— Читал семейных психологов?

— Нет, с чего вопрос?

— Не сделаешь предложение в первые полгода, так не сделаешь никогда?

— Ты читал? — Джон убрал лицо от шеи, окинул упрекающим взглядом.

— Три сестры. У меня три сестры и четырежды разведённая мать. Они читали и делились со мною приобретённой мудростью, — повёл глазами Дайан.

— Точно, прости, выпустил из вида. Так что? — Сойер задавил сигарету в пепельнице, что стояла рядом с флорариумом на подоконнике.

— Мне надо подумать…

— «Да» так «да», — Джон обхватил Дайана и понёс в кровать.

— Блядство, я не говорил «да». Ты невыносимый и самоуверенный.

— Ты хочешь согласиться. Благодари меня за то, что я избавил тебя от хлопот.

— Да откуда тебе знать?

— Я тебя слышу, — напомнил Джон.

— Кстати, об этом. Прекрати, ты не оставляешь мне личного пространства.

— О каком личном пространстве речь? Я без пять минут тебе муж. Мы станем одним целым.

— Ты мне не муж… — Дайан не договорил, потому что Джон бросил его на кровать спиною, мягко, но это всё равно перебило дыхание.

Сойер выдвинул верхний ящик в прикроватной тумбе и вынул чёрный футляр.

— Джон, ты же… Нет.

Сойер почувствовал, как заметался изнутри Дайан, стыдясь и задыхаясь от чувств.

— Мне нужно, чтобы ты носил его на себе. Не вздумай снимать, — предупредил Джон, становясь над Дайаном и ловя за руку.

— Зачем?

— Для безопасности. Окружающие должны видеть, что ты мой.

Брук дался.

Сойер надел ему на безымянный палец кольцо. И, пока удерживал за запястье, убедился в который раз в том, что Дайан горячее обычного. Джон не чувствовал в его крови инфекции или вируса, которые бы давали повышение температуры. Но та стабильно нарастала уже как дня три-четыре. Ко всему прочему Дайан стал капризным, готовым ругаться и ссориться из-за каждой второй фразы. Джон не поддерживал его провокации, сводя те на нет поцелуем или «я тебя люблю». До сих пор помогало.

***

Согласно закону подлости и стечения обстоятельств всё случилось в один день.

Накануне ночью Дайан уснул поздно, прижавшись к боку Джона и лёжа головой в его локте. Прижавшись с наслаждением, потому что растущая температура тела заставила его предположить, что он простудился, и с большим, чем обычно, удовольствием вытянуться вдоль прохладного тела вампира. Он даже сказал очень вежливое:

«Я, похоже, и в самом деле простыл, не целуй меня, это опасно».

Джон оценил и успокоил:

«Дайан, я мёртвый. Заболеть я не могу».

Тот позволил себя поцеловать и уснул.

Джон оставил его, чтобы встретиться с Балицки. Они, как повелось, по очереди провожали Дайана до мастерской на Колледж-Лейн, отслеживая и его, и тех, кто мог бы встретиться по пути. Доводя Дайана до дверей «Голубого пальто», Юрэк или Линда сдавали его под опеку ведьм, а вечером Джон сам забирал Дайана из мастерской.

О том, что Питер Бауэр, сюзерен Ливерпуля, уже знает о существовании Дайана Брука в жизни Джона Сойера, стало понятно к концу первой недели его прогулок в мастерскую.

Тривиальное соперничество между Сойером и Бауэром было до сих пор вялотекущим, но вполне обоснованным. И сбросить то со счетов не представлялось возможным. Сойер был удачлив в карточных играх и с поклонниками, вплоть до того, что Бауэр проиграл ему публичный дом на Чёрчхилл Уэй, выложив фуллхауз младше. А чуть позднее фаворит Бауэра, Колин Брэдшоу, предложил себя Сойеру, опрометчиво поставив об этом в известность самого Бауэра. Сойер не принял симпатий Брэдшоу, закрыв перед тем дверь дома. Слухи о том, что Брэдшоу пропал, не заставили себя ждать.

Не было никакой возможности уязвить Джона Сойера, так как тот вел достаточно уединённый образ жизни. Он встречался с кем-то эпизодично и прекращал после двух — четырёх свиданий. Речи о том, чтобы Джон поселил человека в доме на улице Виктории, никогда не шло. Поэтому Дайан Брук стал притчей во языцех, наглым заявлением светскому обществу вампиров и ея же прочей нечисти.

