Устроившись на дромоне и выдав матросам по денье, мы послали Вима и близнецов на городской рынок, купить продовольствия для нашей компании, включая свежие овощи и фрукты, а также корм для собакина и гепарда, и фураж для лошадей. Ну и вино, которое в Добрудже пьют как воду, оно в этих местах слабенькое. По совету Глеба Велемировича решили закупиться побольше, комес сказал, что в Вифинии с едой и фуражом не очень, и до́роги они, а дальше, в турецких владениях, наверняка будет хуже. Всё это ребята доставили на корабль на ослах, нанятых с их погонщиками из местных. После окончания погрузки наших покупок и купленного плоиархосом для экипажа воины по приказу комеса поднялись на борт. Убрали сходни, гребцы налегли на вёсла, и дромон направился к устью Дуная. Мы бросили последний взгляд на судно Отто, которое вместе с другими речными судами готовилось отплыть в обратный путь, и Прислав с причалами скрылся за поворотом реки.
Плаванье самым северным рукавом дунайской дельты продолжалось недолго. Дромон миновал небольшой порт Солинас, недоступный для кочевников, так как со всех сторон его окружают рукава и протоки дельты с плавнями, добраться туда можно только по воде. Там тоже отряды крестоносцев перегружались с речных судов на морские. И сразу на выходе из бухты, где находится Солинас, мы оказались в Чёрном море, или Понте Эвксинском, как называют его в Византии, или в Русском море, как звали его совсем недавно, в прошлом столетии. Дромон на греческом означает «гонщик». Сейчас это самый сильный корабль Средиземноморья, и самый быстрый из гребных судов, хотя и под латинскими парусами на своих двух мачтах он движется достаточно ходко. Но главный двигатель всё же полторы сотни гребцов. К моему удивлению, они не были прикованы, как на римских или турецких галерах. Плоиархос сообщил, что в военном флоте империи ромеев гребцы свободны и получают жалованье. Рабов приковывают к вёслам только на купеческих судах. Ну и у сарацинов. А на дромоне гребцы и в абордажных схватках участвуют, если нужно. Кроме того, было семь десятков палубных матросов, управлявшихся с парусами и со всеми корабельными работами, стрелявших в бою из сифонов с «греческим огнём», и так же из луков с арбалетами — для стрелков вдоль борта имелись «мостовые», прикрытые щитами. Ну и при абордаже главная сила.
В следующем веке, после разграбления Византии во время Четвёртого Крестового похода, итальянцы начнут строить что-то похожее, позже этим займутся французы и испанцы, но это будет уже закат. К XV веку наступит время парусников с пушками, покоряющих океаны, а гребные суда будут тесниться в прибрежных водах. Но пока дромон царствует в Средиземном и прилегающих морях, и опасны для него могут быть только такие же, как он.
Некоторое время наш «Апостол Лука» с прочими судами ждал, когда подтянутся отстающие. Я же в это время страдал морской болезнью. Вот уж не ожидал такой подлости от нынешнего тела. В прежнем ходил с приятелями-яхтсменами по Балтике и Ладоге с Онегой, и в шторма попадать доводилось, но всегда был как огурчик. А тут вроде и ветер не особо сильный, и волны достаточно мелкие, а всё равно мутит. Да, подвёл предок, однозначно! Особенно обидно на фоне радостных морд Роланда и оруженосцев. Вот ведь железные организмы средневековые! Ничто их не берёт, ни Венера, ни Нептун! К счастью, мои страдания продлились недолго, к вечеру полегчало.
В течении пары суток собрались все, и флот направился к берегам Малой Азии. Двигались корабли в южном направлении, вдоль берега, не упуская его из виду. По словам плоиархоса, которого звали Константин Михайлаки, по-другому на Понте Эвксинском и не ходят. Только вдоль берегов, чтоб в случае чего быстро свернуть к более-менее защищённой стоянке, если такая будет поблизости. Не дай Николай Угодник, шторм утащит далеко в море, и будешь потом плыть, не зная куда, да молиться чтобы воды и еды хватило. Или того хуже, выбросит на пологий степной берег, на поживу диким кочевникам, либо на скалистые берега Кавказа, в лапы жестоких касогов, санигов, джигетов[4].
