Едва Карабас-Барабас покинул дом, как куклы принялись говорить между собой:

— Что-то он творит с ней, что-то творит! Как бы с нами такого не случилось, как бы с нами не случилось!

— Такое случиться может с кем угодно, — холодно проговорила Мальвина. — И, наверно, это труднее выносить, когда тебя не поддержат даже твои близкие.

— Но как же мы можем её поддержать, если нам страшно даже смотреть на неё?

Мальвина вздохнула:

— Мне жаль, очень жаль, но, кажется, я так и не перевоспитала вас. Плётка Карабаса-Барабаса так вас ничему и не научила. Хотя бы тому, что в беде следует держаться вместе, а не порознь. Но разве вы поймёте, если у вас нет ни души, ни мозгов.

— Но что мы сделали, что плохого мы сделали?

— Вы ненавидели меня за то, что я из глины, а не из дерева. Так почему же вы не любите Прозерпину? Она же ваша сестра. Вы всегда были с ней заодно.

— Прозерпина ненавидела тебя сильнее других. Почему же ты ей сочувствуешь?

— Я не сочувствую. Удивляюсь только, почему не посочувствуете вы своей сестре из одного дерева.

Когда Прозерпину принесли домой снова без сознания со странно изменившимся телом — округлившимися и сузившимися плечами, потончавшими руками и пальцами и узкой талией, перетянутой окровавленными бинтами, куклы снова так и не решились подойти к ней. На это осмелился только Пьеро, пристыженный словами Мальвины, затем — Арлекин. Они просто стояли возле лавки с лежавшей на ней без сознания Прозерпиной и не знали, что сказать.

Позже, когда Прозерпина пришла в себя, он подносили ей воду, когда она просила пить, но не находили слов утешения, просто не зная, что хорошего можно ей сказать в таком её положении.

Прозерпина никак не вылезала из ада. Ещё через некоторое время её снова отнесли к мастеру по дереву и она стала обладательницей гладкой, как атлас, поверхности тела розово-телесного цвета и пышной копны волнистых шёлковых рыже-красных волос. Но ничего это её не радовало. Она сидела по целым дням и смотрела остекленевшими зелёными глазами в одну точку, как будто лишилась рассудка.

Карабас-Барабас рвал и метал, он орал на неё, требовал, чтобы она пришла в себя и начала репетиции, но кукла как будто не слышала её и даже запугивания и угрозы не вызывали в ней былого страха.

Мальвина пробовала с ней заговорить и только тогда она, вроде бы немного оживилась.

— Теперь ты тоже красива, — говорила ей фарфоровая кукла. — Красота всё-таки досталась тебе, пусть даже ценой тяжких мучений. Это причина для счастья. Ты же мне всегда завидовала, так сильно ты хотела тоже быть красивой.

— Я не хотела быть красивой, — еле выдавила своими новыми алыми губами Прозерпина, — я хотела, чтобы ты тоже стала уродиной!

И после этого она снова впала в состояние оцепенения и невменяемости. И так было день за днём. Она почти ничего не ела, только пила воду или молоко, за счёт которого поддерживались её жизненные силы, не говорила, двигалась только для того, чтобы справить естественные нужды в старую миску. И снова садилась или ложилась на подушку в ящике и замирала.

========== Глава 41. Два побега ==========

Однако, Прозерпина была достаточно сильной и выносливой натурой, чтобы не погибнуть даже после тяжелейших испытаний, которые ей пришлось перенести. Рассудок, пошатнувшийся было у неё от невыносимой боли, вновь начал восстанавливаться вместе с ростом аппетита.

Это не ускользнуло от глаз Карабаса-Барабаса. Он вложил в эту куклу целых сто золотых монет и теперь она целиком и полностью обратила его интерес на себя. Он почти не обращал внимания на Мальвину, ему хотелось видеть как можно реже эту куклу, которую он ненавидел и боялся и один взгляд на неё портил ему настроение. Он сталкивался с ней, только когда отводил её на половину театра, выступать перед почтеннейшей публикой. И когда он заметил, как Прозерпина пошла на поправку, он радостно потёр огромные руки:

— Ага, куколка, вот и пришёл твой черёд! Ладно уж, раскошелюсь ещё, пошью тебе сценарный наряд, спляшешь на сцене. Ведь чему-то ты ещё научилась, ещё раньше, у того учителя танцев, ты же лучше всех старалась!