Невозможность влиять на Джона Сойера заключалась в том, что Бауэр не жаловал ему феода, поэтому Сойер не был тому обязан получением владения и всем, что имел с того в качестве доходов. Люди, которые проживали на территории его лёна, принадлежали исключительно Сойеру. Земли достались ему по праву родового владения наследством матери, леди Элизабэтты Морган. Никакой вассальной клятвы Джон не приносил. И формально, а отсюда фактически, Питеру Бауэру не подчинялся: Джон не платил ренты ни с работы своих дока и складов, ни с галерей, ни с отыгранного публичного дома, ни с жителей его улиц.

Незадача же была только в одном. До сих пор Сойера нельзя было прижать. Личная заинтересованность в ком-либо или в чём-либо у того напрочь отсутствовала.

Дайан Брук развязывал руки Бауэру и связывал Сойеру. Сюзерен мог взять, извернувшись, всё и любого у присягнувшего тому вассала. И становилось понятным, что даже в таком юридически не подтверждённом случае отсутствия вассальной принадлежности, что характеризовала Сойера, Бауэр приложит усилия, чтобы Дайана отобрать. Как он отобрал бы у Сойера любого. Красота и таланты любовника или любовницы Джона роли не играли.

Единственными неподконтрольными Питеру Бауэру в Ливерпуле вампирами были Сойер и пара Балицки. Балицки находились в лёне ведьм Сэндхилл. А ведьмы Сэндхилл свалились как снег на голову в Историческую Землю в середине прошлого столетия в Лондоне, который как раз в это время бомбили «люфтваффе». Попав в передел, те едва успели выбросить себя, Кота, обоих Балицки и одного из Милднайтов в первый попавшийся вариант убежища. И так уж оказалось, что этим убежищем стало имение Сойера в Пендлбери, который впустил тех в свой дом.

До сих пор вампиры Балицки не состояли в вассалате и при дворе Бауэра, потому что Сэндхилл оказались сложными суками, которые кроили реальность по-своему, не беря в расчёт теневой субординации общества. Ранее теневой. Сейчас же вполне себе оглашённой.

Все прихвостни Сэндхилл стояли костью в горле Бауэра. Как и Сойер.

И Джон знал, что если он хочет оставить Дайана себе, а он хотел, то ему стоит поспешить. Остановить Бауэра могло нотариально подтверждённое заключение брака и соблюдение брачных обязательств. Правда что и в таком случае оставалась лазейка в привилегии первой брачной ночи с заявлением на то сюзерена или в смерти супруга.

Джон учитывал вероятность и того и другого. Но всё равно давил на Дайана, заставив того явиться с ним в мэрию и оставить заявление на заключение брака. Сойер опасался пугать Дайана, обрушивая на него всё о хитросплетениях своего образа жизни и объясняя возможность того, что в самом неудачном раскладе ему посчастливится стать подстилкой Бауэра. Джон до сих пор молчал о своих основных мотивах, которые заставляли его вынуждать Дайана к браку. Он просто пользовался растущей эмоциональной нестабильностью Дайана, влияя на него, чтобы скорее добиться своего.

Правда что сегодня одна вероятность заявленных притязаний сюзерена отпала, в чём Сойер имел возможность лично убедиться. Но оставшаяся возможность была по-прежнему далеко не столь утешающей.

Признаться, Джон полагал, что в этот день Дайан не выйдет из дома. Но он не учёл чувства ответственности, которым тот обладал. Бруку предстояло отправить первыми «Афродиту и Пана» в Элэй. Он хотел проследить за отправкой коробок лично. Поэтому, проснувшись утром рядом с неподвижно лежащим Джоном и обнаружив, что ни кашля, ни насморка нет и в помине, решил идти.

Обычно, удостоверившись в том, что очередное дитя не истекает соплями, Ирис Кээр, мать Дайана, носящая фамилию четвёртого мужа, отправляла его или сестёр в школу не дрогнув. Потому что в её представлении ребёнок был, конечно, болен, но инфицировать окружающих не мог. Засим Дайан точно так же, как и всегда, собрался и двинул к галерее.

На свежем и холодном воздухе дышать стало легче, хотя кожа словно ополчилась на прикосновения одежды. Хлопок слаксов и майки основательно раздражал. И даже неконфликтная фланель рубашки не исправляла положения.