Есть, правда, одно исключение из этого правила. Если добраться до Синопа, и от него идти строго на север, держа курс днём по солнцу, а ночью по Полярной звезде, то через пару-тройку суток, в зависимости от ветра, выйдешь к южному берегу Тавриды, у города Феодосии. А если от Феодосии держать строго на юг, то так же выйдешь к малоазиатскому берегу у Синопа. Лично я не очень боялся того, что наш корабль потеряет из виду берега — на такой случай компасы в Ульме сделаны. Но светить их без необходимости пока не хотелось бы. Вот когда доберёмся до театра военных действий — придёт время предъявить эти ништяки высокому собранью, в лице монархов, прелатов и прочей знати. А пока оставалось разглядывать по правому борту виды Добруджи.
Виды были так себе. Сначала болотистая дельта с тремя главными рукавами и множеством проток. Селений южнее Солинаса не видно. Если они и есть, то прячутся где-то в глубине. Наверное, боятся пиратов. Южнее дельты начинаются многочисленные лагуны, солёные и пресные, по словам командира корабля. В XXI веке тут будет полно курортов, а пока из туристов эти места навещают только нередко перебирающиеся через Дунай кочевники.
Городов нет — слишком мелководно здешнее побережье для нормальных судов, приличный порт не построить. Тут только рыбацким лодкам комфортно. Рыбацкие деревушки, кстати, попадаются на островках и косах у входа в лагуны. От угрозы с моря они защищены мелями, от угроз с суши — лагунами. Ну а если возникнет серьёзная опасность, всегда можно прыгнуть в лодки и спрятаться в лагуне среди камышей — беглецов там можно ловить годами. Так, во всяком случае, утверждают плоиархос и комес, думаю, им лучше знать.
Первым встреченным городом после выхода в море, оказалась Констанца, где в прежней жизни начался дунайский тур нашей семьи. Почти одиннадцать с половиной веков назад сюда был сослан известный римский поэт и похабник Овидий, которому в далёком будущем горожане поставят памятник (довелось его увидеть). Сослал его римский император Октавиан, уставший от оргий своей дочери Юлии, в окружении которой тёрся Овидий. Самой Юлии, кстати, досталось круче. Разозлённый папа отослал её на пустынный островок в Средиземном море, поселив в убогой хижине, велел кормить раз в сутки, из одежды выдавать только рубище, а также отказывать в косметике и сексе, что было реально жестоко. А следующий император Тиберий, бывший муж Юлии, сбежавший от неё аж на остров Родос, приказал заковать в цепи и заморить голодом, видимо за всё хорошее. Так что Овидию ещё повезло, зря он плакался в стихах и письмах на «жестокое изгнанье». Брал бы пример с коллеги Бродского: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в провинции у моря…». Октавиан ему это и устроил. А могло быть куда хуже, как с другим знаменитым литератором, Сенекой, при Нероне. К Овидию хотя бы не являлся на дом центурион со словами: «Цезарь желает, чтобы ты умер!».
Впрочем, от римской старины в Констанце XII века ничего не осталось. Типичный средневековый портовый городок. Не слишком впечатляющая стена, не особо оживлённая гавань. После Констанцы миновали Мангалию, городок ещё менее значительный, потом Кари, ухудшенную копию предыдущего. Дальше был мыс Калиакра, с городком Тетрасида, над которым возвышается башня-маяк. Ночью на её верхушке жгут огонь, днём солому с дёгтем, предупреждая мореходов об опасности столкновения со скалистым берегом, и от отклонения от него в открытое море. Здесь, географически, кончается Добруджа и начинается собственно Болгария. А ещё в этом месте к берегу моря выходят северо-восточные отроги Балканского хребта. Кочевникам, регулярно забегающим в равнинную Добруджу, продвигаться дальше весьма затруднительно, видимо потому береговой пейзаж южнее мыса становится намного оживлённее. Города пошли один за другим.
Карвуна, Матиополис, Экрем… Где-то здесь будут Золотые Пески, на которых мы с Ольгой и Ленкой грелись в будущем. Глаза предательски защипало. Так, надо взять себя в руки!
