Серебро посверкивало в утренних лучах на узде и стременах коня.

Катути покачнулась и схватилась за косяк двери.

— Здравствуй, Катути, — бесстрастно произнёс незнакомец.

— Здравствуй, господин мой, — пролепетала несчастная.

— Итак, ты приготовила подать?

В ветвях дерева прошумел ветер.

Крестьянка провела языком по губам.

— Я, господин мой… Добрый господин мой… — она опустила глаза и еле слышно прошептала: — У меня ничего нет. Ты же знаешь, какой у меня сын… Я же платила… я исправно платила всю жизнь! Сжалься, господин мой. Сделай снисхождение по моим затруднениям. Дай мне срок… не присылай стражу… Клянусь всеми богами, господин мой, я всё заплачу, — она молитвенно сложила руки, ловя взгляд приезжего.

Всадник утомлённо вздохнул. Лицо его не выразило ни малейшего участия.

— Катути, почему меня должны волновать твои проблемы? — осведомился он. — Засуха ударила по всей деревне, не только по тебе. Если я всем начну делать поблажки, мне, глядишь, нечем будет и перед казной отчитаться! Между тем ты одна не можешь заплатить. Все остальные нашли средства.

— Но, господин мой, я вдова. Мой сын…

— Ты задолжала всему селу. И мне больше всех. Я строго наказал своего управляющего, когда узнал, сколько он дал тебе в долг, пользуясь тем, что я был в столице… Если бы служба не призывала меня постоянно находиться при гарнизоне, уверяю тебя, ты не получила бы и медного кольца. Посчитаем, сколько этот ненормальный дал тебе? Корову для вспашки поля — это я оцениваю, с процентами, в двенадцать медных колец; два мешка зерна — пять медных колец. Мешок муки — десять. Кувшин масла — девять.

— Сжалься, господин мой…

— Итого тридцать шесть колец медью. Тридцать шесть, Катути!

— Откуда же у меня такие деньги, господин мой? — прошептала крестьянка.

— И девять колец — сумма подати. — Вельможа не спеша похлопывал свёрнутой плетью по открытой ладони. — Что прикажешь мне делать с тобой, Катути? Я ведь мог сразу прислать своих людей, но я решил сначала поговорить… И вот твоя благодарность за моё великодушие?

Женщина судорожно вздохнула и медленно опустилась на колени.

— Умоляю, господин мой… Сжалься! Я найду… я найду деньги на подать!

— А долги мне? — осведомился всадник.

Катути молчала.

— О чём ты думала, когда занимала?.. Что я не узнаю? Это почти воровство, Катути.

— Господин мой…

— С меня хватит нытья. Ты не можешь заплатить — что ж, прекрасно. Я пошлю своих людей. Твою утварь и домишко продадут, а тебя с сыном угонят в рабство, как всех несостоятельных должников. Не знаю, сколько я получу с такой тощей скотины, как ты, но, думаю, долг покроет… — он хмыкнул, скользнув по женщине оценивающим взглядом. — Прощай!

Вельможа дёрнул коня за повод, но Катути, забыв себя от отчаяния, вцепилась в стремя.

— Сжалься, господин мой!..

Воин ударил крестьянку по голове рукояткой плети, оправленной в золото, и Катути упала в пыль, почти под копыта.

— Остановись!

В этом звонком, полном негодования голосе звучал приказ.

Мужчина придержал коня и с удивлением обернулся.

В дверях хибарки стоял тощий мальчишка в бедной еврейской одежде. Чёрные глаза его гневно сверкали.

Вельможа изумлённо приподнял бровь, глядя на этого наглого щенка, что осмелился так дерзко себя держать.

— Сколько должна тебе эта женщина? — спросила Агниппа, ничуть не смутившись под надменным взором владельца деревушки.

— Тридцать шесть медных колец, — медленно ответил воин, словно раздумывая, тратить ли время на разговор или прямо сейчас огреть нахала плетью. — И ещё девять за подать.

Мальчишка держался до странности уверенно и смело, и это настораживало…

По губам парня скользнула презрительная усмешка.

— То есть сорок пять. Всего-то? И ты из-за нескольких медяков хочешь угнать эту несчастную женщину в рабство? Я заплачу за неё! Более того, я внесу подать за десять лет вперёд, чтобы ты оставил Катути в покое.

Мужчина расхохотался, запрокидывая голову.

