Sarah Weeks

Soof

Перевод с английского А. Пеховой

Published by arrangement with Pippin Properties, Inc., through Rights People, London and The Van Lear Agency SOOF by Sarah Weeks (c) 2018 by Sarah Weeks

© Пехова A.C., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

Я увидела белого кролика с опущенным ухом. Он перепрыгивал через огромную ложку со взбитыми сливками. По крайней мере, так мне казалось. Все утро я пролежала на кровати в старом ржавом папином пикапе и смотрела на облака. Указательным пальцем я стукнула кончик своего носа один, два, три раза и вспомнила, что я забыла нанести солнцезащитный крем.

– Аврора! – позвала меня мама из дома. – Обед!

– Иду! – отозвалась я, но не пошевелилась. Я была занята. Я смотрела, как кролик превращается в девочку с пышным белым бантом в волосах. Линдси Тоффл, моя одноклассница, которая сидела за партой прямо передо мной, иногда носила такой бант. Он был такой большой, что мне приходилось наклоняться, чтобы увидеть написанное на доске.

Облака разорвались на части и уплыли, но я все еще лежала и думала о Линдси Тоффл. Она была самой популярной девчонкой в моем классе. Она меня совсем не любила. Возможно, это из-за того, что однажды в детском садике я ее ущипнула, но, во-первых, это было очень давно, и, во-вторых, у нее даже следа не осталось. Основной же причиной, почему Линдси Тоффл не любила меня, было то, что я была странной.

Иногда от нечего делать я скакала на одной ноге или размахивала руками словно птица. А бывало и так, что также от нечего делать я разговаривала с английским акцентом или на придуманном мной языке, который я назвала Няшный. Я надевала футболки наизнанку, потому что мне мешали бирки, даже если мама их отрезала. Мне нравилось все считать, у меня чесались руки закрасить все буквы О в словах, а еще у меня была дурацкая привычка делить предложения на две части, используя слова (первое) и (второе).

– Аврора! – снова позвала меня мама.

– Иду!

Я выбралась из пикапа и отряхнулась. Бяка был словно одержим, он энергично рыл яму в углу двора, выбрасывая грязную землю между своих задних лап. Когда я свистнула, он прекратил копать и тут же побежал ко мне. Бяка был самым милым, самым умным, самым преданным псом на свете, и если этого было недостаточно, чтобы любить его, то вот еще – внутренняя сторона его ушей пахла попкорном.

Я открыла дверь.

– Только после вас, господин, – сказала я, растягивая и коверкая звуки, чтобы звучать как иностранец. Бяка вошел вместе со мной на кухню и как обычно шлепнулся на пол возле моего стула.

– Думаешь, я не заметила, что вы там в сговоре? – сказала мама, ставя передо мной миску томатного супа и половинку зажаренного бутерброда с сыром. – Если бы каждый раз, когда ты «случайно» роняла кусочек еды на пол, мне давали монетку, я бы стала очень богатой женщиной.

Мой папа говорит, что мамины родители назвали ее именно Руби, потому что они сразу поняли, что она настоящая драгоценность, когда впервые увидели ее. Ей нравится, когда он так говорит. Я это точно знаю, потому что в этот момент ее глаза блестят.

– Как дела с одеялом? – спросила я, откусывая уголок бутерброда. У меня была целая система – сначала уголки, потом несколько маленьких равномерно расположенных укусов по краю бутерброда, чтобы это было похоже на волны. Я отсчитывала шестнадцать укусов, включая уголки.

Одеяло было для Хайди. Когда она была девочкой, она некоторое время жила с моими родителями, меня тогда еще не было. Хайди была уже не девочкой; она выросла и вышла замуж за очень высокого мужчину по имени Пол. Одеяло было для будущей дочки Хайди, малышка родится в июле.

