– Спасибо, что помог. Уходи. Пока тебе еще что-нибудь не отбили.

Он кивает, хотя в глазах пляшут черти, и напоминает:

– Звони сразу, если он будет тебя донимать. Не бери на себя ответственность за жизнь человека.

Вика закрывает за ним дверь и выдыхает:

– Ну и урод…

– Ты поэтому ему позвонила?

– Тебе не вызвать во мне совесть. Я всегда адекватно оцениваю свои поступки. И тебе пора поступать так же…

– О чем ты? – невольно теряюсь…

– О твоем размазанном по всему лицу блеске для губ… Пора отпустить Никиту.

Как бы мне этого хотелось. Но сложность в том, что мысли о Никите не покидали меня с самого детства, потом он открыл для меня радости секса, а его мне сейчас очень не хватает. Это, не говоря о том, что я жду от него ребенка…

– Алена…

– Если ты не будешь его вызывать каждый раз, когда что-то случается, то, возможно, у меня получится, – пожимаю я плечами и иду вытираться влажными салфетками. А потом поворачиваюсь к этой фурии и напоминаю: – У нас там конференция. Может, пойдем поработаем?

И именно это помогает мне не думать о Никите. Настолько, что, когда он появляется у меня тем же вечером в подъезде, я снова бью его между ног. Чисто на инстинктах… А что еще мне было делать, когда какой-то хрен хватает меня в темноте.

– Ты меня убить решила? – шипит он, и я свечу телефоном, но не на Никиту, а на разбитую лампочку.

– А ты, судя по всему, меня изнасиловать? – смеюсь и хочу мимо пройти, уже даже ключи в дверь вставляю, а затем слышу стон.

Меня пронзает чувство вины. Незаслуженное, но такое острое, что я поворачиваюсь посмотреть на Никиту. Он уже на коленях и держит руки в паху, часто-часто дыша.

Неужели так больно?

– Никита?

– Заткнись, пока не обматерил. И не звонил я, потому что не смог бы держаться на расстоянии.

Ну здесь я могу поверить. А вот могу ли поверить в его боль, такую, что он даже разогнуться не может? Не знаю.

– Лед принести? – спрашиваю, протяжно вздыхая.

– Если не жалко, – стонет он, и я захожу внутрь, оставляя дверь открытой. А когда иду к холодильнику, наблюдаю за тем, как Никита появляется в квартире. Сначала голова, затем все остальное.

Да, Боже мой, неужели отвалился?

Достаю лед и несу к дивану, где и расположился Никита, все еще постанывая и держась за причинное место.

– Может, врача вызвать?

– Мне кажется, там кровь идет, – выдыхает он, а меня страх берет. Я опускаюсь на колени, привычными движениями расстегиваю ремень на брюках, молнию. И страшась, что сделала любимого кастратом, стягиваю чистое белье. Но стоит мне увидеть вполне себе здоровый возбужденный орган, меня гнев охватывает. Я поднимаю голову и натыкаюсь на ухмылку.

Скотина!

Хочу в сторону рвануть, но Никита оказывается быстрее, и я с визгом лечу на диван. И только собираюсь подняться, как он оказывается сверху.

– Лжец! Придурок! Урод! Слезь с меня!

– Алена, – уже бесится Никита. Понимает, что не шучу. – Надо просто подождать. Я разведусь…

И этот дебильный глагол у меня уже в печенках сидит. Я подрываюсь, встаю, открываю дверь и ору:

– Так разведись! Разведись, Никита! И без свидетельства о разводе не приближайся, иначе я уеду! Или лучше другого мужика найду! Свободного!

Он словно язык проглатывает. А я только сейчас понимаю, что так и стою голая. Никита усилием воли поднимает голову от моей груди.

– Я разведусь. Но и держаться подальше не буду… А знаешь, почему, моя девочка? Потому что ты сама этого не хочешь. Знаешь, почему я женился? Потому что тебе сейчас на хрен не нужно внимание. Потому что ты не готова стать женой политика. Каждый раз оглядываться на прошлое. Я думаю о тебе. Хочу, чтобы ты жить нормально начала, никому ничем не обязанная. Но это не значит, что я про тебя забыл, Алена. Ты в мозгах так глубоко, – бьет он себя по голове, – что можно только лоботомией избавиться. Но я не хочу избавляться. И ты этого не хочешь. Поэтому живи пока, но даже не думай о ком-то другом. Удавлю любого, потому что моя ты. Моя!

