— Мне не нужна доктор Блум и твоё исчадие Гипнос*, что с комфортом устроился в её теле, — прошипели Уилл и Персефона. — Мне нужен ты.

Лектер невольно заслушался страстью, проступившей в этом шипении, так что ответить не успел. И Уилл продолжил:

— Ты что, испугался меня? Поэтому решил прекратить терапию и избавиться от встреч со мною?

— Не совсем так, — всё же произнёс Ганнибал. — Уилл, мы занимаем определённые позиции в мире людей и живём по правилам мира людей.

— Я заметил, — хмыкнул Уилл, подтягивая коленки к груди и устраиваясь удобнее. — Я заметил, что ты придерживаешься правил. Настолько, насколько этот принцип может служить тебе ширмой, прячущей твой настоящий образ жизни.

Персефона Уилла Грэма замолчала, словно споткнувшись, понимая, что заговаривается от раздражения. Попыталась взять себя в руки и сказала уже более покладисто, предлагая лазейку:

— Уже меньше чем через год Уиллу Грэму будет восемнадцать. А обо всём, что будет происходить до этого, никто ничего не узнает.

Сумрак в кабинете был густым, но Ганнибал Лектер видел, как беспощадно улыбнулся Уилл из своего кресла. Он уже сталкивался с этой улыбкой. Закончив третью сессию, Уилл улыбнулся ему точь-в-точь. И когда, провожая и открывая дверь, Лектер обернулся, тот прижался всем телом, чуть поднимаясь на носках, чтобы уж точно достать поцелуем до губ. Ганнибал отклонился едва ли на дюйм, но это позволило ему выиграть время, для того чтобы не воспользоваться моментом и поводом. Уилл прижался ртом к его шее, над воротничком сорочки, одновременно выставляя ладони, чтобы удержаться ровно. Ухватился за плечи Ганнибала и выдохнул от неожиданной промашки.

Персефона не знала, как лихо пришлось Гадесу в миг, когда горячее согласное дыхание Уилла прозвенело у самого уха Лектера, а поцелуй всё же случился, царапаясь о жёсткую щетину у шеи. Золотая амурная пыль, словно гончая, учуяв и услышав эти выдох и прикосновение, взвилась и сдетонировала, плеснув новой порцией нутряного огня в сердечный Флегетон Гадеса. Будь у Уилла возможность смотреть в лицо Ганнибала в тот момент, он бы увидел, как блистающие огненные волны окрасили собою тёмную радужку его глаз, словно расплавленное золото. Но он не видел этого. Зато Уилл смог кое-что почувствовать. Ему хватило. Тогда. Не заставило отступиться насовсем, но несколько охолонуло. Лектер поднял руки, крепко взял прижимающиеся к своей груди запястья, стиснул и медленно, продолжая удерживать, сдвинул Уилла прочь. Хват на руках был таким сильным, что Грэму пришлось часто-часто задышать, сдерживая в себе стон. Всё закончилось почти тут же.

Ганнибал не смотрел на него, опустил взгляд. Он молча сдвинулся в сторону, давая Уиллу возможность выйти в давно открытую дверь. И Уилл ушёл.

Именно после этого Лектер отменил четвёртую сессию, решив привлечь к терапии доктора Алану Блум, позволяя себе выиграть хоть сколько-нибудь того самого времени, которое ещё не так давно принадлежало только ему. И которое теперь оттягивало на себя влечение к подростку. Гипнос Аланы Блум был коварен и мучителен, но действовал безотказно даже на настырных богов, не говоря уже о людях. Решение было удачным, но Гадес не успел. Спустя пропущенную сессию Джек Кроуфорд позвонил и сообщил, что Уилл выбрался ночью из дома, босиком, от Гарлем-Авеню до Долфин-Стрит, прошёл два квартала до спуска в подземку на станции Централ-Стейт и чуть не угодил под последний экспресс. Офицер полиции привёз его обратно.

К тому моменту, как трубка после разговора с Джеком была опущена, а четвёртая сессия всё же назначена, Ганнибал Лектер уже понял, что заставило его изменить решение об отказе от терапии. Погибни Уилл на станции ночного метрополитена (и где бы то ни было ещё), вместе с ним погибнет его богиня. Мысль эта была отвратительной и болезненной. Потому что миф о Персефоне и Гадесе не открывал всей правды.

