Аклин решил, что его дочь довело до такого состояния излишнее усердие в молении богам и аскетизм и ему оставалось лишь сокрушаться по поводу того, что он позволил совей дочери так перестараться в набожности.

Почти месяц ушёл на то, чтобы восстановить здоровье Ялли, позволить ей окрепнуть. Но что-то изменилось в ней. На щеки её никак не возвращался румянец, были невероятно бледны и губы. Изменилось и выражение глаз: в них абсолютно исчез живой искристый огонёк, теперь и глаза у неё были кукольные — безразличные и пустые.

Карун, узнав о её сердечном приступе в келье подвала, не на шутку встревожился. Он поспешил в Абрази в дом Аклина и прогостил там всё время болезни Ялли, с разрешения её родителей навещая её то в больнице, то встречаясь с ней в её доме. Он говорил ей о своей любви, расписывал радужные мечты о их совместном будущем — она слушала равнодушно, как бы слушая его и не слыша. Он приписывал такое её поведение заболеванию, даже не подозревая, что творилось в душе девушки.

Для неё готовили свадебные наряды, вокруг неё хлопотали портные — она принимала это так, как будто это происходило не с ней.

И только перед самым бракосочетанием она начала понемногу приходить в себя. Вместо безразличия и отупления начала появляться злость и ярость. ” — Мною нельзя забавляться, как игрушкой, — сжимая кулаки так, что ногти вонзались в кожу, размышляла она. — Он всего лишь пожелал моего тела, но едва не убил душу! Что мы, смертные, для богов, для которых нет ничего важнее собственного удовольствия? Ему, видно, было всё равно, как велики будут мои страдания. Нет, я больше не стану страдать! Я стану княгиней и все блага, доступные смертным, станут моими и я стану любить моего смертного мужа больше, чем любила тебя, бог белого дерева!»

Она подумала о том, что не стоило бы Каруну во время их грядущей брачной ночи понять, что она потеряла с кем-то девственность до него. Ещё вздумает ревновать, задавать глупые вопросы, кто был её мужчина, решит, что она изменила ему, будучи его невестой.

Она много общалась с сельскими девушками, которые были хитры на выдумки и знала от них немало способов, как можно выдать себя в постели за невинную девушку. Селянки вовсю пользовались ими и даже шутки ради вводили в заблуждение парней, выдавая себя за непорочных девственниц. Были среди них такие, что имели более десятка любовников и каждый из этих любовников считал, что именно он забрал девственность своей подруги. Она тоже воспользуется одним из этих методов, только выберет то, что удобнее всего.

Она, наконец, вспомнила и о другой печали: уходе Эльги из отчего дома. ” — Где же ты, сестра? — с горечью подумала она. — Мне теперь не с кем и поделиться своей тоской. И жива ли ты ещё? Ах, если бы узнать о тебе хоть что-нибудь!»

Затем, как во сне пронёсся приезд в Шабону, день ритуала бракосочетания в храме Така, свадебный пир и брачная ночь, где Ялли с успехом предоставила Каруну свою «девственность».

И началась новая жизнь княгини, праздная и беспечная, как у всех богатых и знатных женщин Фаранаки.

Карун был на седьмом небе от счастья, что Ялли, наконец, стала его женой. Он с удовольствием показывал ей свои владения, хоромы, все закоулки и даже открыл ей местонахождение в его доме потайных комнат и подземного хода, который вёл из его спальной в подвал, а оттуда — в катакомбы, прорытые под городом и ведущие к лесу. У Ялли вызвало это некоторый интерес, по крайней мере, так она могла отвлечься от страшных мыслей, которые, порою посещали её — повеситься или утопиться от злости и обиды на того, кого она всё ещё любила и кто, как она считала, так жестоко поступил с ней.

Через некоторое время Ялли поняла, что беременна и сообщила об этом мужу.

— Какое же это счастье, что ты сразу и понесла от меня моего сына! — говорил довольный Карун, поглаживая её всё ещё пока небольшой живот. — Другие ждут этого годами от своих жён.

— А может, это дочь, — из духа противоречия возразила Ялли. — Я хочу дочку!

— Будет и дочка, но пусть первым родится сын.

