***

Проснувшись (если это можно, конечно, так назвать), Фриск никак не могла понять, что ее разбудило. Это точно были не голоса, и не тихое непонятно позвякивание. Медленно, очень медленно в ее голове начали прокручиваться картинки. Она сидит на полу мастерской, закутавшись в лиловую ткань. Санс помещает ее душу в специальное отделение. И, кажется, после этого она и заснула.

Девочка медленно зашевелила руками, пытаясь стянуть с себя ткань, но никак не могла найти ее конец. Над ней раздался чей-то голос, и чьи-то руки помогли ей выпутаться. Ее уже привыкшие к темноте глаза на мгновение были ослеплены ярким светом.

Поморгав, через время она все же привыкла к свету, и увидела кое-что. Точнее, кое-кого.

Это был скелет, но не похожий ни на Санса, ни на Папируса. Высокий, в черном плаще и белом свитере, во всем его облике сквозила какая-то непонятная недостаточность, и в то же время, полная завершенность. Его худое лицо выражало непоколебимое спокойствие, которое ничего не может нарушить. Правый глаз его горел ярко-оранжевым, левый — ярко-голубым. От глаз в разные стороны шли непонятные ни то шрамы, ни то трещины. Он создавал очень странное ощущение, найти объяснение которому Фриск не могла. От скелета как будто исходило какое-то непонятное ощущение некоторой силы и ума. Это было очень странно.

Первое впечатление быстро сменилось непонятным страхом. Девочка вообще не понимала, чем это вызвано, но внутри нее появилось ощущение все больше и больше нарастающей тревоги. Возможно, скелет вызывал у нее такое чувство просто своим присутствием, но у Фриск никак не получалось найти другое объяснение. Ей мучительно хотелось что-то сделать, но тело как будто перестало ее слушать. Скелет как будто заметил это, и сказал:

— Оу. Не волнуйся, Фриск, — он говорил хриплым голосом, но Фриск больше всего удивило не это, и даже не то, что он знает ее имя. Девочку гораздо больше удивил его мягкий, чуть ли не отцовский тон, хотя от него она ожидала максимально холодного и резкого обращения. — я тебя не обижу.

Она неловко улыбнулась. Ей почему-то захотелось поверить в эти слова. Просто так, без какой-либо причины. Девочка огляделась. Все было таким-же как и несколько минут назад. Ничего не поменялось, если не считать присутствия Гастера.

Санс негромко окликнул отца. Тот обернулся. Между ними начался какой-то разговор, но Фриск не слушала. Она была рада, что у нее появился повод выйти из мастерской, оставив этих двоих. Даже не смотря на то, что страх и тревога начали сходить на нет, ей все равно не хотелось находиться в присутствии Гастера.

Девочка медленно сделала несколько шагов к лестнице, и убедившись, что никто на нее не смотрит, во мгновение ока выскользнула за дверь. Очутившись на холодном воздухе, Фриск вдруг поняла, что не знает, куда именно идет. И тут же ей в голову пришла идея. Она подошла к входной двери, и, взявшись за один из столбов, что держали навес, и медленно, но верно полезла вверх. Вскоре она очутилась на навесе, и зарывшись в снег, стала ждать.

Ей было любопытно, что именно станет делать Гастер, оказавшись на пороге дома братьев-скелетов, и как именно он поступит. Но при этом ей хотелось, что-бы никто ее не заметил.

Вскоре послышались тихие шаги. Изначально Фриск вообще показалось, что это простой шорох, который производит вспорхнувшая с дерева птица. Но через каких-то пару секунд где-то в темноте сверкнули чьи-то глаза. Она тут же поняла, что это никто иной, как Гастер. Девочка подметила, что в каждом его движении сквозит неясная гибкая грация. Скелет остановился, глядя в окно. Фриск не знала, что сейчас происходит в самом доме, но это вызвало у Гастера улыбку. Она не была какой-то безумной или холодной, как можно было бы ожидать. Она была какой-то уютной и по-отечески теплой.

Когда скелет был у входной двери, он неожиданно сказал такое, от чего Фриск чуть не свалилась с навеса:

— Кстати, мне кажется, тебе стоит слезть оттуда. Мало ли что может произойти, если ты упадешь. Разумеется, если для тебя это не слишком фрискованно.

