— Почему вы выступили раньше, чем планировалось?

— У меня были подозрения насчет одного из моих людей, Кэла Пралетта. Мы проследили за ним, увидели, как он выходит из храма, и решили сдвинуть вперед время операции. Я Саул Арнен, и тех наемников, которых вы отправили по моему адресу, встретили с почестями по их заслугам: их распятые тела украшают ворота портовых складов. А теперь, викарий, отпустите эту женщину!

Саул Арнен вскинул гарпунное ружье к плечу и прицелился в голову Грока Аумана. Оники отчетливо ощутила, как напряглась на ее шее рука викария.

— Я вам даю пять секунд, чтобы убраться! — взвизгнул Ауман. — А потом я спущу курок, и я не бросаю слов на ветер!

Саул Арнен опустил ружье и, коротко кивнув, приказал своим людям выполнять. Неохотно, яростно сверкая глазами, сжимая челюсти и кулаки, они медленно пошли к дверному проему.

Грок Ауман удовлетворенно ухмыльнулся, и, подталкивая Оники коленом в поясницу, вынудил ее двинуться вперед.

— Скажите своим людям, чтобы они очистили коридоры и лестницу в подвал!

— Кто мне гарантирует, викарий, что вы не убьете эту женщину, когда добьетесь своего? — спросил Саул Арнен прежде, чем выйти.

— Придется тебе удовольствоваться моим словом, паритоль! Что ж, Ваше Преосвященство, я расчистил путь; вы проследуете со мной?

— Конечно! — ответил прелат.

И он совершенно неожиданно бросился, как дикий медвигр, на своего секретаря. Сначала он схватил его за вооруженную руку и с силой задрал ее вверх. Из дула оружия вырвался сверкающий луч и врезался в потолок, оставив большую дыру с черными дымящимися краями. От удивления Грок Ауман ослабил другую руку, Оники мгновенно этим воспользовалась, чтобы ринуться на пол и вырваться из хватки своего похитителя. Она нырнула на четвереньках под кровать, где как могла поправила вокруг тела простыню.

— В ад я с тобой проследую, Грок Ауман! — взревел кардинал.

Двое сцепившихся мужчин упали на кровать. Пружины старой сетки заскрипели все разом. Викарий ухитрился засунуть дуло своего оружия под подбородок противнику и нажать на спусковой крючок. Ослепительная вспышка света осветила исхудавшее лицо прелата. Его затылок разлетелся, а мозг, вырвавшись из зияющего отверстия, влепился в стену позади. Викарий бешено оттолкнул его плечом, и он повалился на паркет. Грок Ауман огляделся в поисках заложницы, и по сошедшимся в одной точке взглядам окаменевших миссионеров понял, что она укрылась под кроватью. Он распрямился, и в этот момент его шею пронзил пущенный из дверного проема гарпун. Викарий отпустил свой волнобой, схватился обеими руками за металлическое древко, и отчаянно попытался вытащить его из горла. Сипя, с застилающей глаза мутной пеленой, он сделал несколько нетвердых шагов, прежде чем рухнуть на стул. От удара гарпун погнулся и разорвал ему шею.

Саул Арнен помог Оники встать. В палату набились множество эфренцев, и по коридору и лестницам понеслись крики радости. В общем ликовании не участвовали только окаменевшие, прижатые к стене миссионеры.

— Вы свободны, дама Оники! — провозгласил Саул Арнен.

Его улыбка увяла, когда он заметил трагический взгляд молодой женщины. Нетерпеливым взмахом руки он велел эфренцам замолчать.

— Я слышала, как они говорили, что наемники из Притива атаковали монастырь, — прошептала она.

— Они не смогут проникнуть за заборы Тутты. Система клеточной идентификации не…

— С ними были скаиты-стиратели. С заданием заставить администраторш отключить идентификатор.

— Надеюсь, они пропали вовремя, — вздохнул Саул Арнен.

Он повернулся к остальным, взмахнул своим гарпунным ружьем и заорал:

— В монастырь!

— В монастырь! — воскликнули сотни голосов.

Тау Фраим проворно и грациозно уворачивался от шипящих дисков наемников. Время от времени Шари поглядывал на сына, чтобы убедиться, что того не задело. Сначала рефлекс понуждал махди вытолкать ребенка за ту сторону двери и держать подальше от вестибюля, но вскоре он понял, что Тау Фраим гораздо лучше его самого приспособился к рептильной энергии, темпу, остроте зрения, искажению пространства-времени. К тому же он осознал, какие преимущества дают отвлекающие маневры этой подвижной, недосягаемой цели: она вдвое уменьшила количество снарядов, от которых он должен был уклоняться сам, и позволила сосредоточиться на собственных выстрелах.