– Я почти закончила с каймой, – ответила мне мама. – Не знаю, узнает ли Хайди ткань. Я сшила его из занавески, которая висела в твоей комнате, а потом в задней спальне. Раньше Хайди там спала.

– Я знаю, – сказала я, стукнув край стола один, два, три раза. Это было еще одной моей странностью. Я всегда стучала по чему-нибудь только три раза, потому что три – мое любимое число.

Я никогда не видела Хайди, но слышала много историй про нее. Была одна история про мармеладки и одна про монетки, которые застряли в пылесосе. Была еще история про то, как мама Хайди пыталась научиться пользоваться автоматическим консервным ножом и история про соседку Хайди Бернадетт, которая заключила пари с моим папой, что Хайди десять раз подряд угадает в подбрасывании монетки, не сделав ни единой ошибки. Я слышала истории про Хайди так часто, что выучила их все наизусть. Но моя любимая история была про меня. Мама всегда рассказывала ее вот так:

«Мы ждали своего малыша очень долго. Мы уже потеряли всякую надежду. Но однажды в городе появилась незнакомка, она точно упала с неба. Ее звали Хайди Так. Она выглядела как обычная девочка, но на самом деле внутри нее текла целая полноводная река удачи. Хайди была в городе совсем недолго, но ее появление навсегда изменило наши жизни. Перед тем как уйти, она оставила удачу твоему папе и мне, а следующей зимой, одним снежным утром понедельника, на свет появилась ты».

Вот так. Вот и вся история. Но ее посыл предельно понятен и очевиден: моим родителям подарили целую кучу удачи, а они все потратили на меня.

Бяка заскулил. Так он говорил мне, что устал ждать.

– Ним-ном-ним-ном-ням-ням, – сказала я.

– Перевод, пожалуйста, – ответила мама. Она привыкла, что я говорю на Няшном.

– Можно мне, пожалуйста, немного молока? – спросила я.

Мама открыла холодильник и достала коробку молока. Пока она стояла ко мне спиной, я воспользовалась случаем и бросила Бяке поджаренную корочку от бутерброда. Он быстро ее проглотил.

– Трудно поверить, что Хайди уже настолько взрослая, что скоро сама станет мамой, – тоскливо сказала мама, открыв шкаф и достав оттуда высокий стакан с нарисованными на нем веселыми ромашками. – Кажется, только вчера она сидела за этим самым столом и ела черничные блинчики.

– Это были не черничные блинчики, – поправила я, – а обычные блинчики с черничным сиропом.

– И правда, – ответила она.

– Это было в тот день, когда Хайди рассердилась на папу из-за того, что он поехал в «Хиллтоп Хоум» без нее. Но потом он вернулся и отвез ее туда. Тогда она впервые встретилась со своим дедушкой.

Мама кивнула и поставила напротив меня стакан и витаминки. На маме был желтый фартук, который я подарила ей на День матери в прошлом году.

– Мне кажется, тебе не хватает витамина Д, – сказала она. – Тебе надо его пить, чтобы твои косточки были крепкими.

– Не переживай, мам, – сказала я, стукнув пальцем по блестящей оранжевой таблетке три раза. – Мои кости в полном порядке.

– Мамам нужно переживать, – объяснила она, наливая молоко в мой стакан.

– Папа так не думает. Он говорит, что переживать – это все равно, что качаться на кресле. Ты это делаешь, просто чтобы как-то провести время. Бесполезное занятие.

Мама вздохнула. Она устала, что все постоянно говорят ей не переживать, особенно папа.

– Сделай мне небольшое одолжение, выпей свои витамины, хорошо? – сказала она.

Она сняла свой фартук и повесила его на крючок в чулане. Я закинула витаминки в рот и быстро сделала три глотка из стакана молока, чтобы они отправились прямо ко мне в живот. Мысли о Хайди, которая ела те блинчики, привели меня к мыслям о дедушке Хайди. Он был главным в том месте, где работала мама до моего рождения.