Бранд равнодушно следил за происходившим, но Сальбьёрг сердцем поняла, что он снова оставит ее, иначе все хозяйство в доме запустеет. Она бережно взяла его руку и печально прижалась к его плечу. «Он будет спать с другими женщинами, – подумала она про себя, – они свежие и молодые, а мне больше ему нечего дать». Бранд почувствовал ее настроение, и на его холодном, ничего не выражавшем лице, промелькнула скорбь по утраченному с ней светлому времени. На фоне речей Сидрока, в глазах Бранда читалась мысль: «Когда-то и мы были молоды».

Хродмара охмелили слова Сидрока, но также его воодушевила пережитая им добыча клада. На тинге запрещено было находиться при оружии, но его не отпускало постоянное ощущение присутствия топора. Вместе с ним кузнец чувствовал, как он смелел, что все возможно, все у него получится, кровь вскипала, в груди вспыхивал огонь желания. Нечто побуждало его действовать, решительно, бескомпромиссно. «Какая горячая благость!» – изумился новому чувству Хродмар и отдался ему полностью.

Кузнец твердо приблизился к отцу и прошептал тому на ухо, что с него хватит, на этот раз он отправится резать франков. Бранд рассвирепел, но не захотел нарушать правила тинга из-за какого-то мальчишки:

– Закрой рот. Дома поговорим.

– Хуже быть отцом живого сына, что не видел крови, чем мертвого, – заметил Хродмар.

Сальбьёрг задели его слова, и она с упреком прошептала:

– А на кого мне возложить мужские обязанности?

– На отца, кого еще, не каждый ведь раз ему пытать удачу в море.

– Считаешь, что я уже отжил свое? – спросил Бранд.

– Нет, я свое пока не нажил, – со злостью ответил Хродмар. – Мне так и сидеть всю жизнь, да жаром дышать в четырех стенах? Когда твои внуки спросят у тебя про подвиги своего отца, что ты им ответишь?

– Ты смеешь перечить моей воле? – оскалился Бранд.

– Воля-воля! Твоя воля обернется в пыль, когда я, оседлав морского коня, вернусь на родину с богатством, сияющим ярче, чем слава всех бессмертных конунгов вместе взятых.

Бранд помедлив, ответил:

– Хвали деву утром, погоду вечером, сопляк.

Кто-то среди толпы пшикнул им: «Тихо вы!» Но Хродмар стоял на своем.

– Ты, должно быть, единственный человек во всем Мидгарде30, который не пускает своего отпрыска прославить собственный род.

– Или опозорить, – подчеркнул отец. – Твоей матери понадобится мужская сила и ремесло, которое поможет спокойно пережить зиму. Ты отличный кузнец, в этом тебе не откажешь, вот и оставайся им – хворый судьбой не совсем обездолен, как говорится.

– Ты не можешь вечно меня удерживать, старость избегают лишь боги. Когда корабли будут готовы к отплытию, – угрожающе понизил голос Хродмар, – я советую тебе остаться дома.

Бранд уже готов был преподать наглому сынку урок, но тут толпа радостно завопила, одобряюще завыла и на этом разговор оборвался.

***

Пробудившись, Хродмар ощутил сладкий заряд бодрости по всему телу от предвкушения поездки. Перед ним тщательно собирал свои вещи Ингольв. Он накинул волчью шкуру на спину, сложил в мешок бурдюк с каким-то отваром, провизию, проверил наточен ли его меч, где помимо удвоенной руны победы, вдоль дола блестело имя клинка: «К-О-Л-Ь-Г-Р-И-М». И спрятал его в ножны.

– Ты прежде не показывал мне свой меч, а почему такое имя, кто его сделал? – сонным голосом пролепетал Хродмар, потерев глаз.

– Откуда в тебе вдруг такая пылкость? Нашел топор и теперь все дозволено? – неожиданно сменил тему Ингольв.

– Ты о чем?

– Я сказал тебе, что отныне ты обязан держать себя в руках, а ты разговариваешь с отцом, как с равным, ты все еще Мертвый муж, напомню!

– А что мне прикажешь делать? Он же не отпустит меня!

Так говорил здоровый муж, Ингольв ушам свои не верил:

– Тебе сколько лет, чтоб спрашивать разрешения у родителей? Ты в своем уме? На худой конец мог бы собрать вещи и молча уйти. Своим пустословием ты никому лучше не сделал, ни себе, ни ему.

– Сидрок ждет?

Ингольв кивнул.

– Сперва забежим в мою кузницу, я без своих инструментов, как…

Неожиданно на пороге встал давно подготовившийся к отплытию Бранд.