Девочка с трудом подавила смешок. Теперь ясно, откуда у Санса такое чувство юмора. Помолчав немного, она сказала, борясь со смехом:

— Если я упала с горы, каким-то чудом не сломав себе руки и ноги, то упади я отсюда, то мне это даже царапины не оставит.

— Действительно. — в голосе ученого послышалась улыбка.

Фриск медленно слезла с навеса, но когда очутилась на снегу, Гастера на пороге уже не было. Из дома послышались голоса. Фриск не решилась заходить — пусть семья поговорит без лишних глаз. Не к чему их тревожить.

========== || ==========

Во всем доме было тихо, что, кстати, было очень необычно. Вся эта тишина дарила какое-то странное чувство — все было слишком непривычно. Ибо обычно тишина окутывала дом только в двух случаях: по ночам, и когда Гастер разнимал конфликтующих детей, и те больше не отваживались спорить, предпочитая сидеть в молчании.

Но даже постоянный шум не мешал жильцам дома чувствовать себя уютно, казалось, что для более хорошей жизни ничего и не требовалось. Все, казалось, всегда находится на своем месте, даже в том случае, если в какой-то комнате был полнейший беспорядок.

Одним словом, ничто не мешало жильцам дома находиться в абсолютной гармонии, особенно, если они все были рядом.

За окном чудесный денек. Из распахнутых окон слышно пение птиц, а редкие порывы легкого ветерка доносят с улицы приятный запах благоухающих цветов. В такие дни просто хочется лечь в траву и смотреть на облака, заодно прихватив с собой пару литров освежающего морского чая.

Санс спускался по лестнице на первый этаж. По крайней мере до того момента, пока не столкнулся с Папирусом. Судя по фартуку и приятному запаху какой-то выпечки, возвращался он из кухни.

— Одна высота, — заметил Санс, стоявший на одной из последних ступеней, так что черепа обоих братье оказались на одном уровне. Старший скелет ухмыльнулся. — последние пятнадцать лет очень хотелось сделать это.

С этими словами он протянул руку, и несколько раз погладил Папируса по голове. На это тот слегка нахмурился. Как и всегда, впрочем.

— Санс! — возмутился он, но потом слабо улыбнулся. — Я уже не маленький!

— Для меня иногда маленький. — недопускающим возражений тоном сказал Санс. — И для Гасти тоже, — добавил он, задумчиво бросив взгляд зрачков-огоньков куда-то в сторону.

— Я скажу больше, — сказал хрипловатый голос. Это был Гастер, закрывающий за собой дверь рабочего кабинета. — для «Гасти» все вы трое иногда маленькие. Так что это ненужное преуменьшение.

Санс с Папирусом переглянулись, но промолчали, поскольку оба не знали, что на это ответить. Как ни глянь, Гастер хоть и прекрасно понимал, что его сыновья уже взрослые, но ничего не мешало ему время от времени смотреть на них как на детей, которых нужно защищать или как то направить и исправить, если они что-то делают неправильно.

— Кстати, — Папирус нарушил ненадолго окутавшее их молчание. — а куда делась Фриски? Обычно в это время она уже дома.

И как будто в ответ на его слова, из прихожей послышался щелчок закрываемой двери. Он, не медля ни секунды, двинулся на звук. Санс двинулся за ним, однако Папирусу на его длинных ногах идти было все равно проще. Что до Гастера, то он только загадочно улыбнулся, и исчез в неизвестном направлении.

— Фриск! — Папирус, еще будучи в конце коридора, приветственно помахал девочке. Та повторила его жест, швыряя сумку с книгами в угол.

— Я здесь! — промолвила она, широко улыбаясь. Она очень изменилась. Голубой в лиловую полоску свитер сменила белая футболка с голубой полосой, на шее, на манер Папируса был повязан светло-фиолетовый платок. Вместо коричневых шорт на ней были черные штаны с белыми полосками по бокам. За время, проведенное на поверхности, ее кожа слегка загорела, утратив прежнюю, слегка болезненную желтизну. Но это только внешне. Внутренне она все также осталась прежней, доброй, решительной, и веселой девчушкой.