Застегнув ширинку, он кидает на мое тело последний взгляд и уходит, а я прикладываю руки к животу и пытаюсь осознать сказанное. Но, кажется, проще просто не думать и лечь спать. Но перед этим обязательно в блокнотике день красным отметить.

Первый толчок малыша.

Выхожу из подъезда любимой и вместо того, чтобы сразу к своей иномарке направиться, скуриваю сигарету. Но от этой дряни только хуже становится. И я как запойный старик стою и пытаюсь откашляться, пока в голове плывет, а руки все еще дрожат.

Если бы Алена была вином, меня бы точно привлекли к ответственности за превышение допустимой нормы алкоголя в крови. Потому что она пьянит так, что никакого вина не надо. Дурит голову, завлекает сладким голосом, идеальным телом и умением быть недотрогой ровно до определенного момента. И стоит этот рубеж перейти, как Алена превращается в истинную распутницу, умеющую любыми частями тела свести мужчину с ума.

И даже мысль о том, что теперь она может делать это с кем-то другим, приводит в лютое бешенство.

– Удавлю, – цежу сквозь зубы, сжимаю руки в кулаки и таки иду к машине. Но в голове крутятся мысли об этом иностранце, что назвал меня обезьяной.

Просто необходимо выяснить о нем все и напомнить, что немцам в Россию путь закрыт. Ну или кто он там. Еще днем дал задание своим парням собрать информацию. И пока ждал, так извел себя, что сам не понял, как оказался возле дома Алены.

Сейчас же предстояло вернуться к тому, о чем был мой сегодняшний головняк, хотя конец настойчиво напоминает о голоде, которому я его подвергаю. Но расположившись удобнее и поправив штаны, возвращаюсь к проблеме. И правда, которая была на планшете, просто убивала.

Этот придурок Роберто имел Алену. Не просто имел. Он был первым, кто стал ее полноценным любовником.

И что он хочет? Снова залезть к ней в трусы? На хрен он вообще в Россию приехал?

А самое главное, как попал именно в этот отель.

Путем недолгих размышлений, сделал еще два звонка и выяснил, что приехал некий Роберто к своему новому клиенту, который собирается инвестировать в европейский бизнес. Проще говоря, отмыть свои деньги, сделанные на взятках. И когда узнал имя клиента, долго не мог поверить в такое совпадение.

Мне до сих пор с трудом верилось, что спустя столько лет я смог случайно встретить Алену. Но столько случайностей на одну компанию общих знакомых – это перебор. Отец Нади. У него что-то выяснять себе дороже. Тем более дочь свою он будет отстаивать до конца. Значит, пора напомнить женушке ее место в доме, а также сделать так, чтобы немца депортировали с отказом от любых поездок в Россию.

И именно в этот момент звонит телефон:

– Ты забыл, да?

– О чем? – отвечаю жене, что чуть ли не ревет в трубку.

Странно, но это женское оружие на меня не действует. Мне скорее неприятно слушать женские истерики. Может быть, потому что у Алены за то короткое время, что я, по сути, держал ее шантажом и поджогом документов в сексуальном рабстве, никогда не плакала и не истерила. Даже сейчас ее слезы выглядят естественно, а повод для истерик всегда веский.

Здесь же Надя за три часа до ужина с родителями предупредила меня об этом, а сейчас ноет, что я забыл. Должен был бросить все свои дела, пусть даже работы они не касались, и отправиться на очередной праздник тщеславия? Мне этого и днем хватает. В моей партии собрались одни змеи, так и жаждущие друг на друга настучать. Так что битва за теплое место в госдуме будет жаркой. Если не смертельной.

– Ты же знаешь, о чем! Мои родители ждали пол часа!

– В следующий раз предупреждай за день, а не за два часа! У меня дела!

– Какие дела?! Стоять под окнами своей дорогой Аленушки?!

– Я сейчас не понял, – даже дернулся, но врать не собираюсь. Врут, когда хотят оградить от правды, а мне насрать. – Ты следишь за мной?