Гордон уже успел прийти в свое обычное тревожно-недовольное состояние. Когда Кристофер радостно хлопнул его по плечу и поздравил с благополучным исходом миссии, он сердито буркнул в ответ:

- Такой памятник древности погиб, теперь и вовсе не дадут копать на Эвридике.

- Да ладно! Я готов всю жизнь не вылезать дальше Марса, лишь бы все были живы!

И Гордон улыбнулся - с этим трудно было не согласиться.

Кром несомненно прицепился бы к Гордону и отчитал за превышение полномочий в других условиях. Одновременно с землетрясением у него перестали болеть глаза и голова, поэтому он смутно чувствовал, что эти явления связаны, и что не археологи их причина. Конечно, ему предстояло еще немало головной боли с разбирательством из-за гибели Стаса и исчезновения древнего памятника, но это была нормальная головная боль.

Пашка с Алисой сидели в центре конференц-зала и заодно в центре внимания (как выразился Пашка). Последнее уже стало слегка надоедать. Они не успели сочинить мало-мальски правдоподобную общую легенду и теперь вынуждены были отмалчиваться и объяснять свое состояние перенесенным шоком. Впрочем, Пашка надеялся, что ответственные лица, как обычно, придумают объяснение, не выходящее за рамки реальности, и им останется только кое-где кивать.

Через полчаса после начала дискуссии пришло сообщение с центральной базы. Со спутника поступил сигнал о еще одном землетрясении в нескольких сотнях километров к северу. Большинство посетителей кинулись к катерам, за ними из зала потянулись остальные.

Пашка с Алисой выходили последними. У выхода из зала к ним навстречу шагнул высокий худой человек с очень светлыми волосами, которого Алиса сначала не узнала. Зато Пашка сразу воскликнул:

- Джон!

- Джон! - ахнула и Алиса. - Вы! Не узнала, простите.

- Я тебя… вас тоже, - у Рихтера дрогнул голос. - Вы стали такой красавицей.

- Да что вы мне выкаете, как старушке!

- Не могу, пока привыкну. Все ведь хотел приехать и попросить прощения, что не уберег тогда. И у тебя тоже, - обратился Рихтер к Пашке.

- Ну вот, - как бы в сторону вздохнул Пашка, - ей вы, мне ты, все, как обычно.

- Да ладно! Джон, за что прощение? Все теперь хорошо. И говорите мне ты.

- Как же вы… ты… ох, пока привыкну.

- Подождите, Джон! Вам же грозит опасность! Мне Стас говорил, что приготовил вам какую-то пакость!

- Ах, так это был он?

- Что такое “это”?

- Долгая история, а вы устали. Расскажу потом, если вы захотите меня видеть… после всего. А как вы смогли, ну… - Рихтер кивнул на Пашку.

- Тоже долгая история. Институт Времени пригодился. Надо их навестить, кстати.

- Навестите, у них такая суматоха. У них Томас Ремберг из Машины времени вышел. Молодой.

- Что? Тот самый? Фома неверующий?

- Тот самый, и опять молодой, только он ничего не помнит. Теперь не буду надоедать, Алиса.

Рихтер быстро кивнул ей, потом обиженно молчавшему Пашке и вышел в тамбур.

- Да, - пробормотал Пашка, - этот тоже… Ты говорила про ждать, учти, я не воспринял всерьез, это невыполнимо.

- Что невыполнимо, - прошептала Алиса, чувствуя, как кровь приливает к щекам, - да ты сам сто раз передумаешь.

- Ладно, пойдем. Все это глупости, мы же свободные люди, - он повернулся, улыбаясь прежней, естественной мальчишеской улыбкой. Алиса вдруг подумала, что впервые за долгое время видит глаза Пашки так близко - окруженные торчащими черными ресницами, ярко-серые, как звездочки, с блестящими зрачками, в которых отражалась она сама. Глаза были на одной линии с ее, и губы тоже.

- А знаешь что? - сказал Пашка. - Мы ведь с тобой одного роста… теперь.

К О Н Е Ц.

*Разумеется, конкретно этот стихотворный пересказ истории о двух братьях, Бате и Анупу, и коварной жены младшего Шепсет Сети вспоминать никак не может, он написан в наше время (автор не указан в статье, где я его читала). Но какой-то поэтичный вариант в его время наверняка был.