— Милая, успокойся, дай ему время, — у Ориона всё ещё с аппетитом было всё в порядке, и даже больше, тот разыгрался не на шутку. Заедать нервное напряжение было его дурной привычкой. — Он посмотрит наши воспоминания и всё поймет, верно, Сириус?

— Я правда не хотел обидеть… маму? — Вальбурга выдохнула и кивнула сыну одобрительно на его вопрос к последнему слову. Запал кончился, и она устало облокотилась на спинку стула.

— Верно, я твоя мама, так-то лучше, — она улыбнулась, беря себя в руки. — Что касается твоего вопроса, а это говорит о том, что придется несколько восстановить твои замечания перед твоим поступлением… А ты, возможно, уже и не хочешь этого, — опомнилась женщина. — Ты хотел пойти по моим стопам и работать с тёмными проклятиями, а теперь?

— Всё ещё, — Сириус просиял. Всё-таки он — это он, и его личность никак не пострадала. — Только я хочу специализироваться на предметах, а не на людях.

— Видишь, Вал, — сказал Орион, обращаясь к жене. — Сириус всё также наш Сириус, — отец улыбнулся сыну, похлопав его по руке.

Как же ему не хватало прикосновений. С самого детства родители держали от него дистанцию, воспитывали в нём холодность и аристократичность. Но тут, несмотря на то, что лоск их родителей сохранял свое достоинство, они демонстрировали теплую привязанность друг к другу и к нему самому. Сириус ловил все эти моменты, впитывая, как губка, все больше растворяясь в новой для него среде, желая быть неотъемлемой часть этой семьи. Его семьи.

— Значит, отменять ученичество у Пьера Ориоза мы не станем, — обрадовалась Вальбурга. — Так вот, сынок, если у тебя, как у вожака, нет в стае альфы, которому ты мог бы передать омегу, то в момент обострения инстинктов, на почве естественного для омег периода зачатия, ты не сможешь устоять перед его запахом и повяжешь. Свободного от стаи альфы, который бы вошёл в твою, у нас нет.

— А даже если как Гримм ты подомнешь под себя чью-то стаю, — продолжил объяснения Римус. — То нет гарантии, что альфа примет предложенную омегу. Он в праве отказать, так как у оборотней принято руководствоваться инстинктами и, конечно же, сердцем в этом вопросе. Да и в принципе, на это надеяться не стоит — если ты согласишься на ритуал, то, скорее всего, его запах подстроиться так, чтобы подходить Гримму в качестве альфы в нашу стаю или же омеги для тебя и меня. Он заразился от меня, я помолвлен с тобой ритуалом, это было наше общее решение соблюдать традиции, а отсутствие другого свободного альфы непроизвольно подстроит его запах, сделав совместимость с нашим на уровне инстинктов. Это ещё один минус обращать взрослых — накладывает очень много ответственности.

— Угу, — кивнул Сириус, всё это время молча поглощавший свою порцию и внимательно слушавший. — Что значит период зачатия? Я знаю, что вейлы-мужчины могут плести кокон-яйцо для его оплодотворения, если его партнёр тоже мужчина. Но я не понимаю, как возможно зачатие у омег-мужчин.

— Естественным путем, — буркнул тихо Римус, эта тема при двух взрослых его крайне смутила. — Даже от обычного мужчины, не только от оборотня, омега может выносить и родить. В момент течки, — он сказал это шёпотом, чувствуя, как предательски краснеет. — По типу также, как у вейл, образуется кокон, только он связан с пуповиной, хоть и находится снаружи, и развивается похоже с женской беременностью. Это даёт больше гарантии на удачное рождение потомства, нежели чем у вейл.

— Мерлин, — выдохнул Сириус, — я уж было подумал, что это внутриутробная беременность с естественными родами.

— Откуда мне рожать, глупый, — Люпин потрогал горящие щеки и залпом опрокинул свой стакан вишнёвого сока. — Но также, как и женщина, оборотень-омега в момент всплеска гормонов, то есть течки, и соблюдения всех условий для обычного зачатия, вероятнее всего понесёт. Не как у вейл, которые могут создать кокон исключительно по собственному желанию. Сириус? — Римус заволновался, что его жених может как-то негативно на это отреагировал. — Там было как-то иначе?

