Сначала мы все бежали, не разбирая земли под ногами. Потом, когда серый пепел пыльным облаком окутал всю толпу, поневоле стали останавливаться. Кашлять, задыхаться, но не оттого, что воздух вокруг проклят, а просто запыхались, и мелкая пепельная взвесь забилась в рот и нос.

Какое-то время все кашляли и терли лица, кто-то опустился прямо на землю, кто-то пытался поддержать товарища. И только время спустя до нас дошло: крики загонщиков больше не слышны совсем, даже кромка зелени осталась за гребнем серой земли. Погоня прекратилась.

Тогда, что называется, считать мы стали раны. То есть сначала народ ошалело оглядывался и явно тихо офигевал от того, где мы все очутились. А потом застонал и опустился в пыль Луи.

– Что?! – Я кинулась к нему, так и не выпуская из рук Нико.

– Нога, – пропыхтел наш родной леший, задирая тунику. Штанина на правом бедре уже пропиталась кровью.

– Кто еще ранен? – Магали, едва пришла в себя после сумасшедшего бега, тут же вспомнила, что она не просто мимо медицины проходила. – Осмотрите себя и соседей, на бегу от страха могли не почувствовать! Кого задели, даже вскользь, подходите сюда, надо быстро промыть раны и наложить повязки! Неважно, что мы дышим рядом со свечой, – кивнула она на меня. – Мешать внутренние жидкости с этим пеплом не стоит, вдруг он ядовитый.

Дальше для меня все какое-то время было как в тумане – похоже, нагнал откат. Шутка ли – столько бежать, спасаться от пуль, чувствовать, как тебя загоняют, словно зверя, бояться смерти, причем даже не своей… даром такое не дается.

На мне, к счастью, не оказалось ни царапины, Нико тоже не пострадал. Но среди лепесточников были раненые, а еще мы недосчитались одного малыша и нескольких самых старых жителей рощи.

Это было ужасно. Потому что вернуться за пропавшими мы не могли. Слава богу, буквально через пять минут одна бабушка с тем самым пропавшим малышом догнала нас сама – как оказалось, она отстала совсем немного, просто пыталась отдышаться за ближайшим взгорком. Туда, кажется, тоже доставала моя сила «свечи».

Но двоих дедов мы все же потеряли. Ох… а кроме этого, имелась пуля в бедре у Луи, пуля в плече у брюнета (Этьен, его зовут Этьен, я вспомнила). Еще несколько сквозных ран, довольно много царапин, ссадин, и полно ушибов. Лирэн (тоже вспомнила, видимо, бег по пересеченной местности в условиях хреновой видимости, да еще и под обстрелом, стимулирует мозги лучше витаминов) отделался парой ссадин и ожогом от пороха на левой руке – как я поняла, отстреливался и пытался перезарядить оружие на полном скаку. Даже думать не хочу, как он это делал, главное – не пострадал.

Казалось бы, чего мне жалеть этого нахала. Но он все же пришел, чтобы предупредить нас, и защищал от загонщиков. Значит, как минимум сейчас мы с ним на одной стороне и его враги – наши враги.

Вообще, его присутствие беспокоило меня даже на фоне всеобщего трындеца. Становилось не по себе от взглядов, странно от прикосновений (он помог мне усадить Нико рядом с раненым лешим и придержал под локоть, когда споткнулась).

Брюнет Этьен все еще не пришел в себя, но он меня так не тревожил. Вежливый мужчина, и вообще… какой-то прямой, прозрачный, что ли. А этот хитрован – у него даже зеленые глаза как у лиса, какие-то раскосо-насмешливые.

– Плоховато дело, – отвлекла меня от размышлений Магали, утирая пот со лба.

– Что?!

– У меня с собой есть лекарства и инструменты, чтобы достать пулю из плеча господина Этьена. Но вот с бедром старика все сложнее. Глубоко засела. Нужен большой хирургический набор и другие снадобья. Денек лохматый еще потерпит, а потом свинец в ране его убьет. Надо вынимать.

Я не успела вздохнуть – еще одна ягодка-проблемка в большую корзину, как раздался удивленный детский голос:

– Мамочка, что это?

Алина

Я тихонько заскулила, как Муму с кирпичом на шее. Что еще такое? Местная проклятая форма особо агрессивно-прожорливой жизни? Яма без дна?

