Оторвав взгляд от производящей на него гипнотическое воздействие картины, Платон закрыл глаза. Так он и сидел, сложив ноги по-турецки, на топчане, покрытом мягким покрывалом с цветочным узором, пока в комнату из кухни с подносом в руках не вернулся хозяин. На маленьком столике – хоне – появился заварочный чайник голубой эмали и две такие же пиалы.

Коренастому узбеку было лет пятьдесят, смуглое бесстрастное лицо пересекал по диагонали длинный тонкий шрам. Дома он одевался в традиционный расшитый золотым узором черный чапан. Сев напротив, он поставил перед Платоном пиалу с чаем. Несколько мгновений изучал гостя. Потом улыбнулся одними глазами:

– Изменился. Но и прежним тоже остался.

Улугбек сделал глоток чая:

– Мой человек в полиции отзвонился – он все узнал. Тот непрошеный гость в тапках – майор Соколов из отдела по борьбе с наркотиками.

Днем ранее Платон позвонил узбеку, рассказал о визите к должнику и попросил узнать, кем на самом деле являлся худой сосед Выдры.

– В другом случае я бы сказал, что проблем не будет, – продолжил Улугбек. – Не из-за такого пустяка. Но у этого Соколова определенная репутация. Жесткий, умный и мстительный. Какое-то время поостеречься было бы благоразумно. Может, даже уехать на время.

– Прямо сейчас я не могу. У меня учеба. И матери нужна помощь.

– Так ведь не на год, на пару месяцев.

– Я подумаю.

– Подумай, – узбек пристально посмотрел на Платона. – Мое предложение может оказаться очень кстати. Заработаешь денег и сможешь с комфортом переждать лето где-нибудь в Западной Европе.

Платон молчал. Ему было досадно, что узбек опять поднял эту тему. Он вспомнил позавчерашний телефонный разговор, первый за долгое время. Выслушав и пообещав помочь, Улугбек обмолвился, что, верно, сам Всевышний вложил Платону в голову мысль о звонке этим утром, и сходу предложил ему дело. Как в старые добрые времена. Платон отказался.

– Мои друзья из Сибири не часто нуждаются в помощи, – продолжил Улугбек, – и тем щедрее они к тем, кому все-таки случается им ее оказать. А принять груз на границе и доставить в Рижский порт не должно составить никакого труда.

Платон покачал головой:

– Если бы все было так просто, они бы сделали это сами. Нет, Улугбек, извини, но я не хочу возвращаться к этому всему.

– Я бы не стал тебе это предлагать, если бы считал, что дело связано с риском. Не спеши. Не давай мне ответа прямо сейчас. Взвесь все. Реальная тема, надежные люди, а затем – теплые вечера на Елисейских полях. Я слышал, после учебы ты хочешь уехать отсюда насовсем?

– Хочу.

– Даже слишком хочешь, – пробормотал узбек.

– Что не так? – не понял Платон. – О чем ты?

– Жизнь, – Улугбек кивнул в сторону окна, – пытается задавить нас своей серостью, несправедливостью и безысходностью. Но нельзя дать ей сломать себя. У жизни есть и другие, яркие, сверкающие грани. Не тащи на себе из прошлого слишком большой ноши, Платон. Ты должен шагать легкой поступью.

– Как это сделать, когда вокруг вот это все? – Платон тоже посмотрел в окно, за которым торчали серые потрескавшиеся пятиэтажки. – Посмотри на эти улицы, эти лица. Разве здесь можно чего-то достичь?

– Любое путешествие начинается внутри. Вот здесь, – узбек приложил руку к сердцу. – И путь наверх тоже.

Он поднялся и жестом позвал Платона за собой. Вместе они прошли на кухню. Улугбек встал на табуретку и достал с верхней полки настенного шкафа жестяную коробку из-под печенья. Сняв крышку, он протянул ее Платону:

– Узнаешь?

– Не может быть, – Платон не верил своим глазам. В жестянке лежала порванная серебряная цепочка с крестиком и кулоном в виде якоря – все, что осталось от отца-моряка. В день похорон Матвея Платон сорвал с себя эту цепочку и бросил на свежую могилу. – Как?

– Всплыла в одном ломбарде. На все воля Аллаха. Возвращаю.

Платон положил цепочку в карман.