— Не знаю, — он оторвал взгляд от вилки, которую гипнотизировал взглядом, и посмотрел на растерянного Люпина. — Но мне кажется, это супер-круто, что у нас могут быть общие дети.

— Вы сами ещё дети, — напомнил Орион. — Раз с этим мы разобрались, то, может, перейдём в соседнюю гостиную, и Сириус заглянет в думосброд?

— Не советую смотреть всё разом, — заметила Вальбурга, вставая. — Мои смотри в первую очередь, я к ним прикрепила ярлыки!

Пока Сириус просматривал первое воспоминание, Римус готовил ему своё. Он нервничал, понимая разницу, что родители — это одно, а жених — совсем другое. Его страхи были понятны: он не мог потерять своего партнёра, а Сириус помнит не его, а другого Римуса Люпина. Вдруг они сильно отличались? Вдруг настоящий он ему не так понравится? Римус этого не переживёт. И хоть с какой-то стороны он ревновал к самому себе, но его страхи были небеспочвенны, так как разница наверняка есть.

Чаша думосброда у Блэков фиксировалась под рост и была в углублении специального столика. Зависать над ней в сидячем положении было довольно удобно, словно он задремал за партой на скучном уроке. Вальбурга постаралась на славу, выцепляя из своих воспоминаний моменты буквально с его младенчества. Какие-то из них были образами, проносившимися вскользь, словно колдография. Вот он младенец на её руках, потом его первое слово, его первый шаг. Вот Укруза не досмотрел за ним, и Сириус упал неуклюжим медвежонком и хнычет, а Вальбурга успокаивает и его, и расстроенного эльфа. Вот она читает ему сказки, учит держать детскую волшебную палочку с пером авгурея, он зажигает свой первый Люмос, чтобы больше никогда не бояться темноты. Следом идут воспоминания, где он проводит время с братом, Вальбурга играет с ними в снежки, а Орион лепит для них снеговика. Чем взрослее он становится, тем больше по длительности были воспоминания. Вот они отправляют его в Хогвартс, он прощается с ними на платформе. Вальбурга убеждает его, что он самый славный мальчик на свете и всё будет хорошо. Она видит растерянного ребенка рядом — это маленький Люпин, он только попрощался со своими родителями и не может затащить свой чемодан в вагон. И она просит Сириуса помочь мальчику, который вот-вот расплачется. Маленький Блэк гордо выпячивает грудь и, смело оторвавшись от юбки матери, убеждает её, что он, как будущий Гриффиндорец, просто обязан помочь несчастному. Вальбурга смеётся и отпускает его, хотя видно, как ей самой грустно расставаться. Мерлин… Сириус счастлив, что никто не видит, как он плачет, опустив голову в туманные молочные сгустки чаши. И изо всех сил пытается не вздрагивать. Это слишком хорошо. Это слишком… Воспоминания несут его дальше: его приезды из Хогвартса каждый раз отмечаются его семьей, его поздравляют, они едят сладости, и он рассказывает о том, что с ним приключилось, хвалится оценками и достижениями. В этой реальности он куда больше стремится к знаниям — на пятом курсе ему дают грамоту как лучшему ученику Гриффиндора.

Когда Сириус вынырнул из чаши, то, конечно же, мокрые ресницы не ушли от взгляда Вальбурги. Она притянула его кудрявую голову к своей груди, а он прижался к ней, словно слепой котёнок. Мама, его мамочка, её стук сердца, её тонкий запах духов, её любовь и забота, её теплота… Почему этого не было тогда? За что? А за что сейчас ему даровали её свет? Что всё-таки реально, а что нет? Он никогда не сможет забыть прошлую кошмарную жизнь, но то, что даётся ему сейчас, он готов принимать с раскрытым сердцем. И несмотря на боль в груди и нехватку воздуха, он, как изголодавшийся по простой воде путник, готов упиваться этой реальностью, отринув все сомнения.

— Мне так жаль, что ты этого не вспомнишь, — сказала мать, поглаживая его голову. — Твой прадед Сириус ответил на письмо, сказал, что раз предки лишили тебя воспоминаний, то скорее всего, не вернут, иначе испытание, данное тебе, утратит силу.

— Не нужны мне воспоминания, главное — настоящее, — Сириус тяжело вздохнул. — Имея представления о том, как могло бы быть без твоей любви, ценность того, что реально, увеличивается в разы.