Стоило путнику попрощаться, как тут же его тело обратилось в пыль, которую развеяло по ветру. Мужики вздохнули с облегчением. Атаман разразился забористой бранью. Никто не смел даже пытаться выйти за круг, они то ли верили колдуну, то ли так сильно его боялись, что стали смиренно дожидаться заката. А зря. Любой из них мог отправиться восвояси не почувствовав преграды. Чары не сковывали бандитов ни сейчас, ни ранее. Бандиты сами себе внушили свое заточение, и их собственные глаза их обманывали, внушая и суд, и наказание, и клятву. Таково было коварство этого волшебства. А путник, на которого они напали ушел уже далеко вперед. Он переходил небольшой мостик, впереди виднелась деревня. Вдруг путник замер ощутив, как развеялись его чары – «Давно пора» – подумал он и продолжил путь.

Он приближался к Яхово. О том, что в этой деревне живут двое из недавно напавших на него разбойников путник не знал, да и откуда ему было это узнавать. Все сказанное бандитами было и остается только между ними и чарами которым они открылись и которых больше не существует.

У путника не было намерения убивать разбойников, так как он и правда ценит жизнь, зато желания проучить мерзавцев было предостаточно. Чары дурманящие разум подходили как нельзя лучше, а их свойство раздувать дремлющее в человеке пламя совести могло бы присмирить разбойников и удержать их от гнусных поступков в будущем. А если бы бандиты. Собственная совесть порой наказывает суровее любых пыток и удерживает крепче любых оков. А те у кого совести нет, пусть боятся наказания, которое отныне будет существовать в их воображении.

О том, что чары вынудили бандитов убить одного из своих, мужчина не знал и не догадывался. Очередное доказательство того, что волшебство не игрушка.

Остахан, таково было имя путника, не являлся таким человеком, который стал бы вести странные беседы с бандитами, тем более читать им морали, тем более призывая их к праведности. А зачем? Какое ему дело до судеб этих проходимцев? Он им не мать и не батька – как справедливо распинался перед иллюзией атаман. И не святой, чтобы заглядывать в их души, а тем более спасать их. Разве смог бы он узнать из бандитских историй нечто новое, то, чего в мире еще не бывало? Нет. Да и не важно уже, разбойники остались в прошлом, а для Остахана намного интереснее и важнее будущее и его притягательная неизведанность.

Вторая глава. Хочется верить.

На подходе к деревне Остахан размышлял о том, как представится местным и чем будет заниматься на этот раз. За время странствий он чаще всего примерял на себя роль целителя, хоть он и не признавал сам себя настоящим целителем, но знал и умел в этом деле действительно много. Иногда он представлялся бардом, пел правда отвратно, зато легенд и сказаний знал предостаточно и вполне сносно играл на свирели. Реже всего Остахан представлялся торговцем продающим безделушки, в основном обереги, которые он мастерил своими руками.

Так как ни звание целителя, ни роль барда не мешали ему торговать, то торговцем он представлялся лишь тогда, когда ему наскучивали первые два занятия. На простого торговца не было спроса в отличие от целителя, дети не докучали ему просьбами рассказывать сказки в отличии от барда. Для торговца все просто, находились покупатели – хорошо, не находились – не беда. Путник вовсе не бедствовал и мог бы пройти путь ничем не занимаясь и ни о чем не задумываясь. Но в таком случае его бы одолела скука. Остахан любит добрый труд, что приносит людям пользу.

В деревне Торка, в которой он останавливался в прошлый раз, Остахан был целителем и много усилий потратил на исцеление тяжелых больных. Кстати припомнил он, кажется среди бандитов был родственник одного из исцеленных, а может и нет – уже не мог вспомнить путник. За все время странствий он повидал столько больных, столько их родичей, множество лиц и имен, всех не вспомнишь, а тех что вспомнишь обязательно перепутаешь. На этот раз желания заниматься целительством у него не было, да и охоты представиться бардом тоже. Остахану хотелось отдохнуть, и он решил в этот раз представиться торговцем.

