Я всегда любила учиться и успевала отлично. В школе на всех вечерах, утренниках читала стихи. Говорят, это у меня хорошо получалось. А вот петь совсем не умела, не было слуха. Зато у мамы был хороший голос, но как замуж вышла, петь перестала (так внукам рассказывала). В Мантурово мне запомнилась наша коммунальная квартира. В праздники все соседи собирались вместе. Но все было очень тихо, без лишних разговоров. Все боялись, а чего – не знали сами. Рядом жил одинокий мужчина, которому я очень нравилась, тогда девятилетняя девочка. Приходя домой, он часто заходил к нам, приносил мне гостинцы. Подгадывал, чтобы мама была дома, похоже, он больше ей симпатизировал. Но не признавался в этом.

У нас подрастала моя сестра Лиля, которой шел третий год. Она была доброй девочкой, со всеми делилась игрушками. Рядом в отдельной квартире жил служащий с достатком, и у него была такая же дочка, как Лиля. Девочка много кричала, капризничала, родители с ней не справлялись и часто приходили к нам и звали Лилю на помощь. Просто смех, как один ребенок усмирял другого.

В третьем классе я училась в Палкино, куда мы снова приехали и жили до 40 года. Я опять закончила третий класс лучше всех. В это время пришла разнарядка послать в Артек лучшую ученицу начальных классов. Учительница поспешила сказать, что это буду я. Каково же было мое удивление, когда путевку отдали девочке, которая училась намного хуже меня. Причину нам не объяснили. Меня это сильно огорчило, душила обида из-за несправедливости. Наверное, моя хорошая учеба никому не нужна.

У отца произошли изменения в работе. Раньше он был счетоводом, а его назначили бухгалтером, хотя он имел только начальное образование. Мама работала уборщицей. Шли трудные 35–38 годы. Многих арестовывали. Мы ни в чем не были виноваты, но ждали нехорошего. Мы были настолько напуганы, что боялись громко разговаривать, рано ложились спать. Мама просила, чтобы мы молчали, убирала все бумажки, чтобы ничего не потерялось, боялась каждого шороха, петь совсем перестала. Я спрашивала: «Почему ты не поешь?» Она отвечала: «Сейчас не до пения».

В 39 году папу Васю послали на курсы бухгалтеров в Ленинград на 4 месяца, которые он успешно закончил. Мы получили от него письмо, где отец, предлагая нам право выбора, перечислял места своей будущей работы. В списке били: Буй, Шарья, Галич (это малые города Костромской области), Свердловская область, Ворошилов и много других мест.

Я в то время заканчивала пятый класс и была в семье самой грамотной. Взяла карту Советского Союза и начала искать все эти места, что были в письме. Выбрала Ворошилов. Но не тот, который на Дальнем Востоке (в ту сторону, так далеко я не смотрела), а тот, что на Украине – Ворошиловград. Решила, что это одно и то же. А там тепло, фрукты, овощи. Но там нет леса, о чем я не подумала. Ведь папа учился на специалиста по лесной промышленности. Мы сообщили отцу, что выбрали Ворошилов. Он не стал возражать и купил билеты на поезд себе и семье. Когда он приехал домой, сказал, что очень удивлен нашему выбору, потому что Ворошилов – на Дальнем Востоке. Мы – в рев, но было уже поздно что-то менять.

Папа уехал сразу, а мы – в июле, когда я закончила школу. Ехали в общем вагоне 12 суток, сундук сдали в багаж. В поездке голодали, ибо мама боялась выходить из вагона на станциях и мне не разрешала. Покупали из еды то, что приносили в вагон. C собой взяли немного вареной картошки, лук и яйца.

Папа нас встретил в Спасске, получив багаж, мы поехали на грузовой машине в село Успенка (Кировка сегодня), где мы прожили с 40 по 44 год. Папа работал бухгалтером в Леспромторге. А что нас ждет в далеком краю, мы не знали. Какие здесь люди, какие отношения между ними. Ведь там, где мы жили, в Ярославской области, мы мало общались с другими семьями, говорили тихо, всегда чего-то боялись.

Здесь мы заметили, что люди ведут себя свободнее, больше общаются. Нам, детям, это тоже передалось. Я пошла в шестой класс, где было 30 человек.