Он перескочил через пушку-дезинтегратор и в прыжке открыл огонь по двум наемникам, присевшим за постаментом. Затем он гибко приземлился, развернулся, шагом в сторону уклонился от трех дисков и выпустил очередь в сторону овата. Последний молчком упал, схватившись руками за живот. Прочие не догадывались, что нет смысла тратить время и энергию на Тау Фраима. До них, раздраженных легкостью, с которой этот ребенок играл с их снарядами, не доходило, что он безоружен и потому не может ударить в ответ.

Когда они наконец решили сосредоточить свои усилия на Шари, таком же неуловимом, как и ребенок, но вооруженном волнобоем, их оставалось четверо. Четверо наемников, которые отступили к выходу, не переставая отстреливаться дисками. Теперь они понимали, что имеют дело не с обычными противниками, а со странными полу-животными, полу-мифическими существами, причем в любом случае — существами непобедимыми; и, хотя их всегда школили в духе достойной максимы «победа или смерть», они избрали отступление. Они безусловно потерпели провал, они не сумели захватить ребенка тутталки-изгнанницы; они знали уставной порядок в случае неудачи — им надлежало с честью покончить с собой, но их овата, чтобы проследить за исполнением устава, здесь больше не было, а дисциплина с момента провозглашения империи Ангов и наделения властью организации Притива ощутимо ослабла. Притивы, изначально просто группа отщепенцев, вышвырнутых из рыцарей-абсуратов, выросли в тени планетарных правительств, которым требовались молчаливые исполнители для выполнения грязной работы. По сути, они жили в ночи, как равнинные хищники, чьи глаза светятся во тьме, как убийцы, воры, заговорщики, жиголо, однако при свете дня их руководство, конечно, истинную их природу отрицало. Союз с Ангами Сиракузскими и скаитами Гипонероса, безусловно, позволил Притиву сразить своего исконного врага, Орден Абсуратов, но этот триумф парадоксальным образом повел Притив к его закату: оковы бдительности и скрытности ослабли, и Притив превратился не более чем в обычную армию. Его сжег блеск Сиракузы, как опаляют крылья насекомые в лучах светошаров. Он отбросил Орден, ненавистного прародителя, в тень, и, следуя беспристрастному круговороту бытия, свет отбросил его самого обратно в ничто. Вот по каким причинам четверо выживших наемников предпочли бежать, а не сойтись с этими двумя странными противниками (считая ребенка!) в смертельной схватке.

Они пробежали по коридору, пронеслись по галереям внутреннего сада, где стоял стойкий запах крови, перескочили через трупы администраторш на караульном посту и выбрались из монастыря через черный ход.

Шари, хоть и был быстрее, не стал их преследовать. Он печально взглянул на окровавленные тела тутталок, разбросанные в траве, на дорожках и по цветникам в саду. Синий свет Ксати Му подкрашивался багрянцем Тау Ксир. Он засунул волнобой за пояс своих штанов, взял Тау Фраима за руку и вернулся в зал заседаний, где матрионы снова собрались вокруг кресла настоятельницы.

— Опасность миновала, — объявил он. — Вы можете выходить.

— Сколько наших сестер…

У залившейся слезами Муреми застряли в горле слова. Тау Фраим выпустил отцовскую руку, подошел к ней и обватил за ноги. Старейшина склонилась над ним и нежно погладила по волосам.

В этот момент в притихший зал проникли отголоски шума.

Шари, Тау Фраим и матрионы поспешно пересекли сад (когда перед Муреми открылось ужасное зрелище застывших в вечном сне ее дочерей, она расплакалась еще горше) и вышли на улицу, которая спускалась к порту Коралион и мосту, ведущему к лифту в главной опоре. Внизу они увидели колонну эфренцев, с громкими криками поднимающихся к Тутте. Группа мужчин, вооруженных гарпунными ружьями, преследовала четырех оставшихся в живых наемников, которые прорвались через лесок и устремились к океану. Сами того не зная, беглецы загнали себя в тупик: скоро эфренцы прижмут их к черной воде Гижена, и у них не останется иного выбора, кроме как принять смерть, к которой обязывает суровый долг.