— За десять лет?.. — он прищурился. — То есть её долг, тридцать шесть медных колец, и девяносто — за десять лет податей? Разумеется, считая текущий год. Сто двадцать шесть. Это больше одного серебряного кольца! Ты держал такие деньги в руках хоть раз в жизни?

Агниппа только пожала плечами.

Из-за пояса появился увесистый кошелёк, и девушка, подойдя, протянула вельможе одно серебряное кольцо. А затем отсчитала двадцать шесть медных.

— Всё точно? — холодно осведомилась она.

Вельможа нахмурился.

— Да… — рассеянно протянул он. — Что ж…

— Эта женщина освобождена от подати?

Мужчина молчал. Потом, словно проснувшись, улыбнулся.

— Разумеется, — легко ответил он. — Я ведь не какой-то злодей, которому только и забот, как обижать беззащитных. Мне всего-то и хочется, чтобы всё было по справедливости… Когда всё по справедливости, у меня никаких претензий. Погоди, Катути, вот тебе грамота, что у тебя заплачено. — Он порылся в седельной сумке и протянул ошеломлённой женщине папирус. Агниппа подала Катути руку, помогая подняться с земли.

— Благодарю тебя… господин мой… — только и смогла прошептать несчастная.

— Что ты! При чём тут я? — ещё шире заулыбался военный. — Благодари не меня, а своего спасителя… — Взгляд его не отрывался от Агниппы — цепкий и нехороший. — Сами боги, не иначе, привели этого гостя в твой дом. Кто же твой благодетель? Ты, мальчик, путешествуешь один, с такими деньгами? Далеко ли?

— Да не один, не один! — зачастила Катути, бочком оттесняя Агниппу к домику. — Не изволь беспокоиться, господин мой, за мальчонкой есть, кому приглядеть. С отцом едет. Вот, на ночлег попросились. И то, сам знаешь, какая буря вчера разыгралась!

— Да… — с неприятной улыбочкой поддакнул вельможа. — Буря вчера была — не приведите боги. Ко мне за час до полуночи гонец из Уасет добрался, еле живой. Вот только сегодня утром дальше поехал, а мне велел известить всех жителей деревни… Ты ж у нас на отшибе живёшь, вот и послушай, и потом не говори, что не слышала. Преступников опасных ищут, и награда обещана немалая. Столько золота, сколько весишь ты сам.

Катути широко распахнула глаза.

Мужчина усмехнулся.

— Да-да. Куча золота… Сказать, как они выглядят?

Крестьянка облизнула вмиг пересохшие губы.

— Как не сказать? Скажи, господин мой. Кто ж это так прогневил наших милостивых владык, что гонец аж в бурю скакал?..

Вельможа чуть слышно хмыкнул.

— Пресветлая.

— Царевна?.. — ахнула Катути. — Родная сестра?.. Да как же это так могло случиться?..

Агниппа невольно отступила на шаг и отвернулась. На глаза навернулись слёзы. Воистину, родная сестра травит её, как дикого зверя!

— Да, сама пресветлая. Говорят, она и её советник замыслили заговор против нашего божественного владыки, а теперь, когда всё раскрылось, удрали. Ничего, не убегут далеко. Дадут боги, их схватят!

— А как же не схватить? — покачала головой женщина. — И так простым людям несладко живётся, а тут ежели ещё б и смута началась… Ох, сохрани Исида! Так как же эти злоумышленники выглядят, господин мой?

— Царевне восемнадцать лет, и она несказанно красива. Вторая красавица Египта, что тут скажешь!..

— А кто ж первая? — простодушно перебила Катути.

Вельможа не сумел сдержать улыбки от такой наивности.

— Всем известно, что первой по уму и по красоте, добрейшей и милосерднейшей является царственная дочь Ра, солнцеподобная Нефертити.

— Ах, ну да, ну да… — невольно смутилась крестьянка. — Так, значит, пресветлая красива. И всё?..

— У неё рыжие волосы, как у всякого отродья Сетха. Видимо, неспроста ей пришли в голову тёмные замыслы! Да… Рыжие волосы, белая кожа и чёрные глаза. Как такую не заметить? Но, скорее всего, девчонка переоденется.

— Рыжие волосы и белая кожа?.. — поразилась Катути. — Воистину, неисчислимы чудеса богов!

— Ничего чудесного тут нет, — пожал плечами мужчина. — По матери она эллинка, вот и похожа на дочь моря.