели в полицию?
– Так ты из роддома ехал?
– Ну да… Там сказали, что, возможно, еще не скоро… Я за всеми причиндалами поехал – в спешке-то позабыли. Ну там, зубную щетку, зарядку к мобильнику… И тут такое вижу… из окна. Прикинь.
Она прикидывала.
Бросив в трубку короткое «Я тебе перезвоню», она сделала еще один глубокий вдох. Видимо, слишком много свежего воздуха сразу – тоже вредно. Все поплыло у нее перед глазами, в виске еще раз прострелило, ноги подкосились, и Вика провалилась в темноту.
Что-то голубоватое, бесформенное и блестящее переваливалось справа налево, будучи привязано к потолку. Не сразу Вика сообразила, что это голова анестезиолога в синей униформе, маске, колпаке и очках. Она лежала на операционном столе, а доктор, стоя у изголовья, легонько похлопывал ее по щекам и приговаривал:
– Просыпаемся помаленьку… Приходим в себя, матушка, наркоз закончился, дышим, дышим… Глубже… Вдо-о-х… Вот, хорошо.
Голос показался Вике немного знакомым. Где-то в мозгу даже сверкнула догадка, но окончательно оформиться не успела – сильные руки переложили ее на каталку, при этом тела своего она не почувствовала – словно летала во сне.
Даже голова была чужая, не ее.
«Ты и так во сне, конопатая, – менторски прозвучало в «чужой» голове. – Не верь тому, что видишь, что слышишь. Все пройдет, рассосется, как гематома. Вот увидишь, это временно».
Горло саднило, нос заложило, хотелось кашлять. Но кашлянуть не получалось – легкие отказывались подчиняться. Мелькали перед глазами чьи-то руки, вверху проплывали люминесцентные лампы.
– Куда везем? – неожиданно раздалось справа.
– В реанимацию, конечно… Это ж надо, так испинать бедняжку. Ведь живого места не оставил… Ирод! Беременную бабу пинать – последнее дело!
– Ничего, ишь… отольются кошке мышки… слезы… Есть… на свете справедливость… Все потом … глядишь… зачтется…
Последний голос, прозвучавший как из тумана сверху, Вика узнала. Постовая медсестра хирургического отделения Лариса, как обычно, немного картавила и тараторила быстро, запинаясь и глотая слоги.
Значит, ее после операции везут в реанимационное отделение. Кто ее запинал чуть не до смерти? Стас? Или кто-то еще? С ума сойти!
Вообще, она ли это? Зеркало бы не помешало, но, похоже, никому до ее самоидентификации сейчас нет никакого дела, все обеспокоены тем, чтобы доставить прооперированную больную по адресу.
Не видят, что ли, кого везут?! Она же главврач!!! Не похоже…
Она не верила в переселение душ, но… Вдруг это … не ее тело?
Случилась какая-то дикая мистификация, непонятный сбой… этого самого… континуума. Все не с ней происходит. А с кем тогда? Может, с Евстолией? С той самой пискушей, с которой она только что разговаривала? Время отмоталось назад и… поменяло тела? Оно что, сбрендило? Свихнулось?
Она – в теле пискуши??? Чудовищно!!! Немыслимо!
Только что с ней в реанимации разговаривала, и вдруг – на тебе! Сама на ее месте оказалась. Нет, тут определенно что-то не то! Но что именно?!
Подумав об этом, Вика снова провалилась в темноту.
Очнулась уже в реанимации от вкалывания в вену. Над ее локтевой ямкой колдовала незнакомая медсестра. Кажется, что-то при этом говорила…
Вика прислушалась:
– …Вообще-то мы не допускаем… после операции… да еще такой… обширной…, но этому… участковому полицейскому доктор разрешил… в халате и маске. Все, как полагается. Он с вами поговорить хочет.
На этих словах в кадре появился… квадрат, обтянутый халатом явно не по размеру… Вика еще подумала, что можно было не застегивать… Удобней ведь…
Не может быть! Не может!
Зрение предательски медленно фокусировалось на волевом подбородке, тонких губах, расплывшихся в улыбке, греческом носе… Глаза «проявились» в последнюю очередь. Стас!
Медсестра невозмутимо закрепила пластырем иглу в вене, выпрямилась, чуть покрутила колесико капельницы.
– Не больше трех минут! – строго сказала тому, кто глыбообразно возвышался за ее спиной. – Договорились?
– Как скажете… Меня зовут Глеб Аркадьевич, – представился «квадрат» голосом ее любовника, не умещаясь в поле зрения. – Фамилия Могильников.
– Странно, – кое-как прохрипела Вика в ответ. – Мне почему-то казалось, что Стас Заривчацкий. Видимо, ошибалась. Извините.
Ей хотелось, чтобы он улыбнулся в ответ и признался в розыгрыше, как бывало не раз и не два… Но она ошиблась. Квадрат раскрыл журнал, достал из кармана авторучку и зашелестел страницами.
– Ничего, Оксана Валерьевна… Знать меня вы не можете… Мы с вами нигде не пересекались. Лучше скажите, вы помните, что с вами произошло?
Как он ее назвал? Оксана? Валерьевна? Так звали ее беременную невестку, жену Антона, которую тот сегодня отвез в роддом. Вика недавно с ним разговаривала по телефону. Она хотела ответить, но Квадрат опередил ее.
– Вас жестоко избил муж, Антон Черевко…
«Это бред, конопатая! – с помехами, словно кто-то крутил настройки радиоприемника, прозвучало в ушах. – Твой сын не способен бить женщин, ты знаешь это. К тому же ты не можешь быть беременной женой своего собственного сына. Это чудовищный сюр! Перебор! Хватит фантазировать, это галлюцинация! Уймись! Не верь!»
– Он сейчас в отделении полиции дает показания, – невозмутимо продолжал «гнуть свое» Квадрат в халате. – Вы сами-то как думаете, за что он вас?
– В том, что на Кировоградской? – хрипло уточнила неожиданно для себя Вика. – Отделение я имею в виду.
– Да, именно в этом, а вы откуда знаете? На Кировоградской… Странно! – хмыкнул Квадрат, потом вдруг округлил глаза, неожиданно по-женски взмахнул руками и заговорил нараспев грудным голосом:
– Что с вами, Виктория Юрьевна? Вы меня слышите? Вот, понюхайте…
В нос ударил резкий запах нашатыря.
Реальность распустилась в ее глазах бутоном энотеры.
Она сидела на паркете больничного коридора, прислонившись к обогревателю. Рядом на корточках с ваткой в руке застыла та самая незнакомая медсестра из реанимации, впустившая недавно к ней квадратного Стаса. Неподалеку валялся сотовый.
И ватка, и округленные глаза медсестры, и сотовый слегка плавали, как взвесь в аквариуме. Она взглянула на часы: получалось, что в отключке пробыла минуту-другую, не больше.
