Уилл, остывая, остался лежать сверху, не убирая лица с шеи мужа, слыша движение его крови в артериях сквозь смуглую кожу. Ганнибал не разнимал рук, сосредоточившись на биении сердца Уилла, которое жило над его собственным так, словно не было преград из грудных клеток. Словно прикасалось напрямую. Не сказали друг другу ни слова.

Рядом с кроватью, сброшенные в пароксизме и аффекте, остывали в пятнах темнеющей крови белая сорочка Ганнибала Лектера и васильковая шёлковая Уилла Грэма. А этажом ниже, под любопытным наблюдением трёх пар гудящих автогеновым пламенем глаз Mein Herz остывал соскользнувший в смерть Мэтью Браун.

***

Феномен Мэтью Брауна не был уж настолько оригинальным. Если в каноничных проекциях тот совершенно легко согласился пойти на убийство доктора Лектера, сумел подобраться к нему и застать врасплох единственно лишь из стремления угодить прекрасноволосому, как воспел бы того, к слову, Гомер*, Уиллу и запечатлеться в памяти Грэма покорным и исполнительным почитателем, то в WL схожая вероятность не присутствовала. Но и здесь Мэтью Браун стремился произвести подобное впечатление на Уилла Грэма с целью тривиальной и предельно ясной. А вот скорейшей смерти Лектера Мэтью Браун желал уже не из угоды Уиллу, а целиком и полностью из собственных выгод и потакая своему же неприятию тёмного мейстера. Браун до чертей завидовал Лектеру и положению того, считая, что находиться рядом с Уиллом следует самому Мэтью. И не только рядом, а желательно и в постели.

То, что притязания и чаяния Брауна, опиравшиеся на катастрофично взвинченную самооценку, были беспочвенны и бесперспективны, становилось ясно как Уиллу, так и доктору Лектеру. Сам же Мэтью, следуя сбитому психическому импринту, субъективно полагал, что стоит удалить отвлекающий фактор из обыденности Грэма, так тот вполне закономерно устремится в его давно и терпеливо ждущие объятия. Хотя стоило быть честным с самим собою. Терпение Мэтью Брауна близилось к нулевой отсечке, как показания топлива в пустеющем бензобаке.

У Ганнибала Лектера и Уилла Грэма тоже были свои планы в отношении двинутого поклонника. Но, пока планы выстраивались, им пришлось здорово поругаться.

Склоки между Ганнибалом и Уиллом выглядели однобоко и заканчивались, как правило, одинаково. Лектер терпеливо настаивал с равнодушным отстранённым выражением скульптурного лица. Уилл отбивался, успевая произнести около пятнадцати — двадцати категоричных «нет», «я на это не подпишусь» и «отъебись, Ann». И, пока Ганнибал занимал статичную позицию в пространстве, Уилл исхаживал сотни метров вокруг того, уподобившись планете на орбите, что кружила около звезды, то удаляясь, погружаясь в ночь, то приближаясь, потонув в сиянии и огне протуберанцев.

Спустя часы или даже сутки, если спор был принципиальным, заканчивалось толстым картинным приёмом от доктора Лектера. Махровой манипуляцией, которая бесила Грэма всегда одинаково и всегда до яростного изнеможения. Лектер снимался с места, настигал мужа, обнимал, фиксируя напряжённое и готовое к сопротивлению тело, прижимался щекой к щеке и произносил следующее: «Я буду рядом, Уилл. Тебе не придётся ничем жертвовать. Я обещаю. Я всегда рядом». А вот Уилл всегда хотел ударить поле таких слов, от которых несло покровительством и превосходством за милю. Чистоплюйским лектеровским снобизмом урождённого Форсайта**, если так угодно.

Ганнибал знал, как будет реагировать Уилл, поэтому обнимал его заранее, блокируя руки. И держал до последнего, пока перебесившийся и смирившийся Грэм не гас в его объятиях, вспомнив и вылив на мужа всю доступную ему портовую брань, которую был в состоянии выволочь из словарного запаса. Выкрутиться из «рук Плутона» тёмного мейстера не было никакой возможности. Поэтому часть ненависти и ярости Уилла была спровоцирована именно этим положением вещей. А все остальные проценты самими предложениями мужа.

