— Чем это он может быть мне выгоден? Какой с него толк?

— Во-первых, он может караулить кукол, чтобы ни одна из них не сбежала, пока набирает воду в роднике или стирает там и вам не придётся беспокоиться. Во-вторых, он может выступать со мной и мне будет легче обновить репертуар, потому что старое может зрителям надоесть, зрителей может стать меньше и вы начнёте терять деньги.

Карабас-Барабас окончательно успокоился, он плюхнулся на табуретку и начал анализировать, сказанное Мальвиной. И сделал вывод, что кукла говорила логично и правильно.

— Ладно, пусть остаётся, — махнул рукой он. — Но если он ещё раз посмеет на меня хотя бы зарычать, клянусь всеми чертями, я его запорю насмерть вот этой плёткой!

Он снова отвёл Мальвину, Пьеро и Арлекина в балаган, где они дали толпе восторженных зрителей представление, а Карабасу-Барабасу — новый кошель с деньгами.

Вечером вновь были выпущены из сундука деревянные куклы, их заставили варить овсяную кашу, убираться, чистить посуду, таскать воду из ручья. Мальвина отложила в отдельную миску кашу для Артемона — с молоком и сливочным маслом. А деревянные куклы ели простой вареный овёс без соли, руками, столпившись вокруг таза.

Одна из кукол, поужинав, вздумала наушничать Карабасу-Барабасу, решив, что этим может расположить его к себе. Это была Калисто, лучшая подруга Прозерпины, такая же зловредная и упрямая. Находясь в сундуке, она услыхала, как Мальвина, разговаривая с Арлекином, обозвала Карабаса бородатым животным. И Калисто не замедлила ему об этом донести.

Карабас-Барабас покраснел от гнева.

— Да как ты смеешь! — зарычал он на Мальвину, замахиваясь кнутом. — Ты думаешь, я не могу запороть тебя?

— А вдруг я от одного удара плёткой переломлюсь пополам? — Мальвина даже не дрогнула и большие кроткие глаза её прямо смотрели в выпученные дикие глаза Карабаса-Барабаса. — Ведь пока только я приношу вам большие деньги. Это мной восхищаются зрители и хлопают мне. И за меня платят вам. Кто же тогда обогатит вас завтра? Вы снова хотите стать бедным?

Нет, Карабас не хотел этого больше всего. Но он никак не мог справиться со своим гневом.

— И тем не менее, как ты смеешь так отзываться обо мне, своём хозяине?!

Мальвина понимала, что может выкрутиться, сказать, что ничего подобного она про него не говорила, что Калисто не так поняла, что бородатым животным она назвала совсем другого человека, например, глухонемого Джеронимо… Но она сочла ниже своего достоинства хитрить и изворачиваться.

— Синьор Карабас, — всё также спокойно проговорила она, — зачем вы слушаете болтовню Калисто? Ведь ей очень выгодно, чтобы вы запороли меня плёткой и я бы умерла. Этим она бы отомстила вам за все обиды, разорив вас этим. Она была бы счастлива, если бы вы остались без денег. Она-то совершенно не способна выступать в балагане. Она ничего не умеет, ничего не хочет. Она хочет вашей нищеты!

Слова Мальвины снова магически подействовали на Карабаса-Барабаса: он уже ни о чём не думал, его мозг как огненная молния пронзило понятие о том, что Калисто желала ему нищеты и попыталась лишить его дохода, что-то там наговорив на Мальвину. Он взревел, как тысяча быков, вскочил с табурета, ринулся к Калисто, схватил её за жёлтые, как моча, волосы, разложил на крышке сундука и начала её пороть. Ещё никогда ни одну куклу он не порол так жестоко, даже своенравную Прозерпину. Он порол её, она теряла сознание, он лил на неё воду и бил, бил, бил кнутом.

Когда он закончил экзекуцию, всем казалось, что Калисто уже мертва. Но она была жива, только пролежала в сундуке без сознания весь вечер и всю ночь. Может, она бы умерла от духоты, но Мальвина посоветовала Карабасу-Барабасу просверлить дырки в сундуке, заметив, что нехорошо будет, если кто-то из кукол задохнётся ночью, ведь каждая кукла в будущем может приносить ему деньги.