Войдя в деревню первым делом он собирался наведаться к старосте, а чтобы найти его дом расспрашивал местных. Первой ему попалась бабка из ветхого домика на окраине и до того злая и противная она была, что Остахан с ней чуть не поругался, но пересилил себя, она того не стоила. Путник пошел к следующей хате, а от нее сразу к старосте, так как на второй раз ему встретились люди приятные и приветливые.

Староста принял путника без особой радости, но вполне гостеприимно. У старосты же Остахан и остался на постой. Упросил старосту растопить баню, а его жену – постирать белье, и платил им монетой. А ближе к закату, в свежем белье и расслабленный после баньки, Остахан сидя на крыльце курил трубку и любовался заходом солнца. Жена старосты окликнула путника, и вместе со старостой и его семьей Остахан разделил трапезу. В трапезное время к старосте с просьбой заглянула женщина, совершенно вымотанная и бледная. Жена старосты вручила ей кусочек свежего каравая и баночку барсучьего жира. Женщина ушла, а жена старосты запричитала:

– Ой, бедная Марья, бедняжечка. Такая беда у ней, а за что? Девушка правая, ни грешна, ни зла на язык. Ох помоги же Всетворец, дай волю, так все справно выйдет.

А Остахану стало интересно:

– Какая у нее беда?

Ответил староста.

– Дите больное, оба дитя. Сильно хворают. А Марья одна, без мужа, уж третье лето. Того змий ползучий загубил.

– Тяжела судьба ее – согласился путник, и немного подумав спросил – чем дети болеют?

– Знамо, чем – Красноломицей.

Остахан цыкнул и недовольно скривил лицо. От болезни, которую в народе называют «Красноломицей» умирают девять из десяти, дети особенно часто. Но наверное, думал он, так будет лучше – тяжело одной женщине с двумя детьми выжить в деревне. С другой стороны это же дети, разве может он допустить их смерти. Но путник зарекся не лечить местных, когда торговцем называется, иначе не отдохнуть и не восполнить силы. А всех на свете спасти нельзя.

«Даст Всетворец сберегутся ее детей» – подумал Остахан. Женщина, не смотря на изнуренность, показалась путнику еще вполне молодой и складной – «И муж для такой жены легко отыскаться сумеет» – новая мысль посетила его – «А детей все же жалко… Ах! К черту все! Стыдно будет если не помогу».

Остахан попросил старосту показать хату вдовы, захотел на хворых детей посмотреть. Пришлось сказать, на свою беду, что «немного» смыслит в целительстве. Сын старосты проводил путника к вдовьей хате. Домишко был добротный, заметно было, что за ним следят, ухаживают и чинят или хотя бы пытаются чинить, но получается не очень хорошо. Тоже и с коровником рядом и с курятником – большое хозяйство имелось у вдовы. Остахан постучал, отворила ему все та же измученная женщина.

Она была крепка, как и все деревенские бабы, но в сравнении с теми же бабами худа, хоть и не тощая. Глаза, выражавшие легкое замешательство, омрачала краснота и темные мешки, сухие губы совершенно не красили ее лица, как и признаки первых морщинок. Ее плечи сжимались словно у загнанного в угол зверька.

Лишь отворилась дверь путник почувствовал спертый горячий воздух. В летнюю пору даже в вечернее время было очень тепло, но женщина удерживала в помещении полуденную жару стремясь превратить дом в подобие парилки. Очевидно детям стало холодно, их лихорадит.

– Кто вы?

– Мое имя Остахан. Ты вдова Марья?

– Д…да

– Марья, я целитель. Мне сказали, что твои дети больны Красноломицей. Позволишь на них взглянуть?

– О…ой! Вы целитель, да. Да! Конечно! Входите!

В хате было действительно душно, и это нехорошо. Даже не успев взглянуть на детей Остахан приказал женщине открыть все окна и ставни и отворить настежь дверь, чтобы хата наполнилась свежим воздухом. Не без колебания она стала исполнять приказ целителя. Тем временем мужчина подошел к печи, дети лежали на ней, укрытые двумя одеялами. Печь не горела, но была теплой. Мальчик постарше весь в поту слегка приоткрыв глаза рассматривал незнакомца, а девочка рядом с ним металась в бреду без сознания. От них несло барсучьим жиром – неподходящее средство, для неподходящей болезни.