Ага, затрахала его до ссадин на члене и до обморочного состояния. Только такое едва ли рискнёшь произнести вслух даже в шутку. Подобным ему высокопоставленным представителям Святейшей Вселенской Церкви приходится взвешивать на публике каждое слетающее с языка слово, даже если тебя окружают личные, хорошо проверенные люди и натасканная охрана. А признаваться в том, что тебя уделала чародейка с нулевым потенциалом, это же…

Так! Стоп! Разве с нулевым? Когда он попытался к ней приблизиться в последний раз и схватить за предплечья для точной проверки, от неё исходило далеко не нулевое магическое излучение. Или что-то близкое к магическому. В любом случае, как выяснилось чуть позже, не менее сильное, чем магическое.

— Всё нормально! — ему пришлось процедить свой ответ сквозь зубы, выпрямляясь в свойственной лишь ему статной осанке (пусть и в чём мать родила). И делая при этом вид, будто он просто пролежал какое-то время в отключке на диване от лёгкого недомогания. А так, всё прекрасно, если не считать нокаутированного едва не до полной отключки самолюбия.

— Мне нужно принять душ. И… возможно что-нибудь от головной боли.

— А что делать с ведьмой?

— Так вы её задержали?

Похоже, он сделал поспешный вывод, не так растолковав слова своего лучшего цербера. Поскольку все, кто сейчас находился с ним в его же номере, как по единой безмолвной команде, начали молча переглядываться.

Правда, выйти из себя окончательно Эйлдару Бошану так и не дали. Двери гостиной резко и без стука извне раскрылись со стороны коридора, и через порог перешагнул вначале один, а потом вслед ещё парочка гвардейцев (судя по одеянию и нашивкам на служебной форме) из папской охраны. После чего в номер ступил во всей своей высокопреосвященской красе кардинал Геодар Галлиани — государственный секретарь Святого Престола. В огромном помещении сразу же воцарилась мёртвая тишина, если не считать мягкую, будто кошачью поступь вышагивающего по длиннющему ковру высокопоставленного лица от Папской Курии. Высокий, худосочный статный мужчина лет шестидесяти пяти в дорогой, шитой точно по фигуре дзимарре (сутана с пришитой чёрной накидкой на плечи) и с красным пилеолусом на макушке (шапочка-”ермолка” священников).

Первым, слава Великому Разуму, отреагировал Парсон. Секретарь Верховного разморозился почти сразу же (ну, или, почти сразу), выхватив из рук близстоящего охранника гостиничный халат, чтобы вскоре перекрыть им и собой оцепеневшую ГОЛУЮ фигуру инквизитора Бошана.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​Та ещё, если так подумать, жопа. Поворачиваться спиной к кардиналу — это верх неуважения, а одеваться самому при таком большом количестве свидетелей, всё равно, что опуститься ниже плинтуса по личной инициативе…

​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но, несмотря на вопиющую безвыходность всей ситуации, выкручиваться пришлось прямо на месте, буквально на ходу. Поворачиваться не пришлось. Верховный таки сумел надеть халат с помощью своего главного помощника, просунув вначале одну руку в подставленный рукав, после чего, прикрывшись длинной полочкой, подождал, когда Парсон обойдёт его со спины и подставит второй рукав под другую руку. И за всё это время его высокопреосвященство ни на секунду не сбавил целенаправленного шага в их сторону и не отвёл с лица Святейшества совершенно безучастного взгляда. Правда, не подметить хотя бы краем глаза творившийся в номере бардак, как и отбитый входными дверями в дверной нише стеновой выступ он на вряд ли бы не смог. Разве что ни выражением лица, ни самим взглядом никак этого не показал.

— Ваше Высокопреосвященство! Какая честь!

Абсолютно все присутствующие, как по команде, почтенно склонили головы, а Парсон так вообще “незаметно” и, само собой, бесшумно, скользнул куда-то в сторону, прикинувшись с остальными безликой тенью, и тем самым предоставив Бошану полную свободу действий. Чем Верховный тут же воспользовался, прекрасно понимая, что выкручиваться теперь придётся лишь ему одному. Хотя, делать хорошую мину при плохой игре — для него давно не в первой.