– Помни, где ты был, и знай, где ты сейчас, – сказал узбек. – Прошлым не стоит жить, но и отказываться от него нельзя. Что было, то было.

Провожая Платона до двери, Улугбек добавил:

– Подумай насчет моего предложения. И скажи своему Олегу, чтобы был аккуратен. Если этот майор и в самом деле захочет отыграться, то подловить твоего приятеля на каких-нибудь левых делах ему не составит труда.

– Хорошо. Я поговорю с ним завтра.

Спускаясь по заплеванной лестнице, Платон вспоминал раннее утро, когда состоялось его знакомство с узбеком. Желтая, как цыпленок, чудесная «хонда» просто взывала о том, чтобы Платон ее дернул. Несколько дней он ходил вокруг нее, как кот вокруг горячей каши. Договорившись с перекупщиком, перешел к действию. В пять утра, когда рассвет только занимался и из темноты начинали выплывать дома и деревья, Платон ковырялся у мокрой от росы водительской двери автомобиля. Ему попался хитрый замок и, войдя в раж, он не услышал тихих шагов за спиной. Подняв взгляд на окно машины и увидев в отражении темную фигуру, Платон вздрогнул и попытался дать деру, но крепкая рука уже схватила его за запястье. Он попытался лягнуть нападавшего, но не попал, зато вдруг почувствовал, как его самого резко бросило вперед. Мгновение спустя щекою ощутил влажный металл капота, а плечо запульсировало болью от заломленной за спину руки.

– Сука! – в ярости прошипел Платон.

– Разве отец тебя не учил, что красть это плохо? – послышался сверху спокойный голос с каким-то диковинным неместным акцентом.

– У меня нет отца, – с ожесточением выдавил Платон и попытался вырваться, но хватка державшего была железной.

Они простояли так с минуту, не говоря больше ни слова, после чего незнакомец вдруг отпустил его. Выпрямившись, Платон увидел невысокого плотного мужчину со шрамом через все лицо. Слегка раскосые глаза спокойно изучали Платона. В протянутой руке была визитка.

– Если тебе нужна реальная работа – позвони по этому номеру, – сказал мужчина и открыл дверь «хонды». – И больше не приближайся к моей машине, – добавил он, улыбнувшись одними глазами.

Пока «хонда» выруливала со двора, Платон в недоумении теребил в руках полученную карточку.

Так он познакомился с Улугбеком. Тот оказался владельцем агрессивно расширяющейся сети игровых точек. Со всеми вытекающими – такими, как территориальные диспуты с конкурентами и сложные отношения с властями. В течение полугода Платон и Матвей работали на узбека, преимущественно занимаясь поиском новых помещений, которые можно было купить за бесценок. Олег от участия отказался. «Это жестокий человек, который не прощает промахов», – отговаривал он их, передавая услышанное на улицах. Но Платон как будто почувствовал со стороны узбека искреннее расположение. Тем временем новые дела мало что изменили в их жизни. Трое подростков продолжали жить так, будто завтра не должно случиться – из одного угара в другой, от одной разборки к следующей. И для одного из них завтра действительно не наступило. Возможно, у узбека были большие планы на Платона, но в ноябре девяносто восьмого вместе со смертью Матвея соединяющая их нить оборвалась. Сегодня состоялась их первая встреча за пять лет.

В два часа пополудни Платон сидел на скамейке во дворе среди приземистых, как грибы, хрущевок, распахнувших свои глаза-окна навстречу весне. Над его головой в ветвях ольхи беспечно щебетали птицы, и он рассеянно вслушивался в легкие заливистые трели. Солнце пригревало, но порывами налетал холодный хлесткий ветер. Платон ежился, скамейка была в тени, он ждал уже полчаса и слегка замерз. Олега все не было. Платон в очередной раз набрал его номер и теперь слушал длинные гудки. Прямо перед ним, посреди игровой площадки, симпатичная девушка катала полуторагодовалого малыша на детской карусели. Вцепившийся в поручни ребенок хохотал от восторга. Наконец мама решила, что с него хватит, и, оторвав мальчика от карусели, повела его за руку домой. Платон смотрел, как мама с ребенком удаляются, пока они не скрылись за углом дома. Поднявшись, он подошел к детской площадке. Взялся за поручни и крутанул карусель. Пустая платформа с жалобным пронзительным скрипом провернулась и вновь замерла.