От яркой иллюминации столовой у Гейба заслезились глаза, пришлось проморгаться перед тем, как увидеть большой зал со столами и линию раздачи с несколькими пищевыми синтезаторами.

– Это крейсер, что ли? – спросил он и по выражению лица Рика сразу понял, что попал в точку. – Охренеть!..

– Какой-то для рабочего чересчур догадливый, – нахмурился мужчина, которого Гейб видел в ангаре.

– Алан, он бригадир, – поправил Рик, и, кажется, на его смуглой с оливковым оттенком коже проступил румянец.

Гейб от греха подальше проигнорировал реплику Алана: близко не общался ни с рабочими, ни с бригадирами, потому не мог знать о широте их кругозора – сам получил огромный объём информации в училище, а до этого ему многое рассказывали и показывали родители.

В замешательстве остановившись у синтезатора, Гейб попросил у Рика помощи взглядом: не то чтобы не умел обращаться со сложными приборами, просто на то, чтобы разобраться с конкретной моделью, потребуются силы. А их запас у Гейба исчерпался ещё на озере.

– Что вам… тебе сделать? – Рик всё понял моментально.

– Без разницы, – Гейб опустился на ближайший стул и, наплевав на хмуро-серьёзного Алана, стащил с ног ботинки.

Пальцы Рика с неуловимой скоростью выбрали нужную программу, и уже через три минуты на столе перед Гейбом появилась тарелка с неизвестным, но очень аппетитным яством. Во всяком случае, после коричневой бурды с Онтарио любая пища будет казаться аппетитной.

Однако желудок не выразил энтузиазма по этому поводу, так что Гейб остановился после второй ложки – таблеток для снятия рези перед едой он, естественно, не принимал.

– Хорошо тут у вас кормят, – сказал Гейб, чтобы хоть как-то занять паузу.

– Не жалуемся, – ответил Алан.

– За чей счёт пируем? – Гейб знал, что уже нарывается: никто ему не скажет правду. Точно не сейчас.

– Спонсора всё равно уже нет, – хмыкнул Алан и сел напротив Гейба.

– Невкусно? – вдруг спросил Рик, заметив, что Гейб не ест.

– Нет, – покачал головой Гейб. – Просто отвык.

– У нас лучше синтезаторы были…

– Да что ты помнишь? – перебил Рика Алан. – Совсем мелким был, когда улетели. Да и сейчас мелочь…

– Мне почти двадцать! – возмутился Рик.

– Не мелкий разве? – Рик скорчил ему рожицу. – Ещё маме пожалуйся…

– Отставить! – гаркнула Кэс, стремительной походкой врываясь в столовую.

Взгляд женщины был сфокусирован на Гейбе: он отложил ложку, готовясь выслушать её пламенную речь, но в итоге получил направленный в лоб излучатель бластера.

– Юна сказала, что его имя есть в списках жандармерии.

История была о космосе: старая, наивная, написанная в те времена, когда люди побывали только на Луне – Гейб любил её слушать. Там человечество стало мудрым и сильным, освоило целую галактику, даря просвещение другим, менее развитым расам.

Межзвёздные полёты, вечные источники энергии, храбрость и доброта – таким видел будущее автор, имя его давно уже было предано забвению. Книга хранилась на отцовском планшете вместе с другими, в которых описывалось прошлое Земли: тёмное и зловещее, оно казалось Гейбу странным и одновременно логичным – сейчас история выходила на новый виток.

Конечно, понял он это уже гораздо позже, а в детстве просто слушал в неярком тёплом свете ночника низкий с хрипотцой голос отца, запоминая на всю жизнь яркие треугольники белков глаз на погружённом в тень лице и седину курчавых волос.

Самыми светлыми воспоминаниями Гейба оставались родители: мамина улыбка отпечаталась на сердце, а вечернее чтение отцом книг было самым любимым ритуалом.

Мама ушла первой – Гейбу исполнилось тогда десять, отец был старше и прожил всего четыре года. До училища подростка приняла к себе тётя, но её не стало после окончания первого курса. И Гейб лишился нарочитой грубости с упрёками о лишнем рте и неуёмной энергии «здорового наглого лба», взявшего худшее от родителей. Гейб лишился всего, что его связывало с прошлым, а ничего нового не приобрёл. Пока не встретил Криса – но и тут ошибся.

