– У вас дар, моя госпожа! Он проснулся! Ах, какой редкий дар!

В зеркале образ усталой мамы таял, вернулась Мариэль – милая девушка с распущенными длинными волосами и испуганным взглядом.

– Какой дар, Жанетта?! Что происходит?! Прекрати визжать, объясни! – сказала и одёрнула себя: откуда в ней, Маше, эта грубость и уверенность?

Служанка успокоилась и замерла, светясь от радости, словно это она получила какой-то там дар:

– О, госпожа, дар трансформации очень редкий! И, – служанка понизила голос, – не все метаморфы признаются в этом. Сами понимаете, всегда найдётся кто-то, кто захочет вас использовать не так, как вам это понравится. Я позову госпожу Иларию, извините, она…

– Стоять! – повторила Маша, усвоив, что с Жанеттой строгий голос работает лучше всего. – Пока ты мне всё не объяснишь… Должна же я вспомнить… Я тебя… не отпускаю. Вот!

– Но слугам запрещено говорить с хозяевами о таких вещах прежде их родителей! – Жанетта по привычке снова прикрыла ладошкой рот.

– Значит, ты будешь единственная, кому это позволено. Садись! – Маша похлопала по кровати, служанка колебалась, тогда Машина рука притянула за юбку и усадила рядом. – И не юли, пожалуйста.

– Ох, госпожа Мариэль!

– Начнём с Ирминсуля. Название кажется мне знакомым, но…

Говорили они долго, и периодически у Маши возникало желание записать услышанное в тетрадку, ибо от этой информации кружилась голова. Что-то казалось знакомым, но, как ни пыталась Маша за ниточку потянуть и размотать весь клубок воспоминаний, толку не было.

Повисла пауза: Маша не знала, о чём спрашивать, а Жанетта – рассказывать.

– Ладно, иди к матушке, я подожду, – вздохнула Мария.

– Желаете одеться, госпожа?

– А я не одета? Ну да, ночнушка, наверное…

Жанетта выпучила глаза, услышав незнакомое слово, и унеслась к резным дверцам возле зеркала:

– Какое платье желаете выбрать, госпожа?

– Мне всё равно, давай любое, – Маша легла навзничь на кровать. Пока спала, всё было проще. Может, притвориться больной, чтобы собраться с мыслями?

Но Жанетта уже несла цветной ворох, положила его на кровать рядом и взяла одно из платьев:

– Желаете это примерить? Или это? Или…

Маша ткнула пальцем в голубое, этот цвет ей нравился всегда, и позволила себя облачить, поняв в процессе, что самой в этих завязках, рюшах не разобраться с первого раза. А затем Жанетта уложила волосы задумчивой хозяйке, не переставая болтать за двоих. Наконец с утренним туалетом было покончено, и служанка попросила разрешения удалиться за госпожой Иларией.

– Минутку, Жанетта! Хочу тебя кое о чём попросить, – Маша задумчиво смотрела на веселую девушку; получив смущённый ответ, взяла служанку за руку, чем озадачила ещё больше. – Пообещай мне, пожалуйста, не рассказывать всем подряд обо мне и моих способностях. Только с моего разрешения, ладно?

– О, разумеется, моя госпожа! – Жанетта закивала, но её глаза подозрительно блестели.

Маша пересмотрела слишком много сериалов, в которых болтливые слуги поворачивали сюжет своими сплетнями в худшую сторону, поэтому почувствовала себя ощутимо нехорошо от перспективы стать героиней подобного кино. Даже голова закружилась на пару секунд. Девушка подняла руку и вытянула указательный палец (Что за привычка у этого тела?!):

– Дай мне слово, Жанетта!

– Клянусь, госпожа, – уже более серьёзно пообещала служанка.

И никто из них двоих сразу не понял, что случилось: протянутая ладонь Мариэль вдруг засветилась, от неё отделилось мерцающее прозрачное облачко и, коснувшись губ Жанетты, растаяло. Служанка ахнула, придя в себя, и бухнулась на колени:

– О, госпожа! Ваш второй дар… он необыкновенный! Он… простите меня, если что-то не так сказала!

Маше с трудом удалось успокоить Жанетту:

– Я сама ещё не поняла, что во мне такое. Будь спокойна, я не желаю зла никому, – что-то в полуопущенном взгляде Жанетты промелькнуло, намекающее на сомнение, и Маша обиделась почему-то. – Иди уже за ма… госпожой… Подожди-ка, ещё одна просьба есть.

– О, конечно, госпожа Мариэль!

– С сегодняшнего дня не надо меня сопровождать в туалет и мыть мне руки. Теперь я буду делать это сама.

Кое-как отделавшись от потрясённой служанки, решившей, что её заслуги обесцениваются, Маша, наконец, осталась наедине со своими мыслями, походила по комнате и остановилась у окна. Инея на стеклах справа было чуть меньше, потому что недавно подбрасывали дрова в камин. Девушка рассеянно подышала на несколько стеклянных прямоугольников, расчищая их от ледяного налёта.

Возможно, происходящее было персональным раем, вознаграждением за те годы страданий, которые она перенесла. Своеобразным раем. Ведь в этой жизни, реальной или нет, тело слушалось, ничего не болело, кроме души, и даже, кажется, финансовых проблем не предвиделось, ибо какие же проблемы у тех, за кого всё делают слуги?

В том кошмаре мама полы в подъезде мыла, чтобы заработать лишнюю копеечку, как она говорила. Но, если умершие могут смотреть из рая на своих близких, оставшихся в земном аду, то почему здесь вокруг дочери крутится целый мир, а нет даже малюсенького окошка, чтобы заглянуть к той маме?

Она машинально посмотрела в расчищенный кусок окна и вздрогнула: у ворот по-прежнему еле заметно покачивалась неподвижная чёрная фигура, похожая на привидение. Оно снова непостижимом образом поняло, что на него смотрят, подняло голову, простёрло обе руки. «Помоги мне, о многоликая!» – донеслось. Или это Маше придумалось в голове?

Она отшатнулась от окна. Если это и был её персональный рай, то странностей в нём хватало. Как говорила мама, не бывает бочки мёда без ложки дёгтя.

Мы знаем, что мы есть, но не знаем, чем мы можем быть.

У. Шекспир, «Гамлет», акт IV, сцена 5

Прикрывшись занавеской, она наблюдала за неподвижной фигурой внизу и происходящим во дворе, и так увлеклась, что вздрогнула от тихого стука двери. В проём просунулась светлая голова, осмотрелась. Не спрашивая разрешения, в комнате появился хозяин любопытной головы, высокий стройный и симпатичный голубоглазый молодой человек.

– Так-так, сестричка-истеричка! Проснулась? – самодовольно произнёс он в ответ на изумлённый молчаливый взгляд Мариэль. – Ну, и каково там, в подземелье у Владычицы? Поведаешь историю?

– Антуан? – спросила девушка, садясь в кресло, стоявшее дальше всего от окна. Из рассказа Жанетты она запомнила имена родственников, живущих в замке. Про скверный характер братца, к сожалению, помощница не успела рассказать, как и про особенности взаимоотношений между единоутробными сиблингами.

– Да, это по-прежнему я, в здравом уме и ясной памяти, – гость прошёлся по комнате, заглянул в расчищенное окошко наружу, и как будто не заметил там ничего особенного. Небрежно примостился на софу рядом с окном и вытянул ноги. – Ну, рассказывай…

Маша молчала, хотя где-то внутри поднималась непривычная волна ярости, и тихий внутренний голос требовал дать отмашку этому нахалу, сделать что-нибудь эдакое, чтобы выбить его из кресла и распластаться на ковре…

– Не́чего рассказывать, – пересилив необъяснимый гнев, тихо сказала Маша. От внутренней борьбы тошнота подкатила к горлу. Что же это такое происходило с ней?

Антуан насмешливо подался вперёд:

– Как это «не́чего»? А про подземелье Владычицы? Тебя наказали за то, что ты маленькая дрянь? Поджаривали на сковородке или заставляли вычищать навоз в конюшнях? А может, о боги, тебя пороли? Подозреваю, три дня ты была очень занята…

Лицо от брошенных оскорблений, кажется, вспыхнуло, и Маша резко поднялась, сжала кулаки: сердце горело жаждой мести. Наверное, у неё был угрожающий вид, потому что юноша сразу подобрался, готовый так же подскочить и отвести удар. И вдруг в окно что-то стукнуло, за плёнкой инея метнулся силуэт небольшой птицы.