— Почему это?

— Он станет моим наследником.

— А дочь разве не может унаследовать княжеский престол отца?

— Конечно, может, но тогда княжеством будет править зять, а разница между сыном и зятем велика!

— Вот как всё-таки лицемерны законы Фаранаки, — характер Ялли после пережитой трагедии основательно испортился и ей хотелось критиковать даже то, что прежде не казалось ей таким уж неправильным, — здесь говорят, что у женщин много прав, но, тем не менее, мужчины постоянно обходят женщин, когда вопрос стоит о власти. Даже если девушка родилась княжной, почему-то считается, что унаследованным от отца княжеством должна править не она, а её муж. А разве женщина не сумеет справиться с управлением княжеством, разве наша дочь это не сможет!

— Сможет, сможет, если это будет дочь и уродится вся в тебя! — отшучивался Карун, желая сгладить углы и прекратить спор с женой.

Радость пришла к Ялли неожиданно: она получила от Эльги долгожданное письмо, в котором сестра подробно описывала свой новый образ жизни.

Поначалу Эльге показалось, что она попала в ад. Унизительная работа денщика выматывала её, а к этому добавлялись и долгие часы тренировок, упражнений мечами. Порою, она так уставала, что теряла сознание или у неё шла из носа кровь. Когда она падала в обморок, её приводили в чувство, выливая на неё целое ведро с водой и снова заставляли работать или гнали на тренировки.

Когда у неё наступили месячные, она попыталась было уклониться и от обязанностей денщика и от занятий на плацу, ссылаясь на боль в животе и прочий дискомфорт, сопутствующий не очень приятным женским дням, но офицер Ланкана, проводившая тренировками с молодыми женщинами-воинами рявкнула на неё, страшно выпучив глаза:

— Ты солдат, а не барынька в кружевах!!! Марш вместе со всеми!

Да и генерал Вири поблажек не сделала, гоняя её то по одному, то по другому поручению.

День проходил за днём в изнурительных трудах и Эльга всё чаще задавалась вопросом: а так ли она была права, покинув родительский дом и подвергнув себя этим безрадостным истязаниям? Всё чаще склонялась она, чтобы покинуть лагерь женщин-воинов и вернуться в Абрази.

Женщины-воины недолго простояли лагерем под Абрази. Им необходимо было продвигаться на север Фаранаки, к княжеству Лагала, куда звал их тамошний князь Хиф, воевавший со своим соседом. Оба князя предпочитали нанимать для войны женщин.

Кочевая жизнь оказалась нелегка, Эльгу заставляли постоянно заниматься погрузкой всевозможных вещей на телеги, поднимать такие тяжести, что в глазах темнело.

Терпение её кончилось, когда офицер Ланкана ударила её хлыстом. Молодым женщинам-воинам было поручена пробежка по кругу, Эльга отстала от других и её наставница решили подбодрить её, хлестанув хлыстом по икрам.

Эльга приняла твёрдое решение: она возвращается домой. Дома, конечно, её ждут упрёки, насмешки, наказание. Но всё это ещё кое-как можно вынести, не то, что этот ад. Она продумывала, как сообщить об этом генералу Вири.

И она никуда не возвратилась. Потому, что в лагере, на ту пору разбитом в ста километрах от Абрази, произошло событие, привязавшее её к судьбе женщины-воина: в лагерь пришли мужчины. Они явились не с мечами и не с требованием, чтобы сумасшедшие бабы убирались подальше от их города. Это были юноши, весёлые, улыбчивые, их время от времени нанимала генерал Вири для того, чтобы поощрить молодых своих воительниц, а кое-кому и помочь лишиться пресловутой девственности.

Когда юноши появились в лагере, женщины приветствовали их довольными криками и смехом, кто-то пытался хлопать юношей пониже спины или щипать за ягодицы. Женщины-воины были убийцами, они были жестоки, беспощадны и своенравны, но они не были мужененавистницами. Более того: многие из них любили мужчин даже больше, чем следовало.

Юношей завели в один из шатров и завешали полог. И ни одна из воительниц не смела заходить туда без разрешения генерала Вири. Именно генерал решала, кому предстояло провести время с молодыми людьми.