– Забежишь в кузницу, там и останься, – пробасил он. – Ингольв может идти, куда захочет, а вот ты нет.

Раньше при виде отца, загородившего проход, Хродмар покорно понурил бы голову и мечтал бы только о том, чтобы тот поскорее ушел. Теперь все было иначе: кузнеца снова посетила необъяснимая яростная уверенность, которой ранее ему так не хватало. Взяв свой топор, он почувствовал себя воистину бесстрашным. В его голове звучали последние слова Ингольва – «нечего пустословить!» Поэтому, неверно их восприняв, Хродмар молча перекинул мешок через плечо и пошел прямо на отца с надеждой, что тот уйдет с дороги, но Бранд стоял скалой. Сын подошел вплотную к отцу, они грозно сверлили друг друга глазами.

– Так ты хочешь проститься с сыном?

Бранд опешил от подобной дерзости и заорал:

– Ты чего о себе возомнил, говнюк!!!?

За спиной оказались мать с сестрой. Они никогда не слышали, чтоб отец так кричал. В гневливом лице сына Сальбьёрг увидела другого человека, она никогда не думала, что от родного ребенка можно ожидать опасность. Мать почувствовала, как сейчас произойдет что-то нехорошее и взволнованно сказала:

– Бранд, отпусти его, пусть идет, пусть…

– Я даю вам слово, он вернется целым, – пообещал Ингольв.

– Верю тебе, но брать слово не хочу, – ответил Бранд.

На языке Ингольва вертелась речь, которая, возможно, помогла бы уладить конфликт, но в тоже время он считал, уж что-то, а семейные дела – это слишком личное дело, поэтому предпочел остаться сторонним наблюдателем, кроме того, он, как и Бранд, не верил, что Хродмар способен чего-то сделать…

И тут он внезапно толкнул отца с такой силой, что тот камнем упал на землю. У каждого, кто был рядом в этот миг, сжалось горло от потрясения. Сальбьёрг подбежала к мужу, Лауга от испуга прижала руки к груди, а Ингольв решил вмешаться, принявшись удерживать неуемного брата. Бранд отдернул руку супруги со своего плеча и яро бросился на Хродмара, тот вырвался из хватки Ингольва. Отец попытался взять отпрыска за горло, но сын вывернул ему руку и прижал лицом к стене, приставив лезвие своего топора к его шее. Бранд беспомощно терся щекой об стену, тщетно пытаясь выбраться из хватки. Холодное железо едва касалось его набухших вен.

– Фрея помоги! Хродмар, что ты делаешь?! Что с тобой?! – торопливо говорила Сальбьёрг.

– Я отправляюсь в поход! – рявкнул Хродмар.

Бранд попытался вырваться, но сын оказался гораздо сильнее. Хродмар дернул ему руку, отец от боли сжал губы, но продолжал молчать. Так и не услышав ответа кузнец отпустил его. Он поцеловал в щеку мать, которая тут же отстранилась, восприняв прощальный жест, как угрозу. Хродмар вышел на улицу. Бранд почувствовал себя униженным и обескураженно сел на землю. Он молчал. Лауга тихо плакала. Она выбежала на улицу и вдогонку беспощадно бросила вдогонку брату:

– Надо беречь тот дуб, под которым строишь жилье!

– Я не выбирал этот дуб. Я сам по себе, – заявил он.

Хродмар взял свое и ощутил превосходство – папка-то оказался не столь уж страшен. Довольный собой, он направился в кузню. Но Ингольв, догнав побратима, развернул его и от души дал ему в морду. Не ожидав такого, Хродмар пошатнулся, из носа живицей потекла кровь. Он остыл. Следом прилетел еще удар в живот.

– Ты совсем охренел? – кричал Ингольв. – Я тебе, сволочь такая, помог, а ты себя сразу конунгом возомнил! Как ты добьешься северной славы, если позволяешь себе поднять руку на родного отца?

– Если б я не поднял, то точно бы не добился, признай, – скорчившись на земле, простонал Хродмар.

– Встань.

Хродмар поднялся, отряхнулся.

– Я воспитаю в тебе эйнхерия! – вынес приговор Ингольв.

Кузнец бережно складывал каждый инструмент в кожаный чехол. Ингольв тем временем задумчиво прислушивался к доносившимся с гавани воплям моряков. Хродмар надел кольчугу, длинную до колен, затянул ее поясом, потом поправил свои шаровары и протянул кольчугу для брата. Тот взглянул на него с осуждающим взглядом.