Ссора о Мэтью Брауне ничем не отличалась от иных. Уилл считал, что нужно сработать с Мэтью Брауном предельно просто: заявиться к тому, когда тот не ждёт, и прикончить. Ганнибал считал, что должен присутствовать назидательный и демонстрационный момент перед обязательной смертью Брауна, поэтому просто прикончить того — мейстера не устраивало, как не устраивал сам примитивный и отстранённый подход. Только не с Брауном.

«Он дерзнул поднять на меня руку», — аргументировал Ганнибал.

«Но не в WL», — напомнил Уилл.

«Не имеет значения. Это происходило со мною, и я об этом помню».

«Я не хочу твоих коварных и стройных изысканных планов. Давай просто его прирежем», — горячился Уилл.

«Сейчас ты не способен этого оценить. Я могу это понять», — объяснил Ганнибал.

«Замолчи. Я, кстати, тоже многое способен понять. И тебе это известно, как никому иному», — Уилл отходит на максимальное удаление и наставляет на Ганнибала указательный палец.

Лектер недовольно прикрывает веки с короткими светлыми ресницами.

«Но мне не нравится, что ты заставляешь меня держать Брауна на крючке, кокетничая и взращивая в том ложные надежды».

«Я тебя не заставляю. Я тебе объясняю».

«Пошёл ты!»

«Уилл, ты помнишь, с кем разговариваешь?» — холодея, словно Арктика, прошептал Ганнибал.

«Блядь, я всегда это помню, будь уверен. А ты помнишь, с кем разговариваешь? Со своим мужем, который, в угоду твоему самолюбию и чувству попранной справедливости, должен вертеть собою перед отвратительным ему человеком. Одна мысль о том, что с моей подачи Браун начнёт сдрачивать на картинки с моим участием в своей психованной голове, выводит из себя. Я не буду его обнадёживать. И уж тем более я не позволю ему к себе прикоснуться».

«Уилл, хорошего же ты обо мне мнения, если решил, что именно к физическим контактам я тебя толкаю. Это непозволительно в наших отношениях. Запомни на будущее».

«В этом весь ты. Обронить угрозу, одновременно поучая. Элегантно, мать твою. Ты мастер».

Лектер снялся с места и начал выверено преследовать мужа, не оставляя попыток обратить того в свою идею.

«Мы оба знаем, что ты можешь держать на крючке годами, не давая возможности к себе прикоснуться. Ты первоклассная кокетка».

«Я?» — Уилл останавливается, в изумлении сводя плечи.

«О, да. Ты. Мне ли быть предвзятым? Кто, как ни я, по недальновидности своей ждал от тебя «да» год за годом прежде?»

«Я не могу в это поверить», — закрыл лицо ладонями Грэм.

«Я тоже не мог. Поэтому удержи Мэтью Брауна на поводке и приведи того в наш дом, сформировав у него ложные ожидания. Я хочу, чтобы он страдал перед своей смертью. И под страданиями я не имею в виду никакой физической составляющей. Это должны быть унижение, разочарование, осознание бессмысленности его ожиданий и собственной никчёмности».

«Мне это не нравится», — выставил руку Уилл в отстраняющемся жесте ладонью вперёд.

«Тебе понравится результат», — обещает Ганнибал, отлавливая мужа в углу и обнимая.

«Предложи что-нибудь другое или, напоминаю, мы можем просто его убить», — напряжённо замирает Грэм.

«Ни то, ни то, жизнь моя».

«Да с хуя ли ни то, ни то?!» — Уилл предпринимает похвальную попытку освободиться.

«С того, что ты прислал его ко мне. И это чуть не стоило мне жизни, не успей Джек вовремя», — стоит на своём Лектер.

«Это уже в метафизическом прошлом. И я, к тому же, извинялся».

«Я буду рядом. Тебе не придётся терпеть Брауна дольше необходимого».

«Как долго ты намерен помнить мне тот импульсивный порыв с ним?» — негодует Уилл.

«Это было впечатляющим. Я редко попадал в такие патовые ситуации. Так что запомнил тот момент и храню его в пыточной своего дворца памяти», — Ганнибал прижимается губами к макушке Грэма, не позволяя тому отстраняться, как бы Уиллу того ни хотелось.

«Я тебя ненавижу. Все твои просчитанные и продуманные «изящные» ходы, нашпигованные двойными смыслами и усеянные подводными камнями. Хочу, чтобы ты об этом знал».

«Я не позволю скользкому и наглому Мэтью Брауну к тебе прикоснуться, Уилл», — всё понимает Лектер.