Но Фантомас уже успел оседлать своего любимого конька и продолжил:

– Ты нам хочешь что-то рассказать? Ну-ну, смелее… Мы все внимание…

Пельмень с неохотой кособоко поднялся и, наморщив лицо, как можно жалобнее, заныл:

– Напрасно вы, Серафим Фёдорович, думаете, что я хочу что-то сказать… Совсем я не хочу ничего сказать… И даже… и никогда не хотел…

Фантомас развёл руками:

– Какие мы оказывается щепетильные.

– Чего это я щепетильный, – обиделся Пельмень. – Совсем я не щепетильный. Просто нам с вами… не о чем разговаривать… У нас, Серафим Фёдорович, разные интересы…

– Скажите, пожалуйста, – умилился Фантомас. – Ну, может быть, хотя бы на моём уроке истории наши интересы совпадают? Расскажите нам, господин Митрофанушкин, о происхождении восточных славян… – он сделал галантный жест рукой: – Прошу…

Пельмень с тоской оглядел класс и медленно двинулся к доске, волоча ноги, будто каторжанин, закованный в цепи.

– Значит, так, – начал он припоминать, глядя в потолок, – Европу и Азию населяли племена… Как их?.. А, вспомнил, индоевропейцев… Между собой они изъяснялись на одном языке… А потом вдруг раз… и общаться стали на разных языках…

Фантомас задумчиво потёр переносицу:

– Допустим… А скажите, товарищ Митрофанушка, почему это произошло?

– Что они стали разговаривать каждый на своём языке? – для уточнения переспросил Пельмень.

Фантомас вздохнул и взялся за ручку.

– Потому что им так удобнее! – быстро сказал Пельмень и, чтобы опередить Фантомаса с его ненавистной ручкой, которая хорошими отметками Пельменя и в добрые времена не баловала, привёл пример из собственной жизни: – Вот если я какой-нибудь иностранный язык не знаю, то мне на нём разговаривать совсем не хочется… А если я вот свой родной язык знаю, то я могу на нём болтать хоть целый день обо всём на свете… Значит, получается… Что получается? А получается то, что кому какой язык нравится, тот на таком и разговаривает. Вот! – выпалил он, запыхавшись.

– Ну о-очень хорошо разъяснил… Доходчиво… – проговорил Фантомас, медленно моргая. – Теперь неси свой дневник, я послание твоим родителям напишу, чтобы они не заскучали, когда с работы придут домой усталые…

По его угрюмому виду не было похоже, чтобы Фантомас обрадовался, и Пельмень брякнул:

– У меня его украли!

Сильно же он этим удивил Фантомаса.

– Это какой же дуралей позарился на твои отметки? – спросил он.

– Вы вот не верите, Серафим Фёдорович… – забормотал Пельмень, – а у меня его правда украли…

Фантомас сокрушённо покачал головой:

– Вот незадача… Хотя, с другой стороны, понятно желание каждого школьника иметь в наличии такой дневник… Им очень хорошо пугать своих родителей… Начнут они придираться к своему балбесу, что учится неважно, а он возьми и подсунь им твой дневник… И сразу родителям становится всё ясно: уж лучше пускай их охломон учится как учился, чем будет равняться на такого лодыря, как хозяин такого знаменитого, можно сказать, эксклюзивного дневника.

Пельмень печально вздохнул:

– Вы вот, Серафим Фёдорович, всё шутите, а знаете, как я сильно переживаю?

– Ну-у, это само собой, – согласился с ним Фантомас. – А как же иначе? За год столько добрых пожеланий учителя в нём понаписали, что тут любой переживать станет… – и он, проникнувшись сочувствием, принял самое горячее участие в судьбе обворованного ученика: – Придётся тебе помочь и сделать первый взнос в копилку, так сказать, твоих неповторимых знаний… – Фантомас достал из старинного потёртого бумажника пятьдесят рублей и протянул Пельменю.

– Это ещё зачем? – покраснел Пельмень.

– Это для того, чтобы ты сходил в магазин «Канцтовары» и купил себе новый дневник, – самым добрым голосом объяснил Фантомас. – Должен же я тебе куда-то оценку поставить.