Мы сняли квартиру в частном секторе – комнату 15 метров. Хозяева разрешили нам за деньги брать овощи в огороде. Отец купил по случаю ведро меда. В то лето мы впервые вдоволь наелись помидоров, кукурузы, даже арбузов. А там, где мы жили раньше, помидоры не зрели на грядках, а дозревали в валенках, на печке, на полатях. Мама сначала не ела помидоры, боялась отравиться.

В Кировке было много ничейных садов. Раньше у всех были большие участки с садами, богатыми сливами, яблоками, грушами, ягодами. По постановлению правительства в поселках каждой семье положено было 15 соток вместе с домом и хозпостройками. Землю перекроили и излишки отобрали. А поскольку отдать их было некому, они стояли бесхозными. Картина была ужасная: все село зияло этими неухоженными участками. А там продолжали плодоносить деревья, вот мы туда и лазали. Никто не гонял детей, пусть едят, не голодают. Политика была такова – пусть никому не достанется, лучше пропадет, только не тем, кто раньше обрабатывал, садил, ухаживал за землей.

Трудно было большим семьям: чтобы садить картошку и овощи, приходилось вырубать сады. Первая наша зима была очень трудной, все надо было купить, своего хозяйства не было. На следующий год нашей семье дали участок земли, где мы посадили кукурузу, картошку, помидоры. В войну, когда хлеба не хватало, мы мололи кукурузу и варили кашу, что спасало нас от голода. Скоро нам дали казенную квартиру, полдома в центре села, рядом были папина работа и моя школа. Отец тогда был главным бухгалтером, а в войну стал начальником Леспродторга. На войну отца не взяли из-за болезни глаз.

Моя школа была двухэтажной, с печным отоплением. Я быстро вписалась в коллектив, появились хорошие друзья: Валера Басок, Миша Лось, Павел Кращенко, Аня Оглезнева. Мы и после школы долго поддерживали отношения.

15 июня 1941 я первый раз поехала в пионерский лагерь, расположенный на берегу реки Уссури. Как же там было интересно. 20 июня на открытии лагеря подняли красный флаг, радовались. А через два дня вечером объявили – началась война. Лагерь замер, многие родители сразу забрали своих детей, особенно военные. Через несколько дней уехали все. Буквально в начале июля был сбор в школе, и нас отправили на работу в колхоз. Так мы, 14-летние дети, всю войну по 4–5 месяцев работали в колхозе. Питание было скудным, у многих началась куриная слепота. Это коснулось и меня. Видеть я начинала только при дневном свете.

Как-то мы с ребятами поехали на велосипедах в соседнее село. Когда возвращались, стемнело, и я перестала видеть. Катимся с горы, а впереди табун лошадей. Влетела в него. Чудом выжила, но от велика ничего не осталось. Ребята привели меня, слепую и покалеченную, домой, мама в плач. Но обошлось.

Школу топили дровами. Нас, старшеклассников, 4-х девочек и 6 мальчиков, отправили в лес на двух лошадях. Мы пилили поваленные деревья, грузили их на подводы. Потом садились обедать, разложив отварную картошку с солеными огурцами. Как было вкусно! Смеялись, бросались снежками. Когда дрова привозили в школу, другая бригада их пилила и колола, а третья бригада носила к печке и рано утром ее топила. Не было ни ропота, ни недовольства, все воспринималось как должное. Мы за зиму будто повзрослели.

Учились во вторую смену, темнело рано, и мы зажигали керосиновые лампы. Конечно, влюблялись, писали записки. Однажды я получила такую от одноклассника Бори: «Нина, я тебя люблю, а ты прохаживаешься с Мишкой Лосем». На самом деле с этим Мишей мы просто общались и обменивались книгами. Интересно, что через много лет он стал директором этой же школы.

Вообще, мы много читали, искали и другие формы развлечения. В 9 классе устроили представление под названием «Суд над героями пьесы “Горе от ума”». Достали парики, сшили костюмы. Получилось настоящее театрализованное действие, нам даже пришлось его повторять много раз и отдельно для родителей. В праздники мы собирались у кого-нибудь, приносили кто что мог из еды и веселились от души.