Теперь же, опознавая в сгущающейся тьме беспощадную улыбку Уилла, Гадес Ганнибала Лектера вдруг понял простейшее умозаключение, которое всегда, абсолютно всегда находило себе подтверждение. То, что должно произойти, происходит. Не только Деметра, Зевс, Гермес и прочие боги и богини искали потерявшуюся Персефону. Он сам перевернул Эреб и все доступные ему мифологичные и религиозные преисподние. Тщета поисков явила Гадесу его бессилие и беспомощность. Он не мог разразиться бурей и грозой, дав выход ярости и боли, как мог то сделать Зевс. Он не мог развязать чёрный шторм и выпустить из границ океан, топя и страша сушу, как мог бы то сделать Посейдон. Он был богом мёртвого царства. Поэтому он сделал то, что мог. Гадес пил воды Леты. Воды реки работали безотказно. Они отняли у Гадеса воспоминание о жизни. И он её забыл. Забыл ту жизнь, которую пообещала ему Персефона, как забывали её души, сошедшие в Эреб. Забыл всё, что было связано с жизнью, кроме того, что она существует в принципе. Купидон же, сама того не зная и не понимая, силой своего выстрела вытравила ядовитые воды Леты из сердца Гадеса. Он, выстрел, не только, влюбив заново, дал ему узнать Персефону, но и снёс плотину, запруживающую реку огня. И воды эти, полыхая день за днём, возвращали бога на уровень обычного смертного, словно вынужденного стоять в стремнине ревущей горной реки и пытающегося не утонуть в хлещущих в нём чувствах. Ему суждено было испытывать влюблённость. И это его настигло.

Ганнибал сложил сцепленные руки на колено, закрыл глаза, снова посмотрел на Уилла.

— Что с тобою было всё это время? Где ты… был?

— Это очень хороший вопрос, доктор Лектер, — Уилл поднял руку и растёр губы, — но я не знаю, где я был и что со мною было, до того как я получил тело и возможность снова влиять хотя бы на физический мир. Неплохое тело, кстати, не находите?

Лектер обошёл провокацию.

— Я думал, ты покинул меня, потому что быть царицей мрачного царства всё же показалось тебе пугающей перспективой. Я боялся, что твоё исчезновение — дело твоих же рук. Это разбило мне сердце.

— Ох, нет же… — Уилл опустил ноги с кресла и подался вперёд.

Он снова вспомнил, что пару недель тому, после неудавшегося поцелуя, оставил Лектера будучи не то чтобы не в духе. Его охватили не только чувства стыда и беспомощности, но и гнева. Кроме ярко выраженных и определяемых чувств, Уилл изнывал от изводящего, долго сдерживаемого желания, подступавшего к самым ключицам и не дающего свободно дышать. Вся осмысленная жизнь Персефоны Уилла Грэма была сосредоточена на достижении определённой цели: соединиться со своим богом. Во всех мыслимых понятиях, будь то метафоричность союза цикла «жизнь-смерть» или физическая близость Уилла Грэма с доктором Ганнибалом Лектером.

Можно, можно было дать себе вспомнить, что та бесконечность, которую Персефона провела в ожидании, невероятно длиннее и страшнее нескольких недель, в течение которых она и Уилл подбирались к цели. Но именно эта бесконечность исчерпала чашу терпения.

Уилл быстрым шагом, торопясь, пересёк Плезант-Вью-Гардэнз и вывернул на Пратт-Стрит, уже зная, кому сейчас мало не покажется.

«Не может этого быть», — категорично сказала Фрэдерика, как только открыла дверь и увидела, кто стоит на пороге и звонит в дверь.

«Нам надо поговорить», — без «привет, как дела» взял быка за рога Уилл.

«Прости, сейчас не могу. Я занята, срочно лежу на диване», — сложила в очень приторной улыбке губы Фрэдерика и попыталась закрыть дверь.

«Нам надо поговорить. Сейчас», — Уилл выбросил руку, схватил купидона за локоть и выволок на крыльцо.

«Чего тебе ещё от меня надо?» — зашипела та, отнимая локоть, но сдавшись.

«Твоя стрела не работает».

«Да ну нахуй, Уилл. Быть такого не может. Всегда работала. Кого ни подстрели. Люди еблись с людьми, боги еблись с людьми, львы еблись с орлами, орлы с лошадьми…»

«Орлы с лошадьми?!» — шёпотом возмутился Уилл.

«Пегасы, Уилл, прекрасные пегасы получаются после такого, между прочим. И охрененные грифоны. Таковы стрелы купидона».

«Что за безвкусица», — сморщил нос Грэм.