Фриск по очереди обняла сначала Папируса, а после и Санса. Причем Папирус, взяв девочку за плечо, наотрез отказался ее отпускать, и все они такой непонятной группой прошествовали в гостиную. Там уже сидел Гастер, уткнувшийся в книгу с жутко сложным научным названием. Услышав шаги, он поднял голову, и заметив детей, улыбнулся.
— Ты впорядке, Фриски? — спросил он у дочери, глядя на нее поверх прямоугольных очков, сидящих у него на переносице.
— Да, пап, — кивнула девочка, ложась на пол у камина, в котором горел светло-голубой огонь, который, вместо того, чтобы прогревать комнату, наоборот охлаждал ее, что было как никогда кстати в жаркий день уже уходящей весны. Фриск протянула руки к огню, которые окутал приятный холодок.
— Фриск. — Гастер нахмурился. — Ты можешь так не делать?
— Но он же не горячий!
— Все равно. Никакая магия не может длиться вечно.
Фриск убрала руки, закинув их за голову. Она решила не спорить, ибо с Гастером, в чем она неоднократно успела убедиться за год, проведенный на поверхности, любая попытка споров в подавляющем большинстве случаев оказывалась провальной. А главным образом из-за его ума и способностей, о которых Санс, Папирус и Азгор упоминали не единожды, предпринимать эти самые попытки почти никто не решался.
Девочка закрыла глаза. На тыльной стороне век все отпечатался то-ли-летний, то-ли-весенний пейзаж. В воздухе витал запах чего-то сладкого, и, подумав, она узнала его — те самые булочки с зефиром, которые пек Папирус в последнее время. Кстати, в отличие от спагетти, они были очень вкусными.
— Кстати, Фриск, — девочка услышала голос Санса, и открыла глаза. — я хотел этим вечером отправиться наблюдать за звездами. Хочешь со мной?
— Да.
Не смотря на то, что Санс задавал вопрос Фриск, ответили ему сразу три голоса. Девочка тихо хихикнула. Было абсолютно очевидно, что спроси он это у кого нибудь другого, ответ последовал бы точно такой-же. Все члены семьи в свободное время почти всегда держались вместе; всем было от этого спокойнее.
Гастер улыбнулся.
— Как я понимаю, в этот раз мы снова отправляется все вместе, не так ли?
— А как же, — подал голос Папирус. — ты же знаешь, мы почти всегда так делаем. А сейчас я пойду принесу булочек. Они уже должны были остыть.
— А сколько их? — спросил Санс, который, впрочем, тоже питал слабость к этим булочкам.
— Двадцать восемь.
— Папирус, — Гастер улыбнулся, и в его глазницах запрыгали веселые искорки. — ты немного… «Застрял во времени»
— То есть?
— Двадцать восемь их было пятнадцать минут назад. Сейчас их двадцать четыре.
Комната тут же разразилась заливистым смехом. Смеялись все, кроме Папируса, который после нескольких секунд ступора недовольно воскликнул:
— Гастер!
***
На небе ярко сияли звезды. Настоящие звезды. Совсем не то жалкое подобие, какое можно было увидеть в Подземелье. Но как и прежде, они ярко сияли, ничего не выражая. Точно такие же блестящие, но абсолютно пустые.
Ему посчастливилось застать именно эти звезды; и так бы продолжалось, если бы не война, разгоревшаяся между Людьми и Монстрами. Кто знает, что послужило причиной конфликта, но в любом случае, было бы лучше, если бы этого не случилось. Или все же…
Не случилось бы тогда той войны, и никто не знает, что бы тогда произошло дальше. Но если бы Монстров не заперли бы в Подземелье, возможно, сейчас рядом с ним не было бы никого из этих троих. Неясно, через сколько времени они бы встретились с Фриск. Может, этой встречи вообще никогда бы не произошло…
— Ты в порядке, пап?
Гастер вздрогнул. Фриск своим вопросом вывела его из мыслей. Но причина была не только в этом: за год он так и не привык к тому, что его (пусть и приемная) дочь называет его «папой». За время своего бессмысленного прозебания в пустоте он успел забыть это слово. Как, впрочем, и большинство других.
— Да, Фриск. — скелет вздохнул, переведя взгляд на сыновей, стоявших возле телескопа. — Я просто задумался.
— А о чем ты думаешь? — девочка села рядом, обняв колени руками.