Пельмень быстро спрятал руки за спину и отчаянно замотал головой:

– Не возьму! Даже и не надейтесь, Серафим Фёдорович… У вас и так зарплата маленькая… А я что, нищий какой-нибудь?.. Лучше я свой старый дневник разыщу…

Тут прозвенел спасительный звонок с урока, и Фантомас больше настаивать не стал, а, спрятав деньги опять в бумажник, с чувством произнёс:

– Спасибо за заботу… Митрофанушка.

Он зажал локтем кожаный портфель, весь от старости в трещинах, и, задумчиво свесив голову, вышел из класса.

Проводив его сутулую фигуру взглядом, Пельмень вытер свой распаренный лоб и пожаловался Витьке:

– Вот пристал! И чего я ему такое сделал?

Витька постучал согнутым пальцем по его выпуклому лбу, о который можно колоть кирпичи без всякого опасения за здоровье хозяина, и назидательно сказал:

– Учиться надо… Митрофанушка.

– Тоже мне друг называется, – непонятно почему обиделся Пельмень и даже на перемену не пошёл, засев в пустом классе один, как куркуль.

Больше в этот день в школе ничего интересного не произошло. А если что и было в других классах, так то Витьке не ведомо, потому что у него дела появились и поважнее: его самый старинный друг, который никогда злопамятным человеком не числился, неожиданно прислал записку, где настоятельно требовал дуэли. После того, как конфликтующие стороны обменялись дипломатическими посланиями на вырванных из тетради листах, переговоры зашли в тупик по причине отсутствия у них пистолетов, шпаг и прочих просто необходимых для дуэли принадлежностей. Дополнительно дело осложнилось и щепетильным отношением соперников к поединку на кулаках, которое они посчитали по праву достойное разве что последних плебеев. Но и тут доблестные рыцари Айвитя и Айколюня, пораскинув умом, нашли блестящий выход из положения: было решено сыграть сто партий в морской бой. А так как противоборствующие стороны располагались за одной партой, они немедленно приступили к военным действиям.

После невиданного по размаху кровопролитного сражения флоты обоих неприятелей были потоплены не по одному разу. Подсчитав потери, главнокомандующие нашли их равными и с чистой совестью приступили к мирному урегулированию конфликта. Вскоре между славными рыцарями в который раз был заключён мир на вечные времена, что, собственно, и следовало ожидать от самых крепких друзей.

А тут и занятия закончились. Витька и Пельмень вышли на порог школы. Вовсю светило солнце. Травка зеленела. Цветочки цвели. На улицах кишела детвора.

Витька с удовольствием потянулся и произнёс:

– Скоро каникулы!

– Быстрее они бы что ль наступали! – трагически выкрикнул Пельмень и с отвращением потряс своим ранцем. – А то ходишь, как к нему привязанный.

Витька одобрительно похлопал Пельменя по плечу:

– Ничего! Совсем пустяк остался!

Пельмень изумился:

– Ничего себе пустяк? Я слышал, что один преступник целых десять лет провёл в тюрьме, и ничего… А когда ему оставалось всего два месяца, он взял и сбежал…

– Так то тюрьма, – поучительно ответил Витька. – Какое тут может быть сравнение?

Пельмень оглянулся на школу и злобно пробормотал:

– Это смотря для кого как…

Вдалеке показалась Люська в школьной форме и помахала рукой, свободной от портфеля.

– Кто это? – вылупив глаза, поинтересовался Пельмень и помахал ей в ответ.

– Да так, – неопределённо ответил Витька, – одна моя знакомая.

Пельмень стоял и лыбился, как все равно какой дурачок, вроде никогда не видел девчонки.

Люська подошла своей прыгающей походкой, от которой её торчавшие по бокам косички с белыми бантами подрагивали, как две антенны у инопланетянина, и весело сказала:

– Привет, мальчишки!

Пельмень зачем-то обтёр ладонь о рубашку на животе и солидно поздоровался с ней за руку:

– Привет! Меня зовут Николай!

– Люся… Кукушкина!

Пельмень, видимо, сражённый наповал птичьей фамилией незнакомки, только и смог, что разинуть рот:

– О-о!

Лёгким прикосновением ладошки Люська вернула подбородку свойственное ему положение: