Уже на выходе, когда шумная толпа стала редеть, чету Румберг попросили немного задержаться. Через пару минут к ним подошел сам Калашин и дружелюбно поприветствовал:
— Много слышал о вас, друзья мои. Финансовая деятельность Виктора — вас можно так запросто называть? — находит понимание и поддержку администрации президента.
— Весьма признателен, — ответил банкир.
— Мы ценим деловых людей, особенно если их целенаправленная работа служит государственным интересам. Всего вам доброго!
Раскланявшись с четой Румберг, Калашин прошел в опустевший зал, где за огромным столом примостились Шельмягин с Воробьевым.
— Все закусываете, ребята? — ухмыльнулся он. — Попробуйте водку «От Савелия», по-моему, неплохая. Наши депутаты время зря не теряют.
Воробьев поинтересовался:
— Как вам Румберг?
Шельмягин, закусив маринованным грибком, вытер губы:
— Работает нормально, как считаешь, администрация?
Реакция Калашина удивила контрразведчиков, — он посерьезнел, даже нахмурился и тихо произнес:
— Учтите, ребята, это — гадина.
Сколько длилось неловкое молчание, сказать не мог никто. Шельмягин первым робко нарушил тишину:
— Значит… убираем?
Ответ Калашина был столь же неожиданным:
— Думаю, он уйдет без нашей помощи. Я ошибаюсь редко. Пускай работает…
«У нас и неплохой двойник имеется», — подумал Шельмягин. То, что интуиция руководителя администрации президента его никогда не подводила, — это друзья помнили еще по КГБ. Иначе Калашин не был бы Калашиным, «серым кардиналом», некоронованным демоном новой российской действительности.
* * *
Минуло несколько лет… Виктор Румберг получил небольшую летнюю передышку, связанную главным образом с отпусками своих уважаемых клиентов. Супруги решили сами не ударить в грязь лицом и улетели на пару недель в солнечную Флориду.
Бессильно опустившись в глубокое кресло номера «президент», Виктор связался по мобильному с европейскими филиалами, дав указания банковскому персоналу. Только теперь он почувствовал, как навалилась, словно бетонная стена, неимоверная усталость. Почему не помогают новейшие витамины стоимостью триста долларов упаковка? Он принимает их по предписанию иммунолога с мировой известностью, однако результат ниже среднего. Надо сменить или упаковку или иммунолога. Может, последнее время он слишком большое внимание уделяет своей книге, отодвинув семейные проблемы на задний план? Похоже, в круговерти финансовой жизни он почти совсем отрешился от супружеских обязанностей главы семейства. И даже от своих прямых мужских обязанностей. Но Полина почему-то спокойно к этому относится. А действительно — почему? Она по-прежнему с ним мила, даже предупредительна. Конечно, он стареет. Потеря сил становится очевидной, несмотря на ухищрения медицинских светил. Не рано ли? Жена ждала от него ребенка и вдруг ни с того ни с сего — сделала аборт. Тоже странно. Возможно, у нее на стороне кто-то есть? Не удивительно, если целыми днями Полина пропадает на сомнительных московских сборищах, водит дружбу с полубольными бабами новых русских, вообще, растрачивает свою молодость и красоту неизвестно на что. А он сам? Может ли он похвастаться содержательностью собственной жизни? Его приятели — зацикленные на деньгах богачи. Кроме нескончаемых разговоров о курсе доллара, о сортах водки и коньяка, да подсчетов кредитоспособности таких же, как они толстосумов, мало интересного или умного. Удивительное открытие — нет ничего скучнее жизни состоятельного человека! Дефицит чувств, оптимизма и простой радости. Ничто не прельщает, ничто не вдохновляет. Некоторые уходят в большую политику, становятся популярными крикунами или экономическими вещателями. Потом о них забывают, появляются другие, такие же малооригинальные и бесцветные. Кое-кто пробует себя в спонсорстве, покровительстве музам и искусству. Обратная сторона подобной филантропии — жажда коллекционирования: или подающих надежду талантов, или дорогих картин, или музейных редкостей, или чего-то еще, что в скором времени тоже наскучивает. Путешествия? Нет такого потаенного экзотического уголка на земном шаре, куда бы ни ступала нога нового русского. Доходит до абсурда: они соревнуются, кто больше спустит денег в казино. И это надоедает…
На огромной лоджии появилась Полина. В цвете неподвижного солнечного марева она показалась ему поникшей и беззащитной. Улыбнувшись Виктору уголками рта, она хотела, было пройти к себе в комнату, но…
— Подожди, Поля, — притянул он жену к себе, — посиди со мной.
