– Но вы пробовали?

– Когда-то. На всякий случай. Ничего невозможного.

Мы медленно шли среди ящиков.

– Кстати, а что в этих ящиках хранится?

– Запасы на случай войны. Я уже говорил, сюда планировали эвакуировать партийный архив. Но архивисты должны были не просто сидеть на бумажках, а всемерно поддерживать авторитет советской власти. Словом и делом.

– То есть это были бы военные люди.

– Несомненно. Штатских архивариусов оставят в городе, а сюда – архивариусов боевых. Тут есть небольшая типография, оружие, боеприпасы, амуниция и всякое другое-третье, необходимое, чтобы подавить всякие нездоровые выступления людей, которым вдруг помстится, что если ядерная война, то и власти конец.

– И золото?

– И золото. Да ещё дядя ваш потом добавил, – но как добавил, зачем и сколько, не сказал.

– Но почему потом это не забрали – оружие и прочее…

– По документам – забрали. Но оставили. Бензин продали налево, это ж начало девяностых.

– Но это же оружие…

– Тяжёлый авианесущий крейсер «Киев» был продан неустановленному лицу за полтора миллиона долларов. В начале девяностых. При стоимости в миллиарды. Так что всякая мелочь… По документам – передали в помощь братскому афганскому народу ещё при Горбачёве.

– Но зачем они дяде?

– Он решил, что избавляться от подобного груза себе дороже. Сразу начнется расследование, глядишь, и покупку имения признают незаконной. Лишние хлопоты. Да и кто знает, что будет завтра. Пусть уж здесь полежит. Темно, прохладно, сухо, никого нет. Лучшего места для хранения и придумать трудно.

Мы тем временем продвигались среди ящиков. Не все они стояли на полу, большей частью на стеллажах, а стеллажи большие, по пять ярусов.

– Тоже дуб?

– Лиственница, – вопреки обыкновению коротко ответил Войкович.

– Нужно вскрыть ящик-другой. Посмотреть.

– Как скажете, – он отошел в сторонку и вскоре вернулся с инструментами: ломиком-гвоздодером и молотком.

– Которые ящики требуется открыть?

– Ну, для начала этот – я показал на третий ярус стеллажа и приготовился стаскивать.

Не пришлось.

Войкович опять удалился и приехал на погрузчике. Велосипедная тяга в одну человеческую силу. Не скоро, но споро. Погрузчик поднял до нужного уровня ухватчики (в погрузчиках я не силен, может, конструкторское название и иное), подцепил ящик и не спеша, аккуратно, положил его на пол.

– Судя по маркировке, здесь двенадцать самозарядных карабинов Симонова, – сказал он.

– Вот и проверим, – ответил я.

Но проверял Войкович. Он ловко, только этим и занимался, вскрыл ящик (хотя следует признать, что ящики и сбиты были так, чтобы их было легко вскрывать и заколачивать), откинул верхнюю часть. В вощаной бумаге, в густой консервирующей смазке лежали они, самозарядные карабины Симонова. Пересчитывать я не стал, и незачем, и от смазки долго отчищаться.

– Я удовлетворен, – сказал я, и тут же Войкович столь же ловко вернул ящик в первобытное состояние.

– А патроны?

– Да, есть и патроны. Показать?

– Нет, но… Сколько же им лет, этим патронам?

– Ящики, в которых упакованы цинки, помечены от шестьдесят первого до восемьдесят шестого года. Те, восемьдесят шестого, чешского производства. Учитывая, что температура стабильно плюс двенадцать…

Я не удивился, что плюс двенадцать, я удивился, что чувствую только легкую прохладу.

– Ветра нет, воздух сухой, плюс адреналин подогревает.

– А золото? Тут где-то золото?

Войкович провел меня в угол, где стояли небольшие ящики.

– Будем вскрывать?

– Хотелось бы знать, что внутри.

– Испанское золото. После поражения республиканцев из Испании в Советский Союз было вывезено золото, а у Испании, поверьте, за века скопилось его немало.

– И все оно здесь?

– Нет, разумеется. Тонн десять, не больше.

И он открыл ящик, подготовленный заранее. Слитки как слитки. Напоминали коробки с костяшками домино. Только не черные, а жёлтые. И надписано соответствующее, мол, столько-то унций испанского золота, смотрите, не перепутайте.

Никто и не путал.