— О вечном, — уклончиво ответил Гастер. Сказать по правде, он не собирался рассказывать Фриск о том, о чем на самом деле думает. Гастер не имел привычки рассказывать накопившиеся в его голове мысли, да и не к чему тревожить юную голову девочки вопросами философии.
В своих раздумьях он провел, как ему показалось, несколько часов. Никто из его детей не был удивлен таким поведением, ибо Гастер часто мог «зависнуть» в своих мыслях на неопределенное количество времени. И все же нет-нет, но они иногда да обратятся с вопросом, не нужна ли ему помощь, или предложат просто побыть рядом, если это нужно. Особенно в этом преуспевал Папирус, обращавшийся к нему чаще всех остальных вместе взятых. Гастер улыбнулся. За годы отсутствия его младший сын не изменился, все так же оставаясь той самой доброй, дружелюбной, и даже немного наивной косточкой.
Время близилось к полуночи. Небо с каждым часом становилось все чернее, отчего звезды на нем засветились еще ярче.
Фриск задремала, положив голову ему на колени. Гастер положил руку девочке на плечо, и некрепко ее сжал, боясь разбудить. Взгляд его зацепился за отверстие в ладони, и как будто только этого дожидаясь, в перед глазницами начинали вспыхивать картинки: прошлая жизнь на поверхности. Война. Заключение монстров в Подземелье. Падение.
Скелет закрыл глаза, стараясь об этом не думать. Раз уж это произошло раньше, то никогда не случиться снова.
Гастер поглядел сначала на сыновей, потом на девочку. Он вспомнил свое возвращение, произошедшее около года назад. Тогда он вообще не понимал, что происходит. Что твориться с ним? Очередной неясный расщеп во времени и пространстве? Но все его догадки сошли на нет, когда он снова ощутил твердую почву под ногами. И открыв глаза, увидел старшего сына, улыбающегося ему, как всегда. А следом комок лиловой ткани, закутавшийся в котором человек сейчас мирно дремлет у него на коленях.
— Вы двое в порядке? — раздался рядом с ним до боли знакомый голос.
Гастер открыл глаза. Как оказалось, он сам почти что задремал, с головой погрузившись в свои мысли. Возле него стоял Санс, за спиной у которого висел телескоп. А рядом с ним Папирус, вид у которого был восторженный, и сонный одновременно.
— Я не знаю, конечно, — Санс слегка усмехнулся. — но, мне кажется, нам пора идти домой?
— Разумеется, — подтвердил Гастер, глянув на часы. Первый час ночи.
Скелет осторожно поднялся на ноги, пытаясь не потревожить покой дочери. Та недовольно поморщилась, но продолжала спать. Девочку окутало светло-фиолетовое облако: Гастер поднял ее в воздух магией, отчего его правая глазница вспыхнула, разрезая мрак. Папирус взял «сестру» на руки, а на непонимающий взгляд отца ответил коротко:
— Мне будет легче ее нести. Отдыхай.
Скелет положил руки сыновьям на плечи. К ночному воздуху, наполненному запахом ночных цветов и чего то летнего, добавилось умиротворение и спокойствие.
Гастер взглянул на Папируса, который шел, то и дело бросая взгляды на небо. Гастер чуть сощурился, пытаясь отследить направление его взгляда. Рядом с ним раздался тихий шепот Санса:
— Мне кажется, ему все это понравилось даже больше, чем мне. Хотя я не помню, что бы ему была интересна астрономия. Особенно ему понравилась она, смотри, — скелет указал ладонью на созвездие Кассиопеи, и Гастер понял, на что именно смотрел Папирус. Он улыбнулся.
— Папирус, тебе понравилась Кассиопея, не так ли?
— Да, — Папирус кивнул. Он немного помолчал, и после спросил: — а ты можешь рассказать мне об этом больше? Но не сегодня, я вижу, что ты устал.
В его глазах промелькнул дикий интерес, и Гастер кивнул, улыбнувшись. Он вспомнил, как много лет назад сыновья обратились к нему с точно такой-же просьбой. По его костям как будто растеклось что-то теплое, и очень приятное.
***
Когда все добрались до дома, а Фриск уже лежала у себя в постели, Гастер спустился в гостиную, и, опершись о подоконник, вдохнул ночной воздух. Простояв так еще с минуту, он развернулся, и толком не успев понять, что происходит, очутился в объятиях Папируса. И, нужно заметить, не он один. А вместе с Сансом. Оба не сопротивлялись, ибо из объятий Папируса вырываться бесполезно.