========== Глава 17. Дьяволино и мышеловка ==========

В тот же вечер Мальвина заставила Прозерпину нагреть воду в одной и жестяных мисок и вымыть ей ноги. И Прозерпина молча подчинилась, не решаясь перечить — ей не хотелось вытерпеть то, что только что выпало на долю её подруги.

Теперь все куклы стали слугами Мальвины. С утра она задавала им работу, а сама занималась репетициями, обучению Арлекина и вместе с Пьеро они продумывали обновление репертуара. Затем Карабас-Барабас сажал деревянных кукол в сундук и запирал там и шёл с куклами-артистами в балаган, где неизменно собиралось много зрителей и куклы давали представление.

Вечером Мальвина снова заставляла кукол прислуживать себе. Ей расчёсывали волосы, мыли ноги, ухаживали за её ногтями.

А позже она потребовала, чтобы Карабас-Барабас купил для неё фаянсовую кукольную ванну, сверкающую белизной.

— Я должна по вечерам принимать ванну! — твердила она. — Мне необходимо снимать стресс после выступления. Вы же не хотите, чтобы у меня сдали нервы и пропал голос?

Карабас-Барабас скрипел зубами от жадности, но ванну для неё приобрёл, а злость за расходы сгонял на других куклах, ни за что ни про что набрасываясь на них с плёткой.

И в обязанность кукол теперь входило по вечерам греть ей воду для ванны.

Позже Мальвина решила, что у неё должен быть свой собственный шкаф.

— Мои платья мнутся в сундуке. Их приходится долго приводить в порядок. Вы же не хотите, чтобы я выглядела перед зрителем неопрятной и зрители меня разлюбили? И, кроме того, мне нужно ещё платьев. В старых меня зрители слишком часто видели, это может им не понравится и они перестанут ходить на наши представления.

Карабас-Барабас в бешенстве выпорол кого-то из кукол и притащил для Мальвины кукольный шкаф и привёл портного, чтобы тот шил кукле новое платье.

Ещё немного погодя у Мальвины появился и коврик перед кроватью, и кресло-качалка и обычное кресло, сидя в котором было удобно руководить другими куклами.

Теперь у неё в сарае было что-то вроде собственной квартиры: угол, где проживала она, был огорожен занавесками, чтобы у неё была возможность побыть одной. Можно сказать, что она жила лучше самого Карабаса-Барабаса, потому что тот по-прежнему спал на циновке, ведь в сарае не поместилась бы широченная кровать для него и обедал за хромоногим столиком, так как для огромного стола, о котором он мечтал, также не было места.

Кое-что появилось и у Пьеро и Арлекина — несколько сменных одежд и подушки.

А другие куклы по-прежнему ходили нагишом, если овсянку без соли, молока и масла, выполняли все грязные работы и Мальвина не торопилась обучать их чему-то, что сделало бы их артистами.

— Почему ты не обучаешь их танцам и пению? — рычал на неё Карабас-Барабас. — Они должны мне отрабатывать то, что я их кормлю, приносить деньги.

— Они же и отрабатывают. Ну, кто ещё согласится чистить вам одежду, мыть вам ноги, подметать и мыть для вас пол не за денежную плату, а за варёную крупу? Даже животные на это не согласятся, хотя нанять животное в слуги дешевле, чем человека: человеку надо платить деньгами, а животное согласно работать за хорошую еду. А куклы служат вам за еду без соли, масла и молока. Чем же вы недовольны?

— Я хочу, чтобы кроме того, что они прислуживают мне, они ещё и выступали в балагане и приносили мне деньги!

— Их вам уже приношу я.

— И поэтому ты считаешь себя в праве быть здесь королевой?!

Мальвина улыбнулась.

— Вас раздражает, что я незаменима? Но неужели вы считаете, что если я обучу этих горбунов и куколок в масках танцевать, они смогут заменить меня?

Карабас-Барабас не мог не согласиться с её доводами: он зависел от этой глиняной куклы, ненавидел её за это и она была неприкосновенна для него.

Но если Карабаса-Барабаса мирили с таким положением вещей деньги, тёкшие к нему рекой, то горбун Дьяволино никак не мог справиться со своей злобностью.

— Ну, нет, королева, — говорил он сам с собой, — я не позволю тебе процветать, греться в славе и менять наряды! Ты же глиняная, ты не такая сильная, как мы, деревянные, я тебя испорчу, ты станешь бесполезной! И Карабасу волей-неволей придётся выпускать в балаган нас, хоть мы и считаемся бесполезными!