Иван, встречая этого интересного человека, с интересом слушал его, а как-то даже по памяти записал: «Господь по-отечески вразумляет, а как начинаешь слишком зазнаваться, то может и подзатыльник отвесить. Впрочем, это я заврался: подзатыльника Господня никто не выдюжит. Он не наказывает даже, а меньше заботится, но не совсем оставляет, а так – чуть в сторонке просто. Ну а мы, едва заденет слегка наше самолюбие и утробу ненасытную, так причитать начинаем: и за что, Господи, и за какие грехи!.. И такие мы глупые, что даже стыдно потом нам не делается за такое безобразное поведение. Да если б за грехи наши, за малую толику даже, Господь воздал бы нам – и пепла не осталось бы! Долготерпелив Отец…»

Одним из преимуществ заключения являлась возможность взглянуть на процесс изнутри: не из газет и телевиденья, не из протоколов и обвинительных актов, а так, как всё это видят сами отверженные, судимые и осуждаемые. Человек с философским складом ума здесь мог бы составить куда более адекватное представление о виновности заключённых, понять их мотивы, оценить обусловливающий склонность к преступлению закона образ жизни и попытаться найти для себя ответ на вечный вопрос об ответственности за ошибки индивидуумов социума.

Само собой разумеется, не все арестанты охотно делились подробностями своих уголовных дел, а те, кто любил поразглагольствовать об этом, редко вызывали доверие у слушавших их, чаще от безделья, сокамерников. Однако, обычно большинство заключённых с высокой степенью вероятности догадывались о виновности или невиновности сокамерников: навыки практической психологии имелись почти у всех бывалых уголовников. Понятно, что это обстоятельство было хорошо известно и следователям, которые не брезговали прибегать к услугам арестантов, желавших получить свои тридцать сребреников в обмен на сообщение некоторых сведений.

По прошествии времени он осознал преимущества, которые предоставляет неволя: масса свободного времени для размышления и чтения, общение с такой разношерстной публикой, с которой вряд ли познакомился бы в иной обстановке, неограниченная возможность наблюдения за совершенно разными людьми, вынужденными уживаться в специфичных условиях, получение опыта общежития в тесноте и нужде, усваивание навыка довольствоваться малым. Впрочем, всё вышеперечисленное сводилось к тому, что он считал самым важным приобретением – ничем не заменимому личному опыту (Иван рассматривал жизнь как познавательный процесс, имеющий целью обретение мудрости или искушённости). В таком контексте сложные жизненные ситуации получали преимущество перед простыми, неприятные случаи – перед позитивными.

Тут он смог по достоинству оценить когда-то слышанную историю о буддисте, попавшем в тюрьму: когда, по прошествии времени, выяснилась невиновность монаха, перед ним распахнулись двери темницы. Но тот отказался выходить, утверждая, что ему понравились местные условия, и он не прочь остаться здесь подольше.

В тюрьме ему пришлось на собственном опыте прочувствовать некоторые важные вещи: что такое терпение, как можно жить надеждой и верой и как важно всегда сохранять присутствие духа; понять, как ценить малое, и научиться радоваться лучику солнца и пробившейся через цемент травинке…

Одним словом, сказать, что Иван сожалел о годах, проведённых в неволе, нельзя: «Где-то теряем, где-то находим – кто сможет взвесить, чего ты больше получил; выиграл ты или проиграл? А разве не победа – то, что жив, здоров и готов к борьбе, несломленный и бодрый духом?»

Первые часы, дни, недели на свободе были блаженными, как для вновь прозревшего слепого или глухого, к которому вернулся слух. Чувство умиротворённости не покидало его: он находил источник тёплых эмоций в обычных вещах и мелочах. Всё узнавалось заново и казалось в своей обновлённости необычайно привлекательным, едва ли не чудесным. Впрочем, эта эйфория не была долговечной, то и дело нарушаясь вторжениями «грубой прозы жизни», однако и много позже это ощущение свежести бытия продолжало посещать его, порой в самые неожиданные моменты.