– Что ещё интересного есть на этом уровне?

Вместо ответа Войкович подвел меня к двери в стене.

– А что там? Алмазный фонд?

– Там ход, ведущий в древнее подземное поселение.

– Насколько древнее? И насколько подземное?

– Граф Карагаев считал, что поселению – он звал его Навь-Городом – не менее десяти тысяч лет. Что до глубины – сам граф спускался ещё на четыре уровня вниз, но что-то заставило его отказаться от дальнейших изысканий.

– А работники музея?

– Этот ярус был режимным, а с режимом шутки плохи. И второй-то ярус можно было посещать лишь в сопровождении особых людей во дни учений, а уж третий…

– А дядя?

– Он просил показать ход вам. Ключ к двери у вас.

– Но ведь это научное открытие мирового значения.

– Вы когда-нибудь слышали про город Деринкую? – спросил меня Войкович.

– Не припомню.

– Это подземный город в Турции, открыт в шестьдесят третьем году. Тысяча девятьсот шестьдесят третьем. А так ему четыре тысячи лет – по мнению археологов.

– Что, тоже на четыре уровня в глубину?

– Открыто десять. А там, может, и все тридцать. Археологи спешить не любят. В библиотеке вашего дяди, простите, в вашей библиотеке есть книга о Деринкую, солидное издание позапрошлого года.

– На французском? – не удержался я.

– На турецком и английском, параллельно.

– Это ладно, это другое дело.

Мы не спеша поднялись наверх.

– Всё-таки удивительно. Такие ценности – и никто не хватился.

– На территории СССР существовали куда более серьёзные объекты. Десятки тысяч тонн химического оружия, например.

– Его ж нейтрализовали. Утилизовали. Кажется.

– Утилизовали едва ли сотую часть. Тут много причин: износ ёмкостей, не позволяющий транспортировку, да и просто неизвестно, где хранятся все эти тонны люизита, изготовленные в годы первых пятилеток. После чистки армии в тридцатых… Тут, вот прямо здесь, на третьем ярусе, сорок бочек газа Нафферта, хранятся. В отдельной камере. Может, будут какие распоряжения?

– Какие уж распоряжения. Пусть и дальше хранятся.

– И вот так по всем губерниям. Наследство Советского Союза.

– Ладно, отравляющие газы – штука вредная. Ладно, стрелковое оружие – его, если считать с трофейным, по стране десятки миллионов стволов. Но золото! Десять тонн золота!

– Это по минимальным подсчетам десять, – уточнил Войкович, и продолжил: – Вы человек молодой, а ещё до вашего рождения вдруг оказалось, что золотой запас СССР, тысячи и тысячи тонн, взял, да исчез. Сгинул, будто и не было. Даже иностранных сыщиков нанимали искать – не нашли!

– Ну да, золото партии…

– Золото было государственным. И сплыло.

Мы уже были в дядином – то есть, конечно, моём – кабинете.

– Ну, хорошо. Положим, есть у меня злато, есть булат. Вы, Владимир Васильевич, всё показали, да только не сказали, что мне с этим добром делать.

– Показал я не всё, но лишь главное. А уж что делать – не ко мне вопрос. Собственно, у многих состояние, переведи его в золото, и побольше вашего будет. Губернаторы, друзья власти, входящие в Круг – те, кто на виду. Но есть и скромники. Живут потихоньку…

Разговор Наставника с Недорослем прервала Анна Егоровна:

– Иван Петрович, у ворот налоговая инспекция ждет. Вы сами выйдете, или как?

– Сам. Явлю себя инспекции.

Видно было, что и Войковичу, и Яцукевовне ответ мой не вполне понравился, они, верно, ждали вопроса, как в таких случаях поступал дядя. Но раз уж назвался хозяином – хозяйствуй. А спросить я успею.

Я не спеша шел к воротам. У меня прежде никаких личных контактов с налоговой не было, выдали ИНН, да и все. Но, работая в ресторане, знал о них немало.

Ну, и время, проведенное здесь, в имении, уже начало действовать.

– Как вы принимаете гостей? – раздраженно сказал налоговик, выйдя из машины. Автомобиль, “форд экплорер”, для налоговиков штука обыкновенная. За рулем, понятно, водитель, потом налоговик лет тридцати, и дама лет двадцати двух, то ли младший налоговик, то ли, наоборот, старший.