Наверное, на озере Гейб думал не о родителях, а о нём, потому что так и не смирился со скорой смертью – считал любовника виновником многих своих несчастий. Хотя, безусловно, Крис был лишь обычным человеком: не лучше и не хуже тех, кого с момента потери родителей встречал Гейб. Или это являлось попыткой успокоить себя: все такие – можно уподобляться. Гейб не смог: уволился из жандармов, вступился за рабочих, попал к повстанцам, был принят за шпиона и чуть не получил разряд в лоб. Закономерный итог. Быть не таким, как все, плохо.

Несмотря на вспыльчивость и бесцеремонность, Кэс не воплотила замысел в жизнь, а Гейба после повторного обыска препроводили в камеру до прибытия Юны: вместо силового поля барьер четвёртой стены создавали толстые металлопластовые прутья.

Гейб и не думал роптать – его место на Онтарио было гораздо хуже хотя бы потому, что тут имелись собственный чистый унитаз, нормальная койка с матрасом и свежим до хруста постельным бельём, а Рик приносил очень даже съедобную пищу.

– Я не думаю, что ты на их стороне, – сказал он, ставя поднос к краю решётки.

– Почему так решил? – спросил Гейб: старался сохранять оптимистичный настрой и не прочь был поболтать.

– Мне так кажется… – вновь зарделся Рик.

– А Кэс говорит, что ты просто зелёный и ничего не понимаешь, – Гейб усмехнулся и подтянул одну ногу к себе.

– Так и говорит, – Рик улыбнулся и спохватился: – Мне пора.

– Кэс считает, что еду можно оставить за минуту?

– Даже если ты не шпион, Кэс будет тебя ненавидеть, – пошутил Рик и скрылся за гермодверью, запоры которой срабатывали с идеальным щелчком.

Организм без сплошной бомбардировки медикаментами первое время путался в потребностях; периодически подташнивало, хотя режущие боли в желудке вскоре прекратились – и однородная пищевая масса, призванная стать тюремной едой, отлично переваривалась. Если б не головная боль, Гейб бы вообще не жаловался на жизнь, но и она навязчиво не беспокоила, служила фоном, не отвлекая от привычных дел.

Когда тяжесть после еды отступала, Гейб выполнял комплекс упражнений, знакомый ещё со времён училища: получалось из рук вон плохо, но попытки того стоили, слишком отвыкли мышцы и, главное, голова от нормальной гравитации – постоянно пошатывало, особенно во время физических нагрузок.

Время. Гейб нуждался во времени, но не знал, есть ли оно у него – зависело от повстанцев, а конкретнее, от некой Юны, авторитету которой подчинялась даже дерзкая Кэс. Иерархия сопротивления всяко отличалась от иерархии жандармерии, и Гейбу оставалось только ждать, когда за ним придут.

– Собирайся, – сказал заглянувший в камеру Молли, державший наручники.

– А ботинки дадите? – спросил Гейб.

– Не положено.

Гейб ждал, но всё равно оказался не готов к моменту, потому движения вышли хаотичными: одновременно попытался встать и подтянуть штаны. Молли терпеливо наблюдал за его вознёй, только после её окончания повернул ключ механического замка, который убрал три прута, позволяя Гейбу выйти – сразу вытянул руки перед собой, чтобы тот надел наручники.

– Знаешь, когда рыпаться не надо, – прокомментировал покорность Гейба Молли.

– А смысл? – Риторический вопрос не терял актуальности и занимал Гейба уже давно.

Дверь в комнату для допросов была следующей – многослойное полотно сдвинулось с лёгким скрипом, от которого Молли поморщился. Навстречу тут же решительно вышла Кэс:

– Юна, надо выбить из этой суки всё!

– Подожди, успеем.

Юна оказалась хрупкой женщиной лет пятидесяти с большими тёмными глазами и широкой седой прядью в иссиня-чёрных волосах, идущей от правого виска: изучающий взгляд буквально пронизывал, но Гейб чувствовал скорее интерес, чем подозрительность. В комнате кроме неё, Кэс и Молли присутствовал ещё один мужчина средних лет.

Молли подтолкнул Гейба к стулу – единственной мебели в комнате – и перестегнул наручники назад, зацепив их за металлопластовую трубу спинки: так пленник будет практически полностью обездвижен.