— Душно…
— Прибавь кондиционер. Хочешь, я сделаю фруктовый коктейль? Последнее время мы так редко бываем вместе.
— Ты постоянно занят, — словно оправдываясь, сказала она.
— Сейчас я не занят…
Она молча посмотрела куда-то мимо, часто заморгала — совсем как ее мать, — большие карие глаза наполнились влагой:
— Мне тяжело, Дима…
— Почему?
— Не знаю. Я не вижу просвета в нашей жизни.
— Тебе чего-то недостает? Скажи, я сделаю так, что все будет, как ты желаешь.
— Вряд ли ты сможешь…
— Объясни, дорогая, что я должен предпринять?
— Ничего.
— Почему ты плачешь?
— Я не плачу.
— Ты чем-то расстроена?
— Не знаю…
— Я же чувствую. Воробышек, ну, что с тобой?
Он нежно, словно малого ребенка, погладил ее по волосам:
— Неужто наша жизнь настолько беспросветна?
И здесь случилось неожиданное — Полина вскочила и заметалась по комнате.
— А сам ты?! — вскричала она. — Неужели ты, умный, образованный человек, так оторвался от окружающего мира, что ничего вокруг себя не видишь, ничего не замечаешь?!
— Я действительно последнее время увлекся творчеством, книгой…
— В те редкие часы, когда ты бываешь дома, твоя жена видит только спину мужа, сидящего за компьютером.
— Но ведь ты сама мне его подарила…
Она нервно захохотала:
— Когда ты последний раз со мной спал?! Не помнишь? Я тоже!
— Если ты имеешь в виду…
— Да, именно это! Я женщина, в конце концов, или манекен без пола и плоти?! Трахни меня хоть за ноутбуком!
— Поля…
— Я ведь тебя, дурака, по-прежнему люблю! Ты — единственный, кто мне по-настоящему дорог. Почему ты не любишь меня?!
— Полина! Тогда ответь, — зачем ты сделала аборт?
— А ты до сих пор не догадался? Да уж куда нам, возвышенному писателю и банкиру, снизойти до понимания столь простой причины.
Виктор, кажется, не на шутку разозлился:
— Вот и объясни, черт возьми, почему! Говори!..
И тут он осекся — простая мысль поразила его:
— Значит, ребенок… не мой?
Она молчала, повернув голову в сторону.
— Я спрашиваю, — холодно повторил он, — от кого ребенок?
— Какая тебе разница, от кого…
— Понятно… Действительно, какая мне разница…
Неожиданно размахнувшись, он ударил Полину рукой по щеке:
— Шлюха…
Не отводя от него глаз, женщина произнесла:
— Если тебе небезразлична участь убиенного ребенка, то почему безразлична судьба живого?
— Что ты такое мелешь?! Какого живого? Ты что-то скрываешь от меня?
Полина помнила, как строго-настрого запретил ей Сомов говорить мужу о Кирилле. Но, уже не владея собой, ее понесло:
— Швайковский, по крайней мере, оказался честнее тебя: он открыто признал свою дочь. Мать его и раньше не любила, она пошла на скандал из-за меня. А мне было настолько противно, что долго не могла найти себе места. Но ничего, смирилась. Только того, кого мать любила по-настоящему, она… пощадила. Чтобы не доставлять ему, этому человеку, беспокойства…
— Чего ты мелешь? О ком речь?!
— Чтобы ему, этому человеку, — продолжала Полина, — беззаботно жилось с ее дочерью.
— Все это мне известно. Мери имеет неплохой доход и от Шванди, и от тебя. Наш с тобой брак для нее — осознанная необходимость. Она вполне смирилась с участью безропотной тещи. Какой же смысл ворошить прошлое именно сейчас?
Зная о существовании Кирилла, Виктор добавил:
