Но до этого еще далеко.

Провожая молодого человека к дверям, Орхидея спросила:

– Все в порядке, шериф Палладино?

– Насколько я могу судить, – ответил шериф, надевая шляпу.

Она наблюдала, как его машина выехала на дорогу, и не уходила в дом, пока он не скрылся из вида. Подул сильный ветер, заставивший трепетать лавровые листья на дверях и окнах. Кто-то снаружи наблюдал за ней. Она ощутила это лишь на мгновение, но удвоила защитные чары дома, свечи на алтаре, кристаллы соли.

Придет время, когда прошлое настигнет ее, и Орхидее придется вернуть долг, который взыскала с нее вселенная. Но сначала она проживет длинную жизнь.

Приглашение пришло в тот момент, когда Маримар Монтойя обожгла язык своим полуночным кофе. Она ощутила, как по комнате прошла какая-то волна, словно призрак заставил мигать лампочки, сделал так, что экран компьютера застыл, и включил телевизор. Она поморщилась и поставила чашку. Чашку из старинного сервиза, одну из двадцати четырех, которую она взяла из бабушкиного буфета и сунула в рюкзак в то утро, когда уехала из Четырех Рек, как раз когда начал петь Габо, скелетообразный петух.

– Не сейчас, – пробормотала она, хлопая по прозрачному голубому корпусу своего iMac G3. Она купила его, подновив за пятьдесят долларов, в модной подготовительной школе в Верхнем Ист-Сайде, когда они меняли оборудование. Все, чего хотела Маримар, – это засесть в интернете и текстовом редакторе, в котором она пыталась писать роман, хотя предполагалось, что она в это время должна трудиться над заданием колледжа.

Она провела мягким кончиком языка по нёбу и щелкнула по кнопке мыши – безрезультатно. Потом сдалась и крутанулась на вращающемся стуле.

Маримар не знала, что уже так поздно, ей все еще нужно было написать пять страниц эссе по готической литературе о «Падении дома Ашеров» Эдгара Аллана По и его интересе к ненормальным семьям. Рей снова допоздна сидел в офисе. Квартира, в которой они жили, находилась в самом сердце Испанского Гарлема в Нью-Йорке, и, живя здесь уже шесть лет, она никак не могла привыкнуть к постоянным поломкам в здании. Лампочки перегорали через несколько дней после того, как их вкрутили, коварный радиатор, скрипучий пол, ржавые трубы, из которых летом текла горячая вода, а зимой ледяная. И все же это место Маримар и ее кузен Рей обустраивали как свой дом.

Она протянула руку к телефону, чтобы отправить ему сообщение, и заметила лежащий рядом квадратный конверт. Марки не было, только ее имя и адрес:

Она окинула взглядом гостиную, чтобы понять, не изменилось ли что-нибудь еще. Потертый кожаный диван с шерстяным пледом с изображением лам в горах Эквадора. Рисунки Рея-старшеклассника и репродукция картины «Череп коровы: красный, белый, синий» Джорджии О’Киф, которую она купила рядом с Метрополитен-музеем на своей первой экскурсии. Массивный кофейный столик красного дерева, который тетка Маримар обнаружила на тротуаре Пятой авеню и заставила ее и Рея тащить его через двадцать кварталов и по трем улицам. Стопка журналов, большинство которых были украдены из офиса литературного журнала Хантерского колледжа, купоны супермаркета, ароматизированная жевательная резинка, старая бутылка для воды «Налген» с логотипом бухгалтерской фирмы Рея, бесплатные презервативы нью-йоркской марки в вазе с гниющими фруктами, открытая коробка с наполовину съеденной после работы пиццей.

Все было так же, как когда она села писать. Кроме открытого окна. И Маримар мгновенно поняла, откуда взялось письмо.

Она встала и подошла к окну. Внизу сидели подростки, неся какую-то ахинею и поглощая чипсы и газировку. А на пожарной лестнице Маримар увидела неизвестную птицу. Она была похожа на голубую сойку, но слишком большая по сравнению с теми, каких она иногда видела в Центральном парке. Маримар высунулась из окна, чтобы поймать птицу, но та ускользнула от рук девушки, оперение ее вдруг выцвело, а тело приняло обтекаемую форму обычного городского голубя. Птица издала булькающий звук и улетела.

– Скажи ей, чтобы пользовалась телефоном, как нормальные люди, – крикнула ей вслед Маримар.

Подростки задрали головы, чтобы понять, кто это, захихикали и зашептали: bruja loca[2].

Закрыв окно и повернув задвижку, Маримар вернулась к письменному столу. Компьютер по-прежнему был мертв, поэтому она взяла конверт. Никто больше не писал писем так, как писала ее бабушка. Орхидея садилась за большой обеденный стол со своей коробкой с письменными принадлежностями, металлической ложечкой и цилиндриками собственноручно изготовленного воска. Маримар хотелось знать, кому Орхидея пишет, потому что, насколько она знала, у бабушки не было друзей, а вся их семья жила в одном большом доме. Бабушка всегда отвечала одно: «Я пишу своему прошлому».

Маримар сняла восковую печать и открыла конверт. Прошло шесть лет с тех пор, как она разговаривала с Орхидеей. Хотя бабушка каждый год присылала им открытки на Рождество – по какой-то причине, даже пройдя через почтовую службу Соединенных Штатов, они всегда пахли корицей и гвоздикой, – Маримар никогда не отвечала на них. Она поднесла полученное письмо к носу и вдохнула запахи Четырех Рек. Кофе, свежей травы и мгновений перед проливным дождем. К ним примешивалось что-то еще, чего там при ней не было, но она не могла понять что.

Маримар вытащила твердую открытку и прочитала строки, написанные изящным почерком. Она закрыла глаза и почувствовала тянущее ощущение внизу живота. Орхидея бывала такой разной: уклончивой, молчаливой, злой, скрытной, любящей и лживой. Но она не была настолько драматична.

Действительно не была?

Когда Маримар было пять лет и она ловила светлячков на холмах, бабушка предупредила, чтобы она была осторожна, потому что они могут обжечь. Когда Маримар было шесть и она решила, что не станет есть цыплят из солидарности с Габо и его женами, бабушка объяснила ей, что души мертвых цыплят попадут в цыплячий ад, если не будут полностью съедены. Орхидея говорила ей, что, если подплыть ко дну озера, там будет коридор, который затянет ее на другую сторону земного шара, где живут морские чудовища. Что если печь пироги во время менструации, то молоко свернется, а готовить, когда злишься, значит испортить еду. Крошечные, маленькие неправды, которые Маримар теперь вспоминала.

Она глубоко вздохнула и перечитала письмо. Нет, приглашение. Время пришло. Я умираю. Приходите и заберите свое наследство.

Маримар взяла телефон и хотела написать Рею, но изображение на экране застыло.

– Черт подери, – пробормотала она. Мигающий свет, компьютер, ее телефон. Все это дело рук Орхидеи. Техника плохо сочетается с тем, что исходит даже не от самой Маримар, а от ее бабушки.

Ждать было нельзя. Она схватила со спинки стула джинсовую куртку, взяла ключи, плеер и наушники. Когда она запирала дверь, ключ застрял, и ей удалось его повернуть только минуты через две. Когда она переходила улицу, такси повернуло под невероятно острым углом и чуть не врезалось в нее, хотя она переходила дорогу по правилам. А идя по пешеходному переходу, она по самую щиколотку провалилась в лужу, которой, она могла бы поклясться, только что тут не было.

Наконец, оказавшись в безопасности на другой стороне, она воспользовалась моментом, чтобы включить свой CD-плеер Sony и надеть поролоновые наушники на уши. Тяжелый бас ревел, пока она поднималась в гору по Лексингтон-авеню, ведущей к офису Рея. Он был всего в тридцати кварталах, и ей все равно был нужен свежий воздух. Она проходила здесь каждый день по пути в колледж. Такая прогулка не сильно отличалась от прогулки по холмам вокруг дома бабушки в Четырех Реках, за исключением того, что Маримар сменила камни и траву на блестящий бетон. И то и другое сделали мышцы ее икр и бедер сильными.