Через полупрозрачное стекло виднелось самое желанное на свете: улыбающиеся дети, взрослые со светлыми взглядами, блеск, богатство, вечный праздник. У последней витрины мама остановилась, чтобы достать зазвонивший телефон из сумки и ответить. За стеклом продавали ювелирные изделия. В качестве рекламного персонажа над золотыми кольцами наклонился Голлум в красной шапке Санты, лицо бывшего хоббита выражало счастье.

Маша улыбнулась знакомцу и моргнула – фокус вдруг сместился, и теперь она видела своё отражение рядом с Голлумом. Такое же кривое и с некрасиво открытым ртом, выпученными от счастья глазами и холодным мокрым подбородком из-за вытекающей слюны, которую не успели отереть. По эту сторону стояла мама, в своём старом пуховике и вязаной шапке, и разговаривала по телефону. А за стеклом красивая стройная женщина одного с мамой возраста, в красной модной курточке, отороченной мехом, покупала вместе с мужчиной себе украшение.

И Машина вселенная перевернулась в ту минуту. Несчастная всё переводила взгляд с этого мира, в котором она жила, – на другой, отделённый сверкающей витриной. И стало так больно, так безнадёжно, что она безмолвно заплакала. Авторитеты, силой воли которых она так восхищалась: Бетховен, Кристи Браун, Стиви Уандер, Зинаида Туснолобова и, конечно же, Стивен Хокинг – всё, что раньше дарило терпение, надежду и веру в будущее, всё это было стёрто кривой улыбкой Голлума. Никаких больше надежд стать учёным, доктором или медсестрой в клинике для таких же, как она сама…

«Ах-ха-ха, так ты была уродцем в прошлой жизни? Да ещё и лекаркой мечтала стать? – проник в воспоминания Голос и задумался, не получая ответа. – Пожалуй, я тебя недооценила. Что хочешь за договор?»

«Иди к чёрту!» – устало огрызнулась Маша. Она стояла в коридоре, ожидая Жанетту и готовая сама пойти искать хоть кого-нибудь, лишь бы помогли.

Замок ночью выглядел неуютно. В настенных светильниках коридора, похожих на московские уличные фонари, еле теплилось пламя. Но стоило Маше оказаться рядом с ближашим, огонь вспыхнул ярче, освещая дорогу.

«Ну и куда ты, дурёха? Холодно же, – заныл Голос, – сама заболеешь, и мы обе проваляемся октагон в постели, все праздники пропустим…»

«Госпожа Илария из-за тебя заболела. Вот и молчи… сама дурёха!» – если бы где-то внизу не затопали чьи-то торопливые ноги, Маша точно пошла бы стучать во все двери подряд. Эту решимость Голос почувствовал: «Ладно, ладно… Я не буду вспоминать твою прошлую жизнь. Более того, я научу тебя всему, что знаю. Хочешь, сейчас покажу? Ну, давай, я буду говорить, а ты делать…»

Маша недослушала голос, вздохнула с облегчением, когда силуэт, вынырнувший из-за угла лестничной площадки, стал чётким в свете тусклых ламп:

– Что случилось, госпожа? – длинная разлохматившаяся коса Жанетты и её кое-как застёгнутая верхняя одежда, напоминающая лёгкий тулуп, говорили о том, что служанка торопилась.

– Вызови доктора, пожалуйста. Кажется, матушка серьёзно заболела.

Только не раскисай. В том и состоит твоя задача в нашей тяжелой жизни – сохранить сердце любящим и не раскисать, несмотря ни на что. Чтобы не случилось, держи себя в руках и не падай духом.

Стивен Кинг, «Монстры»

И начался переполох. То, что Жанетта не могла рационально мыслить в критической ситуации, Маша поняла быстро. Служанка сначала решила удостовериться, что на самом деле всё плохо. Разбудила Иларию причитаниями, та подняла тяжёлые веки и собралась идти в свою комнату – приподнялась с чужой помощью и рухнула обратно на кровать. Жанетта всплеснула руками и помчалась будить господина, причитая так, что даже Антуан проснулся и вышел в коридор узнать, в чём дело.