Сделала несколько шагов в сторону голоска. И обругала себя вороной повышенной забывчивости. Правда, по-доброму.

Девчонка трех-четырех лет пялилась на маленькую грядочку, на то, чего в этом разнесчастном городе не видали и дети ее постарше, – на растущие цветы. На мою тюльпанную плантацию. Да, ее обитатели пока еще подростки-недоростки. Однако за два дня, которые я их не посещала, они вытянулись в длину, а бутончики раскрылись. Скромно, несмело, но все равно даже в полутьме было видно – это цветы, а не какая-то форма лука-порея.

Я тихо рассмеялась так, что слезы заручьились по пыльным щекам. Хоть какая-то добрая новость за эти проклятые сутки!

Вокруг собирались лепесточники, даже Луи потребовал, чтобы его подвели. Глазели, шептались, кто-то встал на колени, чтобы поближе рассмотреть цветок. Протянул руку, но трогать не решился – вдруг тот исчезнет от такого панибратства.

Я опять усмехнулась, вспомнив добрый анекдот, как другой мужик нырнул, спас Муму, развязал.

– Благодарствую, – прогавкала откашлявшаяся собачонка.

– Говорящая собака! – изумился мужик.

– Говорящий мужик! – изумилась Муму.

Вот так же дивились и лепесточники, увидев растущие, а не срезанные цветы.

– Похоже, Филь-Филь-вторая, убежав с песочка, не теряла времени даром, – услышала я насмешливый голос.

Рядом стоял Лирэн. Смешки смешками, но я чувствовала – он удивлен не меньше других.

– Будете обзываться чужими именами…

Хотела закончить: «Превращу вас в крысу». Но я подумала, что у меня еще не столь солидная волшебная репутация, да и с этого нахала станет потребовать демонстрации могущества.

– …сама буду называть вас Зеленоглазым Крысом.

Нахал присел на корточки. Я даже испугалась: вдруг тоже словил пулю и полчаса играл в героического мужчинку? Но он просто хохотал. При таком освещении сразу и не поймешь – всерьез или придуряется.

– Назовите ваше настоящее имя – и больше никаких обзывалок.

Ну что тут будешь делать?

– Можете называть меня Линой, – сказала я.

– Если это ваша работа, то вы вправе называться «Волшебница Лина», – заметил Лирэн, не торопившийся подниматься и глядевший на тюльпан.

Я хотела ответить, что мое чудо – полчаса нормальной садоводческой работы в день. А еще – что хватит пялиться на меня и цветы, надо помочь раненым. Но тут та же девчонка, обнаружившая тайную плантацию, тихонько сказала:

– Ой, как легко дышится! Даже танцевать хочется.

***

Я в очередной раз поразилась лепесточникам. Этот несчастный табор только что спасся от погони и должен был зализывать раны, заодно считать товарищей, кто не выжил, и плакать. А они, то ли как дети, то ли как ученые, стали исследовать находку. Просили меня отойти, подходили к моей любительской клумбе, вдыхали. И пару раз пускались в пляс.

К моему удивлению, Лирэн начал командовать, и, к еще большему удивлению, его слушались. Магали попросила вскипятить воду – он распорядился выкопать яму и развести костер в ней. Запретил зажигать факелы и показал, как сделать потайной фонарь. Велел четырем юнцам надышаться цветами – у него в торбе оказался целый ворох – и установил наблюдение.

Потом приказал женщинам приготовить еду, но мы и без него сообразили. Война войной, а желудок сам командует. Когда он подошел ко мне, я уже наломала два хлеба и нарезала окорок.

– Как-то вы легко стали у них командиром, – заметила я.

– А это проще простого, – усмехнулся Лирэн, подхватывая кусок. Несмотря на темноту, я поняла, что он безошибочно выбрал самый толстый. – Знаете, как называют лепесточников? Королевство без короля, банда без атамана. Кто говорит умные вещи, а главное – вовремя, тот и маршал лепесточников. И почему я в детстве не стал лепесточником? Впрочем, тогда кто бы им помог?

– А если маршал станет говорить глупости? – прервала я философствование с набитым ртом.

– Будет говорить глупости или умности не ко времени – просто перестанут слушать, – невнятно ответил Лирэн, доедая второй кусок. – Спасибо за угощение, сейчас проверю своего раненого друга.