У Прозерпины, как и у других кукол, была только та одежда, в которой он похитил их у маэстро Джоакино. Карабас-Барабас выдавал им одежду только для выступления на сцене, а в доме куклы, как прежде, ходили голые. Старое платье не подходило Прозерпине на сцену, оно было слишком широко в талии, рукава болтались.

В тот день, когда под вечер должен был прийти портной, чтобы снять мерку с Прозерпины, рано утром змеи заползли в закуток Мальвины и сообщили, что обеспечили ей жилище в лесу. Оказалось, что какие-то богатые люди недавно приехали в карете на окраину леса и остановились на поляне у ручья, чтобы устроить себе пикник. С ними был ребёнок, девочка лет пяти и для неё богатые родители установили на поляне большой кукольный домик, набитый всем, что нужно для куклы. Там была кроватка с периной, подушками и кружевным одеяльцем, коврик, шкаф, столик, стулья, сундучки, фарфоровая и металлическая посуда. Но змеи напугали этих людей, прогнав с поляны, и те бежали, впопыхах даже не прихватив с собой кукольный домик — не до него было. Домик бы очень хороший — деревянный, с прочной крышей. В нём вполне могла обитать какое-то время живая кукла.

Мальвина очень обрадовалась и расцеловала каждую змею. И тут же угостила их молоком и перепелиными яйцами. И тут же, на пару с Артемоном, который уже знал про змей и не опасался их, принялась завязывать свои вещи в узлы. Она могла спокойно выйти из дома, надо было только дождаться, когда Карабас-Барабас посадит всех кукол в клетку и уедет с ними в город на паровозике — Карабас-Барабас намеревался в этот день совершить очередной объезд, рекламируя свой театр.

К досаде Мальвины, Карабас-Барабас не взял с собой Прозерпину.

— Сегодня можешь ещё отдохнуть, моя смазливая деревяшечка, — сказал он Прозерпине. — Но когда будет готово твоё новое платье, почтеннейшая публика увидит, что у меня есть ещё одна красивая кукла!

Мальвина присела на кровать, с которой было снято постельное бельё и задумалась. Конечно, она не боялась Прозерпины, деревянная кукла не помешает ей покинуть дом Карабаса. Но что если увяжется следом? ” — Бежать с подругой было бы, конечно, интереснее, — рассудила Мальвина, — вот только Прозерпина мне не подруга. Как и все остальные деревянные куклы. И общество её вызовет, скорее, досаду, чем развлечение.»

Мальвина вышла из чуланчика и направилась к кладовке, где находился ящик, в котором спала Прозерпина. И услышала оттуда плачущий голос деревянной куклы:

— Дядюшка Джоакино, как же я хочу обратно к вам! Вы бы никогда не причинили мне такой боли! Вы один меня любили! А другие куклы меня не любят, не жалеют! И мне так страшно! Вот, Карабас придумал меня тесать и резать живую, а что ещё может придумать? Да что угодно! Ах, как же я не хочу оставаться в этом проклятом театре! Мне бы бежать, да дверь закрыта, а на окнах решёткииии! Как же мне бежать, как же мне бежать, как же мне бежать!

Мальвина открыла дверь в кладовку и насмешливо покривила губки.

— Дубина стоеросовая, — проговорила она, — ничего сама сообразить не может. Зайди-ка в комнату для репетиций, загляни на половину, где мастера, которых нанимает Карабас, делают декорации. Там стоит ящичек с инструментами. Поищи в нём напильник. Потом иди на кухню. На решётке в кухонном окне один прут, видимо, был плохо припаян и отстаёт внизу. Тебе только подпилить его вверху, выпилить кусок прута — и ты пролезешь наружу.

Прозерпина подняла на неё заплаканные глаза, они вспыхнули у неё озарением.

— А ведь верно, — проговорила она. — Тебе-то выгодно, чтобы я сбежала, тогда ты останешься первой, я не стану для тебя конкуренткой, вот объяснение тому, что ты подсказала мне, как бежать!

— Какая тебе разница, в чём причина, — Мальвина бросила на неё надменный взгляд и, развернувшись, зашагала в свой чуланчик.