- Она у нас на первом курсе? - деловито спросил первый голос - лирический тенор, как будто ему не хватало только этих анкетных данных, чтобы подойти и тотчас покорить девушку.

  - Бедная девочка, она и не знает, что выбрана жрецом любви на алтарь сладострастия, - не то насмешливо, не то угодливо загнусавил второй, высокий горловой голос.

  Васька вскипел и резко повернулся к наглецам. Это были два аспиранта филолога, которых он немного знал. Глаза обоих блестели, они были уже "подпияхом". "Жрец" - высокий, с пышной, кучерявой шевелюрой и крупным прямым носом, маслянистыми, чуть навыкате, голубыми глазами с наглой серьезностью исподлобья следил за нею.

  Ваське нужно было дать выход своему чувству, и он двинулся прямо на "жреца". Тот не успел посторониться, и он сильно задел его плечом. "Жрец" пытался возмутиться, но Васька медленно, не оглядываясь пробирался среди толпившихся масок; спина его выглядела очень внушительно.

  Этот эпизод разозлил Ваську и несколько отвлек от мучительных мыслей, что ему предпринять. Но вслед за решением - при первом же подходящем случае отдуть своего слишком самоуверенного соперника - вновь стали возвращаться те же мысли и переживания.

  В это время оркестр заиграл вальс. Мелькнула мысль, что, если он вновь начнет раздумывать, то никогда не решится даже пригласить ее танцевать. Нужно быть смелее и без колебаний. И он с отчаянной решимостью двинулся туда, где на противоположной стороне круга, среди своих знакомых ребят и девушек, стояла она. Но он только успел выбраться из толпы, как тот же ее партнер снова пригласил ее, и она, с улыбкой, обращенной к своей собеседнице, положила свою руку ему на плечо.

  Васька остановился, сердце его сильно стучало, голова горела; он чувствовал, что задыхается от волнения и что за эти несколько шагов он полностью исчерпал всю свою решимость.

  Успокаиваясь и в то же время, сознавая свою беспомощность, он стал следить, как легко и красиво она вальсирует - как воздушно взлетает ее платье и туфельки, они, казалось, только для ритма танца еле касались паркета. Он должен был признать, что ее партнер довольно ловко ведет ее, смело и ловко вальсируя, в сутолоке вальса. Он, Васька, в нормальном состоянии мог бы не хуже вальсировать; и подумал, как было бы хорошо, если бы он сейчас кружил ее. Он знает одно очень интересное и красивое па. С ней это было бы особенно эффектно.

  Танцующие попросили зрителей немного расширить круг, и стена стоявших около Васьки немного подалась назад. Он же, увлеченный своим зрелищем и своими мыслями, остался на месте, немного впереди отступивших, на виду у всех соседей. Глазные прорези в капюшоне были маленькие и на значительном расстоянии от глаз, поэтому поле зрения у него было узкое; чтобы видеть кружащую пару, он должен был поворачивать за нею голову. Скоро соседи обратили внимание на стоящего впереди капуцина, голова которого медленно, но непрерывно вращалась. Заметили и куда направлены его взгляды. Не один Васька следил за этой парой, тем скорее он очутился в центре внимания. На него стали указывать стоявшие у круга и показывать, куда вертится его голова. Зашушукали, засмеялись, а он ничего не замечал.

  - Держись, батя, дух бодр, плоть же немощна, - вдруг услышал он сзади хорошо знакомый голос географа Рынды. Он оглянулся и увидел добродушно оскалившееся скуластое лицо с широким носом и светлыми небольшими глазами своего в доску парня. Вокруг были смеющиеся и лица и маски, обращенные к нему. Он вначале не понял, в чем дело. В это время вальс кончился, и Таня подходила к группе своих ребят, которые, смеясь, что-то говорили ей. Он увидел, как она оглянулась и удивленно поглядела на него. Тут только он догадался, почему он находится в центре внимания и понял, что он окончательно опозорен - и она, она видела его позор.

  Он постарался скорее скрыться в толпе, пробираясь среди смеющихся физиономий, заглядывающих ему в глаза. Все погибло, все погибло!

  Васька быстро вышел из зала и поспешил на улицу. Было приятно встречать на лестнице людей, которые наверняка не видели его страшного конфуза. Ему казалось, что его дурацкая фигура стала посмешищем всего зала и анекдотом. Он не решился сбросить сутану в университете и поспешил домой, оглядываясь, не идет ли кто за ним. Благо дом был недалеко.

  Ночь, свежий воздух, праздничные потоки людей, которым до него не было никакого дела, успокоили его. И он вдруг подумал, что ведь его никто не узнал, что достаточно сбросить этот нелепый мешок и он, Васька, ничего общего с дурацким капуцином не будет иметь. Эта мысль была таким приятным откровением, что он даже весело забежал домой, сбросил сутану и, с удовольствием оглядев зеркало свой новый костюм, поспешил в университет. Конечно, в этой нелепой сутане, этаким чучелом, и нельзя было приглашать танцевать такую девушку.

  ЖЖЖ

  Сергей пошел не прямо в зал, откуда слышалась музыка и где танцевали, а на балкон актового зала. Он любил, проверяя свою выдержку, неторопливо осмотреться, прежде чем окунуться в события.

  Ему нравилось развивать в себе эту черту характера. По его мнению, это давало ему возможность взглянуть на вещи со стороны, по-философски. А его идеалом было соединить мудрость стариков (вычитанную в книгах) с жизнерадостностью и "половодьем чувств" молодости. Он хорошо понимал пословицу: "Если бы молодость знала, а старость могла!" Сергей считал, что в молодости, возможно, овладеть мудростью и умением стариков, хотя бы в исключительных случаях. И он не понимал, почему бы ему не быть таким исключением. Ведь он так хорошо понимал мудрейших, вроде Анатоля Франса.

  Под мудростью стариков он понимал, главным образом, их многолетний и поучительный опыт наслаждения любовью. Соединить философичность такого рода со свежестью и силой чувств молодости - к этому и стремился Сергей.

  На балконе было еще совсем пусто, а внизу танцы и веселье были уже в самом разгаре. Танцевать было еще просторно и, как всегда бывает вначале, танцевали "мастера" и наиболее смелые. Он узнал некоторых своих конкурентов по танцам и заметил несколько эффектных партнерш. Его потянуло вниз, к музыке, веселью, танцам, красивым девушкам, которых сегодня казалось очень много.

  И он неторопливо, сохраняя и под полумаской невозмутимость лица, стал опускаться вниз, в актовый зал. По приветствиям встречных, которые окликали его, он скоро понял, что, несмотря на новый костюм и полумаску, его легко узнают. Но это мало заботило его. Полумаску он все же не снял - так было необычней и интересней.