Как ни в чём ни бывало, он шагнул навстречу кардиналу Галлиани, выждав не больше трёх секунд того момента, как прелат дойдёт до него и чуть ли не на ходу приподнимет правую руку, на безымянном пальце которого блеснёт массивный кардинальский перстень с бордово-алым рубином. Так сказать, подаст негласную команду, и инквизитор в ту же секунду преклонит колено, чтобы выказать своё раболепное почтение более высшему по рангу служителю Священного Магистрата.

— Я всего лишь скромный посол нашего Святейшего Отца, Эйлдар, и сегодня выполняю не самую приятную для себя роль — роль плохого гонца. — всё это Галлиани успел произнести за тот промежуток времени, пока Бошан целовал его перстень, соблюдая данный ритуал, как говорится, от и до, без спешки и недопустимых излишних движений.

— Даже плохие новости в ваших устах и, тем более, от самого Святейшего, всегда будут звучать благой вестью.

Верховный выпрямился, отступая немного где-то на треть шага назад, дабы соблюсти допустимую дистанцию и изящным жестом руки приглашая… Да уж, момент истины, что называется. Ведь надо выбрать более лучшее место для их предстоящей беседы, а не искать взглядом ближайшее кресло, на котором он не трахал чародейку и не кончал вместе с ней на дорогую кожаную обивку. И, кажется, он всё ещё слышит её запах, несмотря на стойкий в воздухе аромат из смешанных мужских парфюмов, которые исходили от дюжины находящихся здесь одних только мужчин.

Лёгкий кашель Парсона за спиной, подсказал ему вспомнить о соседней чилаут-зоне у панорамного окна, где находился декоративный фонтанчик с мини оранжереей, как раз у выхода на открытую террасу.

— На деле, я собирался посетить вас на вашем рабочем месте, Эйлдар. Но по пути в Священную Канцелярию успел узнать, что вы там ещё не появлялись и… — кардинал будто специально решил выбрать именно этот момент, чтобы бросить красноречивый взгляд на ту часть гостиничного номера, из которой по глазам всё ещё били следы произошедшего здесь секс-бедлама. — Едва ли появитесь в ближайшие полчаса. А у меня, к сожалению, каждая минута на счету.

— Д-да… прошу прощения за то, что вынудил вас поступиться своим служебным положением и приехать туда… куда вы не собирались сегодня приезжать.

Бошан, естественно, тоже не собирался топить себя лицом в грязи, продолжая делать вид, что ничего ужасного в этом месте не происходило. А если и происходило, то он не имел к этому никакого личного отношения.

— Да полно вам, Эйлдар! Всё это сущие мелочи. Тем более, я слышал, что здесь недурственная кухня с автономной мини-пекарней. А, поскольку наша беседа не на пять минут и даже не на десять, думаю, будет вполне целесообразно заказать вам что-нибудь на завтрак и пригласить меня присоединиться к вам за чашечкой утреннего кофе.

— Да, безусловно, Ваше Высокопреосвященство.

— И, бога ради, Эйлдар! К чему эти неуместные эпитеты? Называйте меня по имени. Не говоря уже о том факте, что наша сегодняшняя встреча не имеет официального окраса. И было бы неплохо, если мы переговорим с вами без лишних свидетелей.

На самом деле, намёк на “лишних свидетелей” касался одних лишь людей Верховного. Когда Инквизитор со своим гостем наконец-то расселись по удобным мягким креслам в цветущем зимнем садике, и Галлиани даже успел сделать заказ по предоставленному ему меню одного из лучших ресторанов отеля, в номере, кроме них, остались лишь гвардейцы из Папской Курии и личный секретарь прелата. А вот все люди Бошана, включая Велория Парсона, ретировались за считанные секунды без лишних вопросов и неуместных со своей стороны действий.

— Надеюсь, вы сумеете простить меня за те небольшие беспорядке в номере, которых вы не должны были увидеть по приходу сюда, Ваше… Геодар, — Эйлдар и сам не понял, на кой вдруг заговорил об этом. Но кардинал почему-то не спешил начинать ту тему разговора, из-за которой сюда явился, рассевшись, как у себя дома, напротив в одном из мягких кресел мини-оранжереи и с явным интересом изучая карты меню с проспектами самой дорогой гостиницы столицы.