Теперь его натура компенсировала всё то, чего ей так долго недоставало. Он мог часами ходить по городу, не уставая, и вообще наслаждался одиночеством и предоставленностью самому себе.

После трёх с половиной лет, проведенных в неволе, он обнаружил, что стал ближе к природе и чувствительней к её явлениям. Он замечал, как отличается сегодняшнее небо от вчерашнего и как связаны между собой изменения погоды и поведения животных, открывал красоту мелких тварей и заражался восторгом бушующей стихии. Ему казалось, он впитывает энергию окружающей жизни, будь то чахлые деревца, колючий ветер или орущие вороны; он верил, что, вспомнив своё родство со стихиями, возможно ощутить прикосновение к тайнам жизни.

После долгожданного освобождения Иван не торопился с поисками своего места под солнцем, спокойно наслаждаясь созерцанием окружающего мира. Особенно ему нравилось бродить по ночам: свежевыпавший снег поскрипывал под ногами, морозный воздух бодрил, тьма скрывала всё случайное и заставляла догадываться о главном, и затаившийся город оказывался с ним один на один, лицом к лицу…

Новости политики не особенно интересовали Ивана – от слова «совсем», потому и вдруг зазвучавшие в голосах родных и знакомых нотки обеспокоенности поначалу были им пропущены мимо ушей. Говорили, что в столице неладно, беснующиеся люди в кастрюлях закидывают «коктейлями Молотова» спецподразделения милиции, а глава государства медлит с принятием решительных мер. «Ерунда, – отмахивался он, – не сегодня-завтра разгонят этих сумасшедших».

Но события быстро принимали крутой оборот: «митингующие», – к слову сказать, действующие координированно, но крайне неадекватно, – при открытой поддержке заокеанских политиков вели себя всё агрессивнее, а власть продолжала бездействовать. Гибли превращавшиеся заживо в пылающие факела бойцы «Беркута» под хохот гримасничавших «демонстрантов» – так проходили дни, потом недели. Становилось понятно, что президент не будет применять для разрешения конфликта силовой сценарий, а других способов, по-видимому, не было…

Впрочем, это всем известная история, как и последовавшие события далее: стрельба из снайперских винтовок по «демонстрантам», бегство президента из Киева непосредственно перед штурмом его резиденции и последовавший путч.

Наверное, применённый на Украине опыт массового манипулирования сознанием интересен не только для специалистов-политтехнологов. Мгновенно, как по щелчку пальцев, услышанному и воспринятому десятками и сотнями тысяч людей, в относительно благополучной и стабильной стране был совершён государственный переворот.

В действительности успех подобных операций обеспечивается комплексом мер, включающих в себя: изучение и анализ существующих в обществе противоречий, проведение подготовительной работы и осуществление кампании массового манипулирования сознанием как внутри страны, так и по дискредитации законного правительства, а затем и по оправданию действий «восставшего народа» в международном медиа-пространстве.

Несомненно, что несмотря на кажущиеся устойчивость и жизнеспособность общественно-государственной системы страны, поиск точки разделения в обществе Украины не требовался, поскольку ответ был самоочевиден.

С момента распада Советского Союза на этой территории возникло неустойчивое образование, обречённое на гибель: постепенно – путём растворения и распада, либо в резкой взрывной форме. Причины нестабильности лежали в самой опасной плоскости – национальной. Единого этноса на Украине не существовало, а противоречия между населяющими страну этническими группами носили антагонистический характер. Для разъяснения этого факта следует вспомнить, что под названием «украинцы» объединяются этнические подгруппы, неоднородные по языковому и конфессиональному признакам, культурным традициям и с разным историческим прошлым. Таким образом, можно обоснованно утверждать, что эта нация ещё (или уже) не прошла свой путь до конца и не сформировалась на сегодняшний день. Из этого и проистекает её агрессивность, выражаясь, в частности, в претензиях западных украинцев к русскому Востоку: в составе единого государства они считали себя единственными полноценными носителями «украинства» и притязали на исключительное положение в его составе.