Через полчаса комната Мариэль набилась людьми – пришли все, кто угодно, только не доктор. Маша наблюдала за всем этим с растущей яростью, но не с той, которую испытывал Голос в присутствии Антуана, а другой – готовой придушить всех, кто квохтал, как наседка, пытаясь улучшить ситуацию, а по факту делал только хуже. Кухарка принесла какое-то вонючее питьё на травах, г-н Рафэль – вино, Нана, персональная служанка матушки, не столько помогала, сколько ворчала по поводу результатов неблагоразумия и излишней любви, Жанетта металась между спальнями, не зная, где нагреть воду для госпожи. Дурдом настоящий…

И во всей этой кутерьме с трудом удалось узнать, что доктор, то есть, Лабасский лекарь отлучился по семейным делам и будет не раньше конца октагона, праздничной недели по-местному календарю. А вот если посылать за ним, то нужно ехать к де Трасси, потому что порталы только они умеют строить, чтобы достать доктора, где бы он ни был… И почему-то имя соседей сразу охладило пыл отца, предложившего полечиться проверенным способом – разогретым вином, зато у Антуана глазки запылали. До сего момента послушно сидящий в кресле с закрытым ртом, он вызвался тот же час ехать к де Трасси и умолять Люсьен сделать портал в столичную лекарню.

– Да тихо вы все! – крикнула Маша, и её вопль безнадёжности прозвучал, как неожиданный свисток милиционера для дерущихся хулиганов. Все вздрогнули и замолчали, уставившись на сидящую рядом с матерью девушку. – Выметайтесь все!

Маша поднялась и ткнула пальцем в Антуана:

– Ты! Поедешь утром к Люсьен и сделаешь то, что обещал! – повернулась к кухарке и двум незнакомым служанкам. – Идите спать, без вас справимся!

Обратилась к мужчине, с изумлением наблюдавшему картину «Ярость дочери»:

– Уй… Батюшка, нужно, чтобы здесь со мной остались только Жанетта и Нана. Мы разденем матушку и оставим её в моей постели, я пригляжу за ней сама, до тех пор, пока она сама не сможет выйти отсюда. Ложитесь спать, пожалуйста… И придумайте, как быстрее найти хорошего до… лекаря!

Рафэль со слезами на глазах благоговейно посмотрел на дочь, раздающую приказы, попрощался со всеми, но перед уходом попросил Нану уведомить его, если госпоже станет хуже.

Наконец в комнате воцарилась почти тишина. Нана продолжила было ворчать, но Маша вспомнила про свой дар и пригрозила лишить её речи на несколько дней. Сухощавая Нана побледнела и сжала обиженно губы.

Первым делом Маша решила осмотреть матушку. Для этого попросила служанок помочь раздеть её, ибо та уснула в том платье, в котором присутствовала на ужине. Корсет был снят, и показалось, будто женщине сразу стало легче.

«Давай, показывай свои фокусы. Мне нужно, чтобы в комнате стало светло, а не как в этом погребе», – попросила Маша Голос, к счастью замолчавший на время суеты.

«Так просто не получится, – насмешливо отозвался Голос. Всё-таки в отсутствие Антуана с этим Суфлёром и поговорить можно было по-человечески, ну, почти. – Нужны лампы, свечи – что угодно, лишь бы оно давало свет. Мы усилим его».

Нана и Жанетта моментально исполнили приказ. Плавное движение ладони вверх над огоньками – и язычки пламени вытянулись солдатиками. «Вообще-то и служанок могла бы попросить, бытовой магии у этих дурёх хоть отбавляй. Но я не против твоих тренировок», – признался Голос. Теперь стало понятно, почему Жанетта смотрит с любопытством, а Нана обиделась ещё больше.

Затем Маша сделала то, что удивило служанок ещё больше. Откуда им было знать, что Мариэль пытается повторить действия одной женщины, которая лечила простуду у своего ребёнка-инвалида? Маша прикоснулась губами ко лбу Иларии, бормочущей в лихорадочном забытье всякие глупости – она попеременно разговаривала с Белой Владычицей и просила дар для своих детей, молила Мариэль о прощении и утешала кого-то третьего.

– Градусов тридцать девять точно есть! – Маша задумчиво сделала вывод. – Надо сбивать! Нана, помоги снять рубашку с госпожи, Жанетта, намочи полотенце и принеси его, греть не надо, оно должно быть холодным.

– Но как же… – Жанетта повращала глазами в сторону бубнящей Наны, – госпожу и так лихорадит, а вы хотите?